Воспоминания о Тарасе Шевченко

пользовались ею повара для пирожного. Эту-то библиотеку, в которой все книги были в

дорогих кожаных переплетах, купил Лукьянович за 300 руб.; книги перевезены были в

Марьинское на 7 паровыцях, и для них отведены две комнаты в обширном доме владельца.

Проживая у Лукьяновича, Шевченко постоянно пользовался ею.

1 Документы, известия и заметки // Киевская старина. — 1899. — № 1. — С. 5.

Сначала Александр Андреевич очень хорошо обращался с крестьянами и очень редко

наказывал их; во время пребывания Шевченка наказаний даже совсем не было. Потом, под

старость, помещик сделался очень строгим. Когда, бывало, кто-нибудь его рассердит или же

когда он бывал в дурном расположении духа, то все /128/ дворовые трепетали,

предостерегали друг друга и прятались, чтобы не попасться ему на глаза. В такие дни во

всяком встречном всегда, бывало, он найдет какую-нибудь вину и назначит жестокую

«секуцию» на конюшне. «Вы не барин, а кат», — сказал ему один из переселенных его

отцом «руських»; за это дерзкого страшно высекли, а потом, по выздоровлении, сдали в

солдаты.

Лукьянович ни в чем себе не отказывал, жил как «царек» в Миргороде и у себя в

Марьинском. Он постоянно выписывал разные товары из Полтавы, Харькова и даже,

несмотря на тогдашнее бездорожье, из-за границы. Сам он часто уезжал в Полтаву и другие

124

города, где жил очень широко. Дома он часто устраивал роскошные пиры чуть не для всего

уезда — для этого вина бочками выписывались из Франции. Он был завзятым охотником,

содержал большую свору собак и множество верховых и выездных лошадей. Устраиваемые

им охоты отличались многолюдством и пышным угощением.

[На такую жизнь средств его не хватило; скоро после освобождения крестьян он

лишился своего имения. Жена еще раньше оставила его и поселилась в своем имении в

Ананьевском уезде, Херсонской губ.; мужу она выдала вексель на 80 тыс. руб., но

последний был похищен у него, так что после смерти жены он ничего не мог взыскать.

После нее у него оставалось еще право на вдовью часть, но сам он по старости и болезни не

мог добиться утверждения в правах наследства, поэтому он уступил его своему бывшему

сослуживцу по полку, поляку Терлицкому, который обязался за это до смерти содержать его.

Терлицкий повез его к себе в Ананьевский уезд, но потом, когда брачного свидетельства не

могли разыскать и когда поэтому оказалось очень трудным осуществить право на вдовью

часть, Терлицкий отказался содержать его. Больного и немощного старика Лукьяновича взял

теперь к себе помещик Оринкин; в виду сильных и частых припадков падучей болезни,

Оринкин для ухода за больным нанял отставного солдата. Однажды последний, желая

удалиться на всю ночь, с вечера связал Лукьяновичу руки и ноги лосиной кожей; в таком

виде утром нашли его мертвым 21 г. тому назад.]

Когда Лукьянович навсегда уехал из Марьинского к Терлицкому, печальная судьба

постигла и принадлежавшую ему библиотеку; ее вынесли из дому и свалили на чердак, в

коморе и в конюшне; там всякий мот брать книги, и вскоре библиотеку растащили; Татарчук

взял всего одну книгу, которая доныне сохранилась у него — это «Предсказатель,

составленный Мутом, в переводе на российский язык», изд. в С.-Петербурге в 1778 г. Что

касается портретов, писанных Шевченком, то их забрала София Александровна, бывшая

замужем за Крыжановским; дальнейшая судьба г-жи Крыжановской, по рассказам

Татарчуков, была не совсем обычной и очень печальной.

Вот приблизительно все, извлеченное мною из рассказов Татарчуков о пребывании

Шевченка в Марьинском и об А. А. Лукьяновиче. Это очень немного, но и это немногое

теряет свой колорит в моем пересказе — не смог я передать того горячего чувства симпатии,

даже поклонения, которые слышатся в каждом слове этих глубоких стариков, когда они

вспоминают о Шевченко; это неостывшее с годами сочувствие становится еще ярче по

контрасту с враждебным чувством, которым проникнуты их воспоминания о бывшем их

владельце.

Чем снискал Шевченко такую благодарную память этих неграмотных людей? Зависело

это, как мне кажется, от особенностей отношений его к меньшей братии, особенностей,

резко отличавшихся от отношений к ней в те времена других интеллигентных людей.

Освещение отношений Шевченка к простонародью и их историческая и этическая оценка

лежит на обязанности будущих биографов незабвенного Кобзаря. Любовь к крестьянской

массе, сочувствие к ее горькой доле, неволе, страданиям и бедности живым ключом бьет в

его произведениях. Но эта любовь сказывалась не только в его произведениях, она

постоянно проявлялась и в его поведении. Он не только не скрывал своего крестьянского

происхождения, что встречается редко и теперь, а 50 лет тому назад было самым

незаурядным явлением, но, напротив, неизменно подчеркивал это происхождение свое,

гордился им. Любовь свою к народу он выказывал всегда и словом и делом. И меньшая

братия глубоко ценила это необычное отношение к ней земляка, вышедшего в паны. Если из

воспоминаний г-жи Крапивиной мы знаем, как полюбили «дядьку Тараса» дети, к /129/

которым он выказывал такую доброту и любовь, если из многих воспоминаний нам

известно, как, знакомясь с поэтом, ценили его лучшие люди того времени, то на

простолюдинов личность Шевченка и отношения его к ним должны были производить

прямо-таки неизгладимое впечатление, тем более, что ничего подобного они не видели со

стороны других панов. Автор «Граматки» любил крестьянство не только в его

125

совокупности, но и в каждой отдельной личности из крестьянской среды, он знакомился и

сближался с нею, всегда находил подходящий материал для бесед, советов и утешений.

Приведу лишь случайно дошедшие до меня сведения, обрисовывающие отношения

Шевченка к землякам — простолюдинам.

Покойный В. М. Юзефович в 1863 г. рассказывал мне, что Тарас Григорьевич был в

большой дружбе с Василием, лакеем его отца М. В. Юзефовича. В годы, предшествовавшие

ссылке 1847 г., Шевченко вместе с Костомаровым и Кулишом был желанным гостем в

салоне М. В. Юзефовича и в его кабинете помощника попечителя Киевского учебного

округа. Часто бывая здесь по приглашению, Шевченко познакомился и подружился с

Василием, и вот он стал посещать последнего, проводить с ним в передней целые часы,

немало шокируя этим «господ». Иногда, направляясь по приглашению к последним, он в

передней вступал в разговор с Василием, беседа затягивалась, и Шевченко слишком поздно

являлся в гостиную. Об этом знакомстве Шевченко не забыл и во время продолжительного

невольного отсутствия: после возвращения из ссылки, он, будучи в Киеве, ни разу не сделал

визита Юзефовичу, но с Василием он возобновил знакомство, посетил его и приглашал к

себе.

[Припоминается мне еще эпизод, в котором также выразились особенности общения

Шевченка с простолюдином и сильное влияние, которое он оказывал на него. В 1864-м году

я проживал летом на даче в Китаеве (в окрестностях Киева). Здесь 6-го августа в храмовой

праздник всегда собирается много народу из Киева, преимущественно простого. После

богослужения усаживаются в лесу на голой земле небольшими группами, являются

самовары, угощение, пение и другие развлечения. В том году я заметил в одном месте

сравнительно большую толпу, человек около 30-ти; подойдя ближе, я увидел, что посреди

толпы на пне срубленного дерева стоял небольшого роста и слабого сложения человек в

коричневом сюртуке и обыкновенной фуражке; с виду ему было около 40 лет, лицо его, в

этот момент очень красное и сильно вспотевшее, было выбрито, кроме усов. Громко и

внятно обращался он к окружающим с украинской речью, говорил он с чрезвычайным