Александр Башлачёв: исследования творчества

Был ли он политическим певцом, «певцом протеста»?

Новейшая история, которую многие видели собственными глазами и ощущали на собственной шкуре, трансформируется самым причудливым и патологическим образом. Именно потому, что она новейшая, то есть из нее извлекается не только архивная память, но и не потерявший актуальности интерес.

Литературная тусовка так и не простила Башлачёва — не потому, что злопамятна, а потому, что он, даже став историей, ломает установленные правила. Мешает играть в любимые пузыри [9]. Мы уже упоминали журнал «Знамя». Вот что там напечатали о Башлачёве в 1992 году:

«Он появился у самых дверей первой свободы где-то в районе восемьдесят пятого, когда поэт уже обязан был чувствовать, что воздух начинает пахнуть иначе, что такой рывок из рабства не рифмуется с ситуацией, что так дико кричать, как он кричал, уже странно, поздно, почти неприлично… Это было похоже на смех без причины».

Между прочим, статья называлась «Жизнь с кокаином». Причем тут кокаин и кто с ним «жил»? Оказывается, Башлачёв — тот самый, который «специально был дан в почти уже вольный момент». У него имело место «наркотическое, кокаиновое опьянение свободой, волей и воздухом…» [10].

Удручающе низкий уровень «искусствоведения с кокаином» был сразу же отмечен специалистами [11]. Но для историка представляют интерес легкие передергивания. Во-первых, поэт Башлачёв «появился где-то в районе» не 85-го, а 83-84-го. При Андропове отношение властей к рок-музыке резко меняется к худшему. Режим выходит из глухой обороны, репрессии затрагивают людей, не связанных с политикой. Летом 1983 года начинаются аресты рок-музыкантов. В марте 1984-го прямо на сцене берут под стражу Жанну Агузарову за исполнение невиннейших песенок. Аудиторию большого Дома культуры тоже распихивают по «воронкам» [12].

И в это самое время Башлачёв поет:

Песня 1983 года.

Ни при Черненко, ни в первые полтора года правления Горбачева никакими «почти уже вольными моментами» тоже не пахло. Осенью 85-го Александр Новиков получил 10 лет лагерей за то, что делал для рок-групп самодельные колонки и усилители. Летом следующего, 86-го года под лозунгом «борьбы с нетрудовыми доходами» крушили помидорные теплицы и выволакивали пассажиров из частных машин.

С точки зрения той эпохи творчество Башлачёва представляло собой откровенный криминал. На темы политики он высказывался откровеннее, чем большинство соратников (чем вышеупомянутый БГ, Майк, Кинчев и др.). Но политическим автором в современном понимании все-таки не был. Самая «антисоветская» его песня — «Абсолютный вахтер» — созвучна эпохе, но не умещается в ее злободневность.

«Ведь этот город скользит и меняет названья…», «бал на все времена…», — снова и снова повторяет Башлачёв после убийственно-точных примет времени и места. «Стерильная схема» не привязана к идеологии, династии и цвету флага.

Когда мы занимаемся древностью, проблема источников сведена к минимуму, потому что к минимуму сведены сами источники. Чем ближе к современности, тем их больше — и тем труднее выделить те, которые действительно отвечают исследователю на поставленный вопрос. За неимением «точных» данных (очередного доклада команды Грефа по ахейской Греции) «античник» волей-неволей вынужден обращаться к произведениям искусства, черпая из эпической поэзии не только конкретную бытовую информацию (что ели, во что одевались), но и общие представления о социальных процессах, о морально-психологической обстановке, о системе ценностей. По отношению к новой и новейшей истории это не принято. Мол, через художественность мы впадаем в субъективизм. Между тем очень серьезные и совсем не склонные к субъективизму ученые отмечали как свидетельство закономерности русской революции 17-го года то, что она была многократно и настойчиво предсказана в русской литературе. Социальный феномен мафии гораздо легче понять, проследив, как изменился за последние сто лет образ уголовного преступника в романах и кинофильмах…

Незавершенные процессы — а именно с такими имеет дело новейшая история — трудно поддаются рациональному научному анализу. Как пишет К. Ю. Еськов, «наука вообще имеет дело лишь с неединичными, повторяющимися явлениями, вычленяя их общие закономерности и частные особенности» [13]. Незавершенное уникально по определению.

При подобной методологической ущербности социологам и «новейшим» историкам стоило бы — в порядке гипотезы — отнестись внимательнее к пушкинской аналогии «поэт — пророк».

Вот соображения (прозаические) А. Башлачёва на ту же тему из интервью 1986 года.

«Мировая душа…» Собеседник переспрашивает: «Господь?» — «Ну да… Он с нами говорит всякими разными приметами, все сообщает и ничего лишнего… Талант — способ перевода… Главное — чтобы пела душа… Ты не думай о том, как это — петь, заставь петь свою душу, и все. Как бы она ни спела, это окажется верным. Если она будет брать чистые ноты, и ты не будешь ей мешать. И я не придумываю форм, тут поиск-то нерациональный, рациональный обязательно приведет в тупик» [14]. (выделено — И. С.)

В книге «Прекрасный дилетант…» автор этих строк пытался проследить, как эволюционировал герой авторской песни в 60-е — 80-е годы, в каком душевном состоянии он занялся перестройкой [15]. На мой взгляд, демократическое движение было заранее отпето на пленках магнитофонного самиздата.

Конечно, Башлачёв, будучи способным «переводчиком» и не отвлекаясь в общении с Господом на всякую ерунду — вроде карьеры, — не мог не различить в ближайшей исторической перспективе «рывка к свободе» (см. то же «Время колокольчиков»). Но он слишком быстро, практически сразу же, разглядел (вернее, почувствовал) результат. «Зыбкую трясину», в которой свобода задохнется.

Коллеги могут упрекнуть меня в отступлении от исторического материализма. Мол, я задним числом привношу в сложные тексты собственные интерпретации — как астролог, который в одном и том же наборе обтекаемых слов обнаруживает биографию любого заказчика. Но в том-то и дело, что башлачёвские слова совершенно не обтекаемые. Они очень жестко ориентированы по «нити времени» и обстоятельствам места: «я увидел тебя, Россия» («В чистом поле — дожди»). При этом из песни в песню повторяется «лестница чувств» [16], закольцованная в трагическую предопределенность: