Ронни. Автобиография (ЛП)

Тридцать лет спустя, когда я познакомился с Фэтсом, он показывал мне свой дом в Новом Орлеане, и в его спальне был точно такой же серо-бордовый «Дансетт», как и у меня.

В Йивсли был магазин пластинок под названием «Фрэнклин’с», у Теда в нем был открыт кредит, и так он купил все свои джазовые пластинки. Когда Арт, вконец разбитый, пришел из армии, он выбирал диски, какие были ему нужны, и списывал на счет Теда. А пять минут спустя их стаскивал я.

Все знали, что я интересуюсь музыкой с младых ногтей, и просто горю желанием выучить аккорды. Друзья моих братьев Лоуренс Шифф и Джим Уиллис оценили это рвение и с радостью нарисовали линии-струны и лады на листе бумаги для меня, нанеся маленькие точечки на линии, чтобы я знал, куда совать свои пальцы на гитаре. Я все время носился с этой бумажкой, и таким же манером я начал учить своего сына Джесси. Они разрешили мне тренироваться ни их гитарах, пока Арт не дал мне инструмент, на котором можно было экспериментировать. Я думал, что она стала моей, и не знал, что это была гитара его товарища Питера Хейеса, который жил вниз по кварталу. Никто мне и не говорил, что Питер просто одолжил её Арту. Я только-только привык к ней, как вдруг Арт сказал, что дескать, извини, но её нужно отдать. Я подумал, что у меня никогда не будет своей гитары. Как же я канючил и приставал к Арту и Теду, чтобы они купили мне гитару!.. И вот она появилась — замечательная акустическая модель, правда, струны были натянуты на грифе немного высоковато, так что я ранил себе пальцы, когда играл. Моим рукам пришлось реально мириться с мозолями и судорогами, так как я не собирался позволить боли прекратить укрощать мою новую питомицу. Когда Арт вручил мне её, то сказал: «Её не придется отдавать. Она — твоя».

В то время я пристально наблюдал над игрой друга Арта и Теда Лоуренса Шиффа, так как его стиль был просто неподражаем. Я хотел играть, как он, я хотел самовыражаться, как он. Он пытался научить меня «Гитарному шаффлу». Я говорю «пытался», потому что я глядел, как он играет его, по миллиону раз, и до сих пор не могу понять, как же у него это получалось. Лоуренс родился с умением играть на гитаре — 6-струнной, 12-струнной, неважно — и, как говаривал мой папа, «он заставлял банджо говорить». Теперь-то я, после всех этих лет в компании лучших музыкантов мира, знаю, что Лоуренс был одним из таких, но я уверен, что он даже и не представлял себе, насколько он был великолепен.

Лоуренс приучил меня к саунду Биг Билла Брунзи, игра которого до сих пор производит на меня влияние. Как и на Кита, и на Клэптона, и на любого мало-мальски хорошего рок-гитариста моего поколения. Большой Билл был одним из самых главных музыкантов, которые создали ранний чикагский звук, хотя он и родился в Миссисипи в 1893-м, а вырос, играя на скрипке. Он переметнулся к гитаре, когда ему представилась возможность её купить, и к 30-м годам он уже гремел наряду с такими великими именами, как Мемфис Слим, Уошборд Сэм, Сонни Бой Уильямсон, Тампа Ред и Слепой Вилли Мактелль.

До 13 или 14 лет я играл на гитаре, которую мне купили Арт и Тед. Но потом, когда мне стала подворачиваться кое-какая работёнка, я стал копить деньги. Я пошел в музыкальный магазин «Фрэнклин’с» и купил себе новую гитару, которую мы назвали «никогда-никогда»: взносы за её кредит были такими маленькими по сравнению с таким огромным желанием её приобрести, что казалось, что всю сумму ты никогда-никогда не выплатишь. Мои родители подписали кредитный договор за меня, и я бережно платил «Фрэнклин’су» каждую неделю по 2 фунта и 6 пенсов целых несколько лет. Гитара стоила 25 фунтов, что по тем временам было очень хорошей ценой.

Прошло уже 40 лет, как никто из нас не живёт в доме № 8, и сейчас к его входу пристроена небольшая веранда. Человек, который живет там сейчас, однажды сказал моей кузине Берилл, что всё в нем напоминает ему о том, что это «Дом Вудов». Как-то он решил раскопать садик позади дома и нашел там 1700 бутылок из-под «Гиннесса». Признаюсь, я использовал несколько сотен из них для постройки домика для моих черепах, но все остальные — это заслуга моего папы.

У моей мамы был замечательный характер. Помню, как она вежливо попросила полицию покинуть наш дом после того, как они взяли у меня автограф. Она тогда повернулась ко мне и сказала: «Не люблю тех, из-за кого у меня начинают болеть ноги». Незадолго до того, как мама умерла, перед тем, когда она в последний раз отхлебнула «Джеймсона» [5], она рассказала мне, что посреди дома № 8 по Уайтторн-авеню появилась трещина посередине. Она сказала — у неё в мыслях пронеслось, что дом наконец-то вздохнул свободно, когда его покинули Вуды. Я так не считаю. Может быть, это был довольно маленький, но очень счастливый и роковый домик, и мне сдаётся, что эта трещина есть ни что иное, как его улыбка нам всем.

2. Начало

Под влиянием всей этой разношерстной музыки я решил, что мне нужна группа. Группа была у папы, у Теда была скиффл-группа «Candy Bison», а Арт пел с «Blues Incorporated» — с первой британской ритм-энд-блюзовой группой. Это была команда белых парней, которые звучали как чернокожие прямо из Чикаго. В ней были Арт, Алексис Корнер на гитаре, Дик Хексталл-Смит на саксе, Спайк Хитли, Джек Брюс на басу и Чарли Уоттс на барабанах. Они начинали в клубе «Marquee» на Оксфорд-стрит в центральном Лондоне, но вскоре перебазировались в клуб «Ealing», который благодаря им стал настоящим домом британского ритм-энд-блюза.

Это был глухой подвал с крохотной сценой с одного конца баром с другого, и в нёго всё время набивалось, как сардин в банке, более сотни людей. Там было так горячо, что даже потолок покрывался испариной. В этом местечке — в «Сыром Лифте» — рождались музыканты, готовые роковать.

Вся задумка была в том, что каждый, кто хотел выступить, могли сделать это с согласия всей группы. Именно так впервые выступил Мик Джаггер, который пел с моим братом Артом перед тем, как зависнуть с Китом Ричардсом и Брайаном Джонсом. Также с группой Арта пел Длинный Джон Болдри — перед тем, как он открыл миру Рода Стюарта и создал группу «Steampacket». Клуб «Ealing» и «Blues Incorporated» сильнейшим образом влияли почти на всех, но особенно на «Fleetwood Mac», «Yardbirds», Манфреда Манна, Джона Мэйолла и «Pretty Things».

Так же сильно, как я желал тусоваться со своими братьями и делить с ними их музыкальные приключения, мне также хотелось сделать и что-то своё. Тед и Арт приходили и показывали мне фотографии со своих безумных вечеров, думая, что они оказывают этим мне честь, но этим они наступали на мою любимую мозоль. «А вот участники моей группы», — говаривали они, и я только вылуплял глаза. Митч Митчелл играл с Артом перед вступлением в группу Джимми Хендрикса, Ронни Лейн для Арта тестировал усилители, а Кит Мун просто ошивался около них. Я всегда видел Муни на обратном пути из Илингского колледжа искусств, когда поезд проезжал мимо поля, на котором он гонял в футбол по ту сторону ограды из рабицы.

К 1962-му Арт начал выступать в поддержку таких фантастических звезд ритм-энд-блюза из Америки, как Хаулин’ Вулф, Литтл Уолтер и Мэй Мерсер. Арт также выступал в «Klooks Kleek» — в большом старом клубе в Уэст-Хэмпстеде, где собирались поиграть все крутые парни. Некоторое время «Blues Incorporated» Арта были группой-резидентом клуба «100».

После того, как она перебазировалась из «Marquee» в клуб Кена Кольера, Чарли Уоттс решил покинуть группу. Он пришел к Арту и сказал: «Я получил предложение присоединиться к «промежуточной» группе». (То есть к какой-то неизвестной группе, которая выступала между первым и вторым основными ансамблями — вроде той, в которой мы с Тедом играли в «Мальборо».)

Арт пожал плечами: «Если ты действительно хочешь этого, я даже помогу тебе перенести твою ударную установку». А потом спросил: «Кто же они?»