Меченая

— И только попробуй сказать, что ты его не ненавидишь! — кричу я маме.

Злость сковывает мои движения. Я судорожно сжимаю кулаки, мне кажется, что, если я сделаю хоть шаг, последствия будут ужасны. Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, перед тем как помочь маме подняться. Отец так сильно избил ее, что мне приходится практически нести ее на себе. Она не намного крупнее меня (к тому времени мне уже исполнилось десять лет). Мне удается довести маму до кровати.

— Брось его, уходи, зачем ты остаешься? Уезжай к своему брату, пожалуйста, мама, отец убьет тебя…

— Не говори глупостей, Помо… А что после этого? Что я буду делать? Кто будет меня кормить?

— Ты? Что бы я ни сделала, куда бы ни ушла — здесь мой дом и моя семья. Я должна заботиться о своих детях. И потом, ты же знаешь, когда твой папа не теряет над собой контроль, он самый лучший муж и отец.

— Когда, когда, когда!.. Да он каждый день теряет над собой контроль! К счастью, он хотя бы изредка ведет себя по–человечески… Ненавижу его!

Я раз за разом повторяю эти слова. Костяшки пальцев побелели — так сильно я вцепилась в изголовье кровати. Я больше ни о чем не думаю, ничего не чувствую, я все еще здесь — но уже теряю связь с реальностью. Братик до сих нор плачет, и я вдруг понимаю, как виновата перед ним. Это же невинный младенец, так за что я его обидела? Я ненавижу жестокость, растущую в моей душе. Но зато прекрасно знаю, откуда она берется: ведь ярость может передаваться от отца к дочери, не так ли?

У меня начинают дрожать губы, я стараюсь сдержать слезы, подступившие к глазам.

   — Помо, доченька, что такое?

Мама сидит рядом со мной, я вижу, как она волнуется. Она мягко кладет руку на мой лоб. Такое легкое, нежное прикосновение, словно птица садится на ветку. Я открываю глаза. Мама пристально смотрит на меня и пытается угадать, что творится в моей голове. Ей прекрасно известно, какая буря бушует в моей душе. Она тихо накрывает мои пальцы, все еще судорожно сжимающие спинку кровати, своей теплой, шероховатой ладонью. Я смотрю на наши руки: у мамы рука красная, широкая, с потрескавшейся грубоватой кожей, у меня — маленькая, в царапинах. Внезапно на меня наваливается чудовищная усталость. Если бы я могла, то сползла бы на пол, совсем как ношеная рубашка, упавшая на землю и превратившаяся в бесформенную тряпку. Ярость уступила место изнеможению. Я чувствовала себя полностью опустошенной.

— Конечно, твой папа далек от совершенства. Но я никогда, никогда не смогу его ненавидеть. И знаешь почему?

— Потому что именно он подарил мне мое главное сокровище. Тебя и твоих братьев. Благодаря отцу у тебя есть крыша над головой. Благодаря отцу ты всегда ешь досыта. Он тебя вырастил и воспитал. Именно за это я буду ему благодарна до конца своих дней. И послушай меня, доченька. У твоего отца нет причин ненавидеть меня и вымещать на мне свою злость. Но этого хочет моя карма. Наверное, я очень плохо вела себя в прошлой жизни, и я плачу за свои ошибки теперь, так что хватит об этом говорить. Я рада, что в мамином сердце столько терпимости и сострадания. С тех пор каждую неделю, заметив, что во мне растет ярость, она начинает меня успокаивать. Мама хочет, чтобы я поверила в то, чему она сама верит, ведь вера действительно спасает ее в самые ужасные времена. Она защищала меня, с помощью бесконечных разговоров и постоянного внимания и ласки поддерживала в моей душе ростки доброты, открытые всем ветрам и бурям. Долгие часы уборки и готовки превратились в уроки терпимости и сострадания, мы разговаривали, разговаривали, и я наконец–то почувствовала, что в моем сердце есть что–то, кроме страха и ненависти. Кухня стала местом, где в моей душе зародились все положительные начала, которые позже я развила при помощи учителя.

Мама, как и все буддисты, считала, что каждое действие непременно будет иметь последствия — в этой жизни или в следующей. Что все наши перерождения влияют на настоящее, да и оно является лишь очередным звеном цепи. И мне очень хотелось верить в то, что в следующей жизни ее щедро вознаградят за доброту и понимание.

В маминой душе нет бунтарства. А в моей есть.

Это часть моей натуры. Я не хочу подчиняться. Не хочу быть рабой мужчины или превращаться в тупое безропотное животное. Лучше умереть, чем всю жизнь зависеть от того, с какой ноги встало существо, которое ничем от тебя не отличается, если не считать штуки между ног и права получать образование. Я смотрю на маму и понимаю, что мне не нужна такая жизнь. Мама говорит мне о любви, а я чувствую, как с каждым днем в сердце растет ненависть. По утрам я приношу отцу чай, днем таскаю воду для его работы, вечером мы ужинаем вместе — и чувствую, что больше не могу терпеть. Меня пугает его союз с мамой, поскольку в нем я вижу свое будущее. Кому отец решит отдать меня в жены? Не хочу, чтобы меня, как маму, выдали замуж за человека, годящегося мне в отцы, который будет обращаться со мной как со служанкой.

Внутри меня с каждым днем росла сила, душившая желание быть хорошей дочерью, которая чтит своих родителей и во всем их слушается.

И мама это прекрасно понимала. В плохо освещенной кухне она прижимала меня к своей теплой груди, плакала — и в промежутке между двух ее слезинок случился решительный поворот в моей судьбе. Наверное, я всю жизнь копила для этого силы и храбрость. Я просто спросила маму:

— Зачем ты вообще вышла замуж? Это самое ужасное, что может случиться.

— Не плачь, милая моя, не плачь…

— Я не хочу жить, как ты, не хочу становиться рабой мужчины, которому наплевать на мои желания, на мои чувства, который обращается со мной, как с вещью, и бьет, как животное! Я этого не вынесу!

— Но тебе же не обязательно это делать…

Мама на мгновение замолкает. Никак не решит,

стоит говорить или нет. Я пристально слежу за ее губами.

— Я слышала об одном буддийском учителе, который живет недалеко отсюда, в монастыре. Все отзываются о нем очень уважительно. Тебе нужно как–нибудь к нему сходить… И сказать, что хочешь стать монахиней.

Монахиней? Такая идея никогда у меня не возникала, и сейчас это было подобно яркой вспышке озарения. Конечно! Если я стану монахиней, то не буду рабой мужчины — потому что никогда не выйду замуж! Я обрету свободу, недоступную женщинам, вступившим в брак… До сих пор я терпеливо сносила улары судьбы, не задавая вопросов. Дни шли непрерывной чередой, и я почти не думала о своем будущем. Но вдруг мама слегка приоткрыла мне дверь в лучшую жизнь — и я воспользуюсь своим шансом. Честно говоря, мама и сама не понимала, как ей раньше не приходила в голову подобная мысль. А я тут же ухватилась за эту идею. Стать монахиней — для меня единственная возможность спастись. Поэтому надо все хорошо обдумать, ведь у меня нет права на ошибку.

Для начала необходимо найти деньги. Когда приходишь к буддийскому учителю, надо принести ему какое–нибудь подношение, естественно, сообразуясь со своими средствами. Это и традиция, и дань уважения. Я хочу, чтобы учитель понял, как для меня важен разговор с ним. Итак, с завтрашнего дня я начну потихоньку откладывать деньги. Единственный способ — утаивать часть сдачи при покупке молока (каждое утро я покупаю три бутылки на всю семью). Так, по монетке, мне удалось собрать полную копилку. Но как–то раз папа заметил коробочку с монетками, схватил ее, потряс — и решил оставить себе. Это несправедливо! Я была вне себя от ярости! И упрямо начала собирать деньги снова. Но на этот раз я прячу их куда надежнее. Мама, как бы случайно, дает мне больше денег на покупки, так что после похода на рынок у меня всегда остается несколько монеток. Я прячу их, а мама не спрашивает, куда они делись. По прошествии нескольких недель у меня уже достаточно денег. В конце концов, неужели учитель не поймет, что я всего лишь маленькая девочка.

И вот я наконец готова. Просыпаюсь до рассвета, чтобы приготовить отцу завтрак. Потом отправляюсь помыться к фонтану. На улице холодно, из–за мусорных ящиков за мной наблюдают две бродячие собаки. Дрожа от холода, я возвращаюсь домой и тихо–тихо — родители еще спят — надеваю белое платье, которое мне дали в школе для спектакля по случаю окончания учебного года. Я выбрала это платье, потому что белый цвет символизирует чистоту. Затем убираю волосы при помощи старой резинки (такой еще сумки перевязывают). Учитель должен сразу увидеть, что я настроена серьезно. Буддийские монахи спокойно ходят по улицам и покупают продукты на рынке, совсем как обычные люди. Может быть, он меня уже видел в нашем квартале (и если это было в тот раз, когда я гналась за мальчишкой, мне нужно непременно исправить произведенное впечатление).