Геннадий Зюганов

На родине Зюганова к этому поэту всегда относились с поклонением — ведь для здешних жителей он еще и знаменитый земляк, который родился и вырос совсем рядом, в Волхове. А творчество земляков на Орловщине, издавна слывшей читающим краем, ценили и знали во все времена. Среди тех, кто черпал вдохновение на этой земле, имена людей, составивших гордость отечественной литературы. Здесь жили и работали И. С. Тургенев, А. А. Фет, Л. Н. Андреев, Н. С. Лесков, И. А. Бунин, M. M. Пришвин, П. Л. Проскурин… Специалистам хорошо известно, что орловско-кур-ский диалект, отличающийся своеобразием и неповторимым колоритом, образовал целый пласт русского литературного языка. Неслучайно в среде отечественной интеллигенции Орел называли третьей литературной столицей России. Видится непознанный, почти мистический феномен в том, что такую славу снискал город, который пошел от крепости, заложенной в XVI веке для охраны южных рубежей Русского государства, перенес множество варварских нашествий и неоднократно возрождался из пепла и руин.

Геннадий в самом прямом смысле слова рос среди книг. Во-первых, своих книг в семье всегда было много. А кроме того, дом время от времени оказывался просто заваленным книжками, которые отец привозил из райцентра и, прежде чем отнести в школу и раздать ученикам, разбирал и сортировал в горнице. В такие дни сын, еще толком не научившийся читать, забывал обо всем на свете и часами ползал на коленях среди пахнущих типографской краской стопок учебников и художественных изданий. Поначалу его впечатляли, конечно, не тексты, а красочные обложки и иллюстрации. Рассматривая сказки Пушкина, долго не мог оторваться от изображения огромной живой головы в шлеме, с внушительной бородой, и бесстрашно налетающего на нее всадника с копьем наперевес. После этого по слогам вникал в смысл увиденного. Позднее был покорен близостью и доступностью для деревенского мальчишки поэзии Некрасова. Его поэмы «Мороз, Красный нос», «Кому на Руси жить хорошо» так же, как и пушкинский роман в стихах «Евгений Онегин», знал почти наизусть. Полюбил былины, повествующие о славных подвигах Ильи Муромца, о необычайных приключениях новгородского гусельщика Садко.

И в зрелом возрасте очаровывали его удивительный музыкальный строй и гармонирующая с русской душой поэтичность произведений народного творчества, завораживали красотой и чистотой хранящегося в них мировидения народа, отнюдь не идеализирующего свое прошлое и своих героев, но всегда ясно представляющего границу между добром и злом, верящего в неизбежное торжество светлых сил над темными. Вместе с тем они давали возможность прикоснуться к живым истокам родного языка, прочувствовать его богатство.

Не случайно значительно позднее, когда увлекся историей, сделал для себя Геннадий неожиданное открытие. Перечитывая «Слово о полку Игореве», пришел он к мысли, что этот выдающийся литературный памятник вовсе и не нуждается в переводах с древнерусского на современный язык — любая из его поздних литературных версий выглядит значительно беднее оригинала. Это же чувство не покидало его, когда читал «Повесть временных лет», возвращался к одному из самых любимых своих древнерусских произведений — «Слову о погибели Русской земли».

С годами возникшее в детстве пристрастие к чтению переросло в привычку, естественную потребность. И сейчас редкий вечер Геннадий Андреевич обходится без книги, хотя часто на сон остаются считаные часы. Не без основания гордится собранной за многие годы внушительной библиотекой, с удовольствием посещает книжные выставки и ярмарки.

Не так давно журналисты, увидев, с какой трепетной заботой относится он к разведению цветов на даче, задали ему вопрос: «Какие из них вы больше всего любите?» — «Проще сказать, какие не люблю». Подобным образом отвечает он и на вопрос о любимых писателях — слишком широк их круг. Хотя, конечно, есть авторы, которым отдает предпочтение. В их числе — Лермонтов, Пушкин, Бунин, Пришвин, Шолохов, Фадеев, Бондарев, Леонид Леонов, Валентин Распутин, Владимир Личутин… Такой, далеко не полный, ряд имен кому-то может показаться традиционным или в какой-то мере предсказуемым. Однако это вовсе не так. Геннадий Андреевич живо интересуется новинками, авторами самых разных литературных жанров и направлений. И уж во всяком случае, его отношение к литературе, как и к любому другому виду творчества, никак не вяжется со стереотипными представлениями о закоснелой консервативности вкусов политических деятелей, прошедших партийную школу советской эпохи. К примеру, не так давно, говоря о будущем партии на одном из последних пленумов ЦК КПРФ, Зюганов неожиданно для многих обратился к строкам из поэзии Владимира Высоцкого:

…1 сентября 1961 года Геннадий Зюганов, теперь уже Геннадий Андреевич, страшно волнуясь, переступил порог родной школы в новом качестве: накануне приказом директора он был зачислен в ее штат учителем сразу трех предметов — математики, военного дела и физкультуры. С приказом этим поначалу вышла небольшая заминка, так как для преподавания военного дела необходимо было разрешение военкомата на доступ к оружию, а выдавалось оно только лицам, достигшим восемнадцатилетнего возраста. В конце концов военком, взяв ответственность на себя, махнул рукой и подписал нужную бумагу — ну какой же орловский парень не знает, как обращаться с оружием!

То, что Геннадию доверили преподавать математику, тоже понятно — секретов в этом предмете для выпускника средней школы, медалиста и постоянного участника районных и областных олимпиад, не было. В крайнем случае, возникнут какие затруднения — отец поможет. Но ведь и для преподавания физкультуры особые способности требуются. Оказалось, что Геннадию их не занимать.

Помнится, лет двадцать с небольшим назад один из известных и уважаемых писателей-«деревенщиков» весьма неодобрительно высказался по поводу попыток повсеместного внедрения физкультуры и спорта в жизнь сельской молодежи. Мол, сам образ жизни на селе с его ежедневными разнообразными нагрузками формирует крепкого и всесторонне развитого в физическом отношении человека. Кому из деревенских жителей после тяжелого трудового дня придет в голову мучить себя гантелями или изнуряющими кроссами? Подобные занятия необходимы только для молодых организмов, чахнущих на асфальте. В этом не бесспорном суждении присутствовала, безусловно, большая доля истины. Скажем, в ранние годы систематическими занятиями какими-либо отдельными видами спорта Геннадий себя не утруждал. Во-первых, как мы уже знаем, хватало работы по хозяйству. Помимо этого была у него в детстве одна особенность: пешком ходить не мог, передвигался только бегом — бегал в школу, в магазин за хлебом, косить траву для кроликов, проверять ульи на пасеке. Зимой не расставался с лыжами, заезженными до такой степени, что у них и желоба стерлись. Благотворно влияли на развитие мальчишек и подвижные русские игры в лапту и «чижика». Кстати, забытая ныне лапта по своей сути мало чем отличается от американского бейсбола, который некоторые «энтузиасты» безуспешно пытались культивировать в России в смутные девяностые годы. Впрочем, бейсболки всё же вошли в молодежную моду, а вот бейсбольным битам нашлось другое применение — в криминальных разборках.

По-настоящему Геннадий увлекся спортом с приходом в школу физрука — Ивана Сергеевича Сорочкина. Ладный, подтянутый, в военной форме (только что демобилизовался из армии), он сразу приворожил всех учеников. На первом уроке подошел к турнику (перекладину между двумя дубовыми столбами заменял обычный лом) и играючи крутанул «солнышко». Никогда не кичился физрук силой и ловкостью, но обладал завидным умением наглядно продемонстрировать любое гимнастическое упражнение или игровой прием, доходчиво разъяснить технические особенности их исполнения. Под его руководством при школе оборудовали прекрасные площадки для волейбола и баскетбола, стометровую беговую дорожку, полосу препятствий, даже тир отстроили. Сумел Сорочкин раскрыть спортивные способности Геннадия, и на районных соревнованиях старшеклассников по легкой атлетике тот выиграл практически все забеги, начиная со стометровки и заканчивая трехкилометровой дистанцией, победил в метании гранаты и диска, в толкании ядра.