Геннадий Зюганов

Служить начинал в учебной части, на танкодроме под Минском. Когда по окончании «учебки» выдали полушерстяную форму, яловые сапоги и кожаные ремни, стало ясно, что продолжить службу придется за рубежом. Запомнилось, как на сборный пункт, уже в Германии, приехали представители воинских частей — «купцы». Особенно тщательно «отсортировывал» новобранцев сержант Коротких — по его независимому поведению, уверенному общению со снующими вокруг офицерами чувствовалось, что наделен он какими-то особыми полномочиями. Подошел к Геннадию: «Из вуза, говоришь, и в волейбол играешь? К нам пойдешь». Оказалось, что «к нам» — это в батальон специальной разведки.

Что ж, чем труднее, тем интереснее. Где и когда еще представится такая возможность — проверить, чего ты на самом деле стоишь, на что годишься в этой жизни? Подобным образом мыслил не только Зюганов — с таким настроем воспринимали армейскую службу большинство ребят его поколения. «Откосить» от армии тогда никому и в голову не приходило. Для молодых людей, выросших в трудные послевоенные годы, слова о том, что защита Отечества — их священный долг и почетная обязанность, не были пустым звуком. К тому же не отслужишь в армии — не будешь восприниматься окружающими и, что особенно обидно, девушками как настоящий мужчина. Желающих сознавать свою ущербность было не много.

Не нагоняла на молодежь страха и пресловутая «дедовщина». Конечно, негласное распределение обязанностей между молодыми и старослужащими солдатами существовало издавна: «Молодые пол моют, старики хлеб режут». Однако на этом старая армейская традиция в основном и исчерпывалась. Естественно, до издевательств, унижения человеческого достоинства дело никогда не доходило. Ну а что касается занятий, строевой и боевой подготовки, то здесь поблажек никому не давалось, а «старики», как правило, зорко опекали новобранцев. Слишком хорошо они знали, что в одиночку, обособившись, тем более в таком подразделении, в каком довелось служить Зюганову, ни одну боевую задачу не выполнишь, а на зараженной радиацией или отравляющими веществами местности без взаимной поддержки и шагу не ступишь.

Не всем дано служить в спецразведке. Без хладнокровия, дисциплинированности, готовности прийти на помощь товарищу с такой работой не справишься. Приходилось иногда видеть: на обычной «курилке» парень хорохорится — вроде как всё ему нипочем. Но когда попадает в зону реального облучения или заражения и видит, как зашкаливают и «горят» приборы, как кипит синильная кислота (один глоток — смерть), ударяется в панику. Довелось Геннадию таскать таких на себе. Занятие не из приятных, порой просто страшно становилось — того и гляди схватится за трубку твоего противогаза и себя и тебя погубит. В экстремальных условиях, в которых приходилось действовать разведке, от неожиданностей, конечно, никто не застрахован. Однажды и у Геннадия во время работы на полигоне, зараженном синильной кислотой, отказал клапан противогаза. Задыхаться начал, перед глазами багровые круги пошли. Только усилием воли сохранил сознание и успел подать сигнал напарнику. Тот не растерялся, сумел перекрыть подсос ядовитого воздуха, помог выйти из смертельной зоны.

Серьезное психическое испытание — обязательная для разведчика обкатка танками, которую тоже не каждый выдерживает. Ну а помимо всего прочего и физические нагрузки сумасшедшие. Ведь после ядерного удара противника в зону поражения обычных разведчиков не пошлют. Поэтому осваивать приходилось все основные виды разведки — глубинную, боевую, специальную. Лучшая тренировка необходимой для этого выносливости — регулярные кроссы: семь километров в противогазе, при полной выкладке, с автоматом и боекомплектом. Работа командная, зачет по первому и последнему, расстояние между ними не должно превышать пятидесяти метров. Видишь: сосед не тянет — вешаешь его автомат на себя.

Конечно, находились и любители «сачкануть» в свободное от учений время. Заходит как-то в казарму командир батальона Макаров и видит: один из «стариков» лежит, другой тянется, третьему вроде бы нездоровится. Ничего не сказал комбат, развернулся и вышел. В пять утра — боевая тревога: химическая атака противника. По всему маршруту расставлены офицеры с учебно-ядовитыми гранатами. По ходу выясняется: у одного в противогазе клапана нет, у другого — иные неполадки. Кашель, слезы, сопли… На четвереньки падают, противогазы с себя срывают… Вечером — построение: кто не дошел, шаг вперед. Шесть человек перед строем поставили: «Знаете, кто вы? Дезертиры. Потому что погибли по халатности, не выполнив задачи». На следующее утро — опять тревога. К концу недели все «выздоровели». Без взысканий и нарядов.

Офицеры, конечно, играли главную роль в создании в подразделениях здоровой обстановки. Службой своей гордились, офицерскую честь берегли пуще глаза. Знали, что профессия военного — одна из самых почитаемых в народе. Как тут не вспомнить начало девяностых годов, когда люди в погонах избегали появляться на публике, а офицерское обмундирование из дома до части стыдливо возили в чемоданчиках.

И еще одно немаловажное обстоятельство определяло тогда армейскую атмосферу: рядом с «зелеными» лейтенантами служили закаленные фронтовики, большинство из которых пережили тяжелейшие испытания и утраты. Взять того же комбата Макарова — на первый взгляд ничем среди других офицеров не выделяется, сдержанный, на солдата никогда голоса не повысит. Страшно любил смотреть хоккей по телевизору — тогда наша сборная во главе с выдающимися тренерами Тарасовым и Чернышевым была на взлете. Иногда, в своем кругу, подтрунивали бойцы над ним, даже прозвище дали — «Барометр». Собственно, роль барометра выполнял не сам командир, а его фуражка. Если на глаза надвинута — значит, не в духе, лучше не подходи. А если сдвинута на затылок, можно с любым вопросом обращаться — не прогадаешь. Так и говорили меж собой: «Пойдем посмотрим, что там „Барометр“ показывает». Попалась как-то Геннадию песня военных лет: «Эх, Ладога, родная Ладога, метели, штормы, грозная броня…» Показал запевале — украинцу Коле Колеснику. Тому она тоже понравилась. Разучили и как-то вечером пошли с этой песней на ужин. Смотрят: командир догоняет и пристраивается за колонной. Идет, а по щекам слезы катятся. Выяснилось потом, что на Ладоге потерял он всех своих близких. Позднее, впервые оказавшись в Ленинграде, проехал Геннадий Зюганов по «Дороге жизни». Понял, почему та песня так дорога была его комбату…

Панибратства между офицерами и солдатами не было, но не было в их отношениях и отчужденности. Подошел однажды к Геннадию начальник штаба майор Субботин — мужик свой, с Орловщины: «Земляк, в отпуск уезжаю, помоги квартиру в порядок привести — руки не доходят». Взял Геннадий тогда в напарники своего друга — ростовчанина Колю Пасечника. Тот на гражданке плотником работал, отличным мастером был. За месяц так отремонтировали квартиру — любо-дорого посмотреть. Без всяких поблажек по службе и поощрений — хотелось просто приятное человеку сделать, потому как понимали ребята, каково офицерам без уюта, когда вся жизнь по гарнизонам проходит. Знаем мы теперь, конечно, о многочисленных случаях использования дармового солдатского труда в более позднее время — на «фазендах» и в резиденциях некоторых военачальников и командиров, нахватавших звания и должности в смутные годы деморализации и развала армии. Тогда подобное и в голову никому прийти не могло. А вот посильная помощь офицерам в быту была делом добрым и вполне естественным, в рамках армейской взаимовыручки.

В течение службы два раза поощрялся Зюганов отпуском, но поощрения эти не были следствием каких-то особых отношений с начальством. Например, в соревнованиях по разведке занял его расчет первое место в Группе советских войск в Германии. Сориентироваться на незнакомой местности по карте для Геннадия проблемы не составило (вспомним его увлечение географией), а механик-водитель — уникальный талант был у парня к вождению — провел машину по маршруту со скоростью метеора. Остальные ребята тоже не подвели — безошибочно обозначили зараженные участки. Пришли на финиш, показав такое время, что никто не поверил, подумали, что схитрили где-то бойцы. Офицер из штаба армии сам решил проверить способности экипажа, забрался в боевую машину с секундомером в руках. «Товарищ майор, шлем наденьте!» — не напрасным было предупреждение. Правда, при прохождении на маршруте рытвин и ухабов потерял проверяющий и шлем, и секундомер. Зато лично удостоверился — никакого обмана. Отпуском поощрили весь расчет.