Жизненный путь Марины

Марине некогда подолгу сидеть за роялем: уроки, школьные кружки, домашние задания отнимают у неё много времени. Появляются новые интересы, новые увлечения. Марина заинтересовывается биологией.

В школе она — председатель биологического кружка.

Филиал «живого уголка» организуется у нас дома: банки с рыбками, которым Марина делает марганцевые ванны, баночки с жуками, расставленные на окне. Усатые жуки кажутся мне совсем неинтересными. Но Марина говорит о них с нежностью:

— Мамочка, разве ты не видишь, какие они милые?

— Они вялые, безжизненные, — возражаю я в надежде хоть немного разгрузить нашу комнату от любимцев дочки.

— Ах, мама! Как жаль, что ты их не любишь! — огорчённо восклицает Марина и даёт своим любимцам добавочную порцию корма.

Свои наблюдения она записывает в тетради; спокойно, без всякой брезгливости рассматривает и берёт в руки мышей, лягушек и гусениц.

Но и биология не поглощает Марину целиком. Она умудряется выкраивать время для того, чтобы помогать отстающим подругам; она готовит доклады, организует школьные вечера.

Самые интересные номера из программы предстоящего вечера Марина исполняет дома для меня и брата. В дни каникул у нас с самого утра можно услышать весёлые частушки, мелодию матросского танца или русской пляски.

В свободные вечера мы садимся за чтение и рукоделие. Одна из нас читает вслух, другая вышивает или шьёт. Я «аучила Марину шить, и она потихоньку мастерила себе блузки, а однажды сшила даже платье.

В такие вечера мы прочитали «Войну и мир» Толстого, «Тихий Дон» Шолохова, пьесы Островского. Марина завела специальную записную книжку: сюда вписывались характеристики любимых героев. И первой среди них была Наташа Ростова.

Однажды Марине поручили сделать на школьном вечере серьёзный доклад о 1905 годе. К этому докладу она готовилась долго и упорно, прочла много книг. Помню, среди них была и «Мать» Горького.

На вечер пошли мы все: Марина, Рома и я.

После выступления к Марине подошёл пожилой человек в морской форме. Издали я увидела, как он пожал ей руку и как счастливая улыбка озарила Маринино лицо.

Когда она подошла к нам, я спросила:

— Кто это был?

— Это бывший матрос с броненосца «Потёмкин», участник восстания 1905 года. Он сказал, что мой доклад ему очень понравился…

Но вот подходит к концу последний учебный год. Школа была семилетняя, и Марина закончила её в четырнадцать лет.

Трудно расставаться с детскими годами, с друзьями-товарищами, с любимыми педагогами! Поэтому грустно на душе у Марины в последний, прощальный вечер.

«В этот вечер я пережила многое. В своих речах наши учителя говорили нам, что мы вступаем теперь в новую школу, но более суровую, которая называется «жизнь». Я с грустью думала, что «авек расстаюсь с этими милыми учителями и товарищами. Все они казались мне особенно хорошими, особенно красивыми в этот вечер. Я довольно рано ушла домой. Наши окна выходили во двор школы. Они были настежь открыты, и оттуда слышались звуки рояля и громкие голоса. Я села на кровать. Мама и брат спали. Какая чудесная весенняя ночь! Из школы доносились звуки фантазии Аренского. Эту вещь я играла на двух роялях с профессором Страховым. Мысленно я уносилась в предстоящую жизнь. Мои мысли смешивались с музыкой и чудесной весенней ночью, обнявшей всё окружающее, и я уснула».

«…Я собиралась страдать и грустить, но так не вышло: мы с мамой поехали отдохнуть в Ленинград, на дачу к маминой сестре. Один раз мы поехали в кино. Картина по содержанию была для меня малоинтересной, но весь этот вечер произвёл на меня впечатление. Мы спешили на последний поезд, чтобы попасть на дачу. Мы шли по мосту. Я заглянула вниз. Широкая река отражала в себе огни больших дворцов, стоявших по её берегам. Чудная картина: ночь и вода… Вернулись домой поздно, но было совсем светло. Я узнала, что такое «белая ночь»…»

Мы и не заметили, как подошёл срок нашего возвращения в Москву. Я спешила на работу. Марине предстояло поступать в восьмой класс.

В то время восьмые и девятые классы носили название спецкурсов. Кроме общеобразовательных предметов, там преподавали ещё и специальные, в зависимости от уклона курсов. Ученики, закончившие такую девятилетку, получали профессию и могли сразу же поступить на работу по специальности.

Марина учится в консерватории. 1922 год.

Надо было выбрать для Марины школу. Наш домашний «совет» после долгих обсуждений остановился на школе, которую в прошлом году окончил Рома. Школа была хорошая, с химическим уклоном. Марина любила химию и охотно согласилась избрать её своей профессией.

Начался трудный для Марины год. Ежедневно в девять часов утра она приходила в хорошо оборудованную школьную лабораторию, проводила опыты, делала записи. И чем дальше, тем больше увлекалась химией. День был рассчитан буквально по минутам. Над письменным столом появилось расписание:

С 9 до 11 утра — самостоятельная работа в химической лаборатории.

С 11 до 1 часу — уроки музыки.

С 1 до 7 — школьные занятия.

С 7 до 9 — домашние уроки.

С 9 до 11 —теоретические занятия в музыкальной школе.

Надо было ещё выкраивать время на французский язык, которым Марина занималась со мной и неплохо уже владела, и на уроки пения — петь её учила моя сестра. Несколько вещей Марина пела по — итальянски. Этот язык так понравился ей, что она решила и его изучить.

Школа, в которой я тогда работала, находилась довольно далеко от дома.

У меня не оставалось времени для домашнего хозяйства, и дети обедали в столовой.

Трудовая жизнь поглотила мою дочь. Ей некогда было ни гулять, ни развлекаться. К концу учебного года Марина тяжело заболела.

Была весна — самая горячая пора для школьных учителей. Я пришла домой поздно. Марина лежала в жару. Жаловалась на боль в ухе.

Врач сказал, что у неё воспаление среднего уха в тяжёлой форме.

Трижды делали проколы барабанной перепонки, а температура неуклонно повышалась. Устроили консилиум. Оказалось, что у Марины, кроме болезни уха, ещё и паратиф. Девочка находилась на пороге смерти. Она терпеливо переносила всё, что требовалось для лечения, но состояние её не улучшалось.

Характеристика, выданная Марине Малининой в 1926 году по окончании школы — семилетки № 22 города Москвы.

Наконец профессор сказал:

— Ей нужен специальный уход и постоянное врачебное наблюдение. Вы сами не сможете выходить её. Нужна больница.

Когда дверь за профессором закрылась, Марина позвала меня:

— Мамочка, я хочу умереть дома…

Мы не отвезли её в больницу. Мы с Ромой решили выходить её дома. Школа предоставила мне отпуск и дала денег на лечение дочери. Ни днём, ни ночью не отходила я от Марины.

Рома не раз по ночам бегал за врачом и в аптеку, сменял меня у постели сестры.

Уходом, вниманием и любовью мы подняли Марину на ноги. Длинную русую косу её пришлось обрезать, на голове выросли тонкие светлые кудряшки.

После двух с половиной месяцев болезни она очень изменилась и ослабела. Лечащий врач сказал мне:

— Если вы не хотите, чтобы ваша дочь потеряла память, разгрузите её от чрезмерных занятий.

Нужно было выбирать: химия или музыка. Я предоставила Марине самой сделать выбор.

Марина думала, что я предпочитаю музыку, хотя я этого не высказывала. Быть может, сделай она тогда другой выбор, совсем по иному пути пошла бы её жизнь. Не было бы завода, Военно — Воздушной академии, не было бы страсти к авиации, не было бы штурмана Марины Расковой…

Марина не хотела огорчать меня, и она не сразу сказала о своём решении. Но я поняла: выбор был уже сделан. Может быть, ещё до того, как об этом заговорил врач. Может быть, ещё во время болезни, когда она имела возможность «додумать всё недодуманное»; когда, по её словам, в неё «запала искра коммунизма» и она начала мечтать о комсомоле…