Жизненный путь Марины

— Ваша дочурка — молодец! — сказал доктор. — Часто взрослые не умеют владеть собой при такой операции. А она и не пикнула!

На улице я увидела, как бледно лицо девочки.

— Очень было больно? — спросила я.

— Угу! — ответила Марина и, помолчав, добавила: — Но терпеть можно было…

Я вспомнила этот случай через много лет, когда Марине пришлось, улыбаясь, терпеть гораздо худшую боль в больнице, во время приступа аппендицита. Она улыбалась тогда потому, что ей непременно надо было поскорей выйти из больницы, иначе она не успела бы подготовиться к к полёту… Но об этом я расскажу потом. А пока…

Лето подходило к концу. Марина выросла и окрепла на воздухе. Пора было подумать о серьёзной учёбе.

Марина и Рома в поле. 1920 год.

ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ

Снова Москва. Мы живём в центре города. У нас две большие комнаты, полученные по ордеру жилотдела. Паровое отопление в доме не работает, и в наших новых комнатах немногим теплее, чем на улице. А на улице зима, холодная, ветреная. Я покупаю железную печурку, и мы живём в той комнате, куда поставили печку. Труба выведена через форточку, и топить можно только тогда, когда ветер дует не в нашу сторону.

Вечером, возвращаясь домой, Марина устанавливает, откуда дует ветер. Если с запада — топить нельзя; если ветер южный или, ещё лучше, восточный — значит, можно затопить печку и греться сколько угодно.

Марина поступила в школу, во второй класс.

У неё появилась новая подруга — Катя, дружба с ко торой сохранилась на всю жизнь. Катя училась хорошо, но была не в меру резва и больше всего на свете любила похохотать. Хохотала она по любому поводу — долго, громко и заразительно.

В перемену они с Мариной веселились, а со звонком брались за руки и, не успев ещё досмеяться, входили в класс. В начале урока они пересмеивались, сидя на одной парте, а потом отворачивались друг от друга и тогда только успокаивались.

И вот однажды Марина поплатилась за своё неудержимое веселье.

Молодая преподавательница Зоя Николаевна начала урок. С удивлением она посмотрела на Марину, которая никак не могла удержать смех. Подождав минуты две, Зоя Николаевна велела Марине стать у стены.

Марина мгновенно перестала смеяться, но пережить позор первого в её жизни наказания ей было очень трудно. Она стояла бледная, едва сдерживая слёзы.

Дети плохо слушали урок и всё время глядели на Марину. Было не до занятий! Все знали, что Марина очень самолюбива. Кто‑то даже шопотом высказал предположение, что она больше никогда не придёт в школу…

Школа находилась неподалёку и была видна из наших окон. Ничего не подозревая, я, как всегда, стояла у окна, ожидая, когда Марина выйдет из школы. На этот раз мне пришлось долго ждать. Я уже начала волноваться, как вдруг увидела группу школьников и среди них Марину. Она шла с опущенной головой.

Ребята махали мне руками, а Марина даже не посмотрела в сторону дома. Я встревожилась… Наконец вся группа вошла в нашу квартиру, и брат Кати, Боря — староста класса, — рассказал мне всё по порядку.

Я заглянула в лицо дочке — оно было заплакано. Я её крепко расцеловала. Лица ребят прояснились.

— Теперь ты будешь знать всю свою жизнь, — сказала я, — что на уроке надо уметь себя во — время сдерживать.

— Да, мамочка, — сквозь рыда «ия проговорила Марина.

Потом она отёрла слёзы, улыбнулась и, повернувшись к своим товарищам, каждому из них крепко пожала руку.

Событие это так и осталось единственным в школьной жизни Марины — больше ни разу ей на уроках не делали замечаний. Этот случай ещё теснее сблизил мою дочь с её школьными товарищами.

Обычно после уроков Марина приходила в детский дом, где я работала.

Там некогда скучать. День насыщен интересными и полезными занятиями. Часто приходит пианистка, и ребята под музыку поют или танцуют. Иногда устраиваются выставки детских работ, вечера самодеятельности и спектакли.

Помню детский праздник. Ставят «Красную Шапочку». Марина в главной роли. Я с удовольствием смотрю на неё. Как настоящая Красная Шапочка, она смеётся и плачет, и кажется, что всё это происходит не на детской сцене, а в дремучем сказочном лесу. Дети в восторге от спектакля. Марину хвалят педагоги. Она счастлива.

* * *

Марине девять лет. Она идёт держать конкурсные испытания в музыкальный техникум имени Гнесиных. На этот раз она волнуется: пятьдесят мальчиков и девочек участвуют в конкурсе. Кто из них будет принят?

Принимают двоих — Марину и одного маленького скрипача.

Помню первое публичное выступление Марины.

Большой зал консерватории. На сцене — хор школы имени Гнесиных. В центре — моя Марина. Она самая маленькая по росту и по возрасту. От неё в обе стороны расходятся выстроенные по росту мальчики и девочки. Вопросительный взгляд Марины ищет меня среди публики. Во время пения она не сводит с меня глаз: мол, правильно теперь, мамочка?.

Я понимаю значение её взгляда. Дома, репетируя перед концертом, Марина громко, на всю квартиру, пела:

Не слыхать сердитых гнют…

— Что за «гнюты»? — спросила я. — Ты что‑нибудь путаешь, Мариночка.

— Нет, не путаю, у нас все так поют!

Я рассмеялась:

— Не «гнют», а «вьюг»! Ты просто ослышалась, да так и запомнила неправильно…

Я сижу близко от эстрады, голоса хорошо слышны мне. Хор поёт слаженно и стройно, но всё равно я отличаю голос моей дочки. «Вьюг» — отчётливо слышу я и одобрительно киваю Марине. Она успокаивается, и взгляд из вопрошающего становится озорным…

В гнесинском техникуме Марина проучилась всего один год, потом перешла в консерваторию, «а детское отделение.

Опять экзамен. На этот раз Марина играет свою любимую вещь — фортепианную пьесу Глиэра «В поле».

На экзамене присутствует директор консерватории — композитор Ипполитов — Иванов. Он поднимает Марину на руки, гладит её по волосам. Глядя ему в глаза, Марина спрашивает:

— Выдержала?

Михаил Михайлович Ипполитов — Иванов смеётся.

— Нет, вы скажите: выдержала? — не унимается Марина.

Тогда Ипполитов — Иванов опускает Марину на пол и говорит:

— Ну, эта утка — проплывутка проплыла!

— Значит, выдержала! — радостно говорит Марина.

В консерватории Марине выплачивают небольшую стипендию, выдают продукты — постное масло, муку, крупу. Для семьи это большое подспорье. Но всё чаще я начинаю замечать: Марина без особой охоты садится за рояль. Гаммы и упражнения играет вяло, вообще старается разучивать не то, что требуют в консерватории, а то, что ей самой нравится: Шопена, Мендельсона, Моцарта, Глиэра. Особенно неохотно играет Баха.

Музыка к стихотворению «Гармонист», импровизированная Мариной в возрасте двенадцати лет.

Меня это удивляет: ещё недавно Марина играла Баха с увлечением. Скоро начинаю понимать, в чём дело.

Молодая учительница, готовившая детей к урокам у профессора, вызывает меня к себе.

— Ваша Марина, — говорит она, — играет Баха с выражением, по — своему исполняя его. Сколько я ни объясняю ей, что фуги Баха нужно играть спокойно и бесстрастно, она всё равно делает по — своему! А последний урок она совсем не выучила. Попробуйте вы повлиять на неё…

Я не стала влиять на Марину. Мне казалось неправильным приучать девочку к холодному и равнодушному исполнению.

Детское отделение при консерватории через год закрылось. Марину перевели в техникум имени Рубинштейна. По классу рояля она попала к профессору Страхову.

О нём она пишет в своём дневнике:

«Профессор Страхов добрейший человек. Музыка стала моим любимым занятием. Я уже хорошо пишу музыкальный диктант, пою сольфеджио, изучаю гармонию, занимаюсь ритмикой. Нужно сказать, что музыка есть неизбежная принадлежность моего сердца. Когда моё сердце было сжато неприветливым и официальным отношением ко мне, то — и музыка была сведена до минимума… Но когда моё сердце пригрето лаской, то и музыка в нём проявляется всё больше и больше и наконец заняла одно из первых мест. Пётр Николаевич со мной ласков, ободряет меня, всегда сочувствует мне, часто ласково гладит меня по голове или треплет по плечу, и я ожила».