Годы в броне

"Вперед!" Батальон вытянулся и выполз из леса. Ныряя по ямам и кочкам, танки вышли на грейдерный тракт Ржев - Белый. Шли медленно, с выключенными фарами. Изредка впереди маячили красные огоньки стоп-сигналов.

По обеим сторонам дороги стеной стоял лес.

Сидя в легковой машине, я подводил итоги дня. На плечи мои тяжелым грузом легла ответственность за судьбу подчиненных и вверенную батальону технику. Сидевший рядом комиссар батальона А. П. Ткачев то ли уловил мое настроение, то ли и сам думал о том же.

- Не унывайте, комбат, - тепло произнес он. - Будем поровну делить радость побед и горечь неудач.

Я немного оживился, попросил его рассказать о себе. Биография комиссара была похожа на биографию сотен тысяч юношей комсомольского племени первых пятилеток. Он работал у кулака в своей деревне на Рязанщине. Восемнадцатилетним пареньком подался в Москву, на стройку. По зову партии опять возвратился в деревню. Стал активным организатором колхоза. Потом армия и служба в железнодорожных войсках. В последние годы был машинистом на железной дороге.

- Как же вы попали на фронт? - допытывался я. - Железнодорожникам ведь положена броня?

- Верно. Положена, - подтвердил Ткачев. Потому и нелегко дался мне уход в армию. Грозили даже партийным взысканием. А я все же не испугался. - Глаза комиссара сощурились в улыбке. - Выручил секретарь райкома партии. Уговорил я его.

Ткачев ловко свернул трубкой кусочек газеты, всыпал горсть табаку и закурил козью ножку.

- Ну а вы как шагали по жизни? - напрямик спросил он.

Но мне не удалось рассказать о себе. Заместитель по технической части воентехник 1 ранга Дмитриев догнал нас на своем неуклюжем пикапчике и сообщил неприятные новости: у двух танков слетели гусеницы, и вообще наши старушки Т-26 и БТ-5 отстали от тридцатьчетверок.

- Что прикажете делать? - обратился ко мне Дмитриев.

- Остановиться и подтянуться.

Замолкли моторы, перестали лязгать гусеницы, легкий ветерок обдувал жалюзи двигателей. Экипажи вылезли из танков и жадно глотали остывший ночной воздух.

С фонариками в руках ко мне пробирались командиры рот и взводов.

Уточнили маршрут дальнейшего движения.

Кто-то крикнул; "Самолеты противника!"

Высоко над нами прошла в сторону Москвы стая фашистских бомбардировщиков.

Скоро опять раздалась команда "Вперед", и наш батальон продолжил движение. Не прошло и двух часов, как врассыпную, поодиночке, на запад пронеслись отдельные немецкие самолеты.

- Видимо, дали им духу: как зайцы, разбежались в разные стороны, заметил начальник штаба.

Из-за поворота прямо на нас выскочил маленький броневичок.

Офицер связи Левочкин - такой же подвижный, как и его машина, доставил срочный приказ: "К 7.00 быть в лесу юго-западнее города Белый. Коваленко".

- Это кто же подписал?

- Командир дивизии, ваш будущий хозяин, - быстро откликнулся Левочкин и тут же указал на карте обведенный красным карандашом кусок леса: - Здесь вам надо сосредоточиться к утру.

В ночное время нам не удалось выйти в эти леса. Начало светать. Колонна растянулась. По-прежнему отставали Т-26.

- Этак мы не доберемся к фронту, - недовольно заметил Ткачев.

- Без танков идти к комдиву нам нечего, - говорю ему и решаю завернуть батальон в лес, дозаправить машины, подтянуть отставшие танки и заодно разведать дороги.

Вместе с комиссаром и начальником штаба обходим подразделения.

В ожидании кухни усталые, запыленные танкисты приткнулись кто где. Спали в танках, под кустами, на снарядных ящиках. Водители, как всегда, копались в моторах.

- Нам повезло, - говорит мне Ткачев.

- Пока не вижу этого. Боюсь, что утром нас засекут и дадут жару.

- А в чем нам все-таки повезло? - включился в разговор начальник штаба Коханюк.

- Ну как же! - оживился Ткачев. - Наш батальон на девяносто пять процентов состоит из комсомольцев - курсантов Харьковского танкового училища. Я с ними вчера беседовал накоротке. Ребята рвутся в бой и, надо полагать, проявят себя с самой лучшей стороны.

Мимо нас проковылял пожилой мужчина в красноармейской форме.

- А этот комсомолец откуда взялся? Тоже из Харькова? - бросил реплику Коханюк.

Его шутка вызвала у окружающих улыбку. Я тоже не удержался. Остановил красноармейца.

Это был фельдшер батальона Лаптев. Весь его вид говорил о том, что он впервые облачился в военное обмундирование.

- Как вы попали на фронт? - спросил я улыбаясь.

- Пошел добровольцем, товарищ комбат! - сердито огрызнулся военфельдшер. - А вот вы как попали?

- Тоже добровольцем, - смущенно ответил я, понимая, что допустил бестактность.

Завтрак затянулся. Помпохоз у нас оказался нерасторопным, не имел еще опыта приготовления пищи на ходу, во время марша.

А между тем вовсю уже пригревало раннее июльское солнце. Подкрепив силы часовым отдыхом, мы на больших скоростях, на увеличенных дистанциях понеслись по открытому Ржевскому тракту.

Приближался город Белый. Кругом виднелись следы недавней бомбежки. Время от времени попадались остовы машин, опрокинутые вверх колесами пушки. По обочине дорог были разбросаны ящики, бочки. Кверху поднимался сизый дымок тлеющей резины. Нелегко оказалось проскочить последний участок пути: фашистская авиация держала под бдительным контролем фронтовые дороги.

Оставив легковушку, я пересел в танк. В безветренную погоду от гусениц поднимается высокий столб пыли. Вот почему я долго не мог сообразить, откуда взялся полковник, стоявший у дороги и загородивший нам путь своей машиной.

Энергичным взмахом руки он приказал остановиться. Я предстал перед разъяренным человеком. Его черные гневные глаза, нахмуренные густые брови и даже бритая голова чем-то напоминали мне Отелло.

- Что прикажете с вами делать? Немедленно расстрелять или передать в военный трибунал?! - загремел полковник.

- В чем дело? В чем я провинился? - взволнованно спросил я.

- В чем дело? Вы не выполнили приказа командира дивизии и не прибыли вовремя в район сосредоточения! Вы вскрыли нашу группировку и уже засечены вражеской авиацией!

Молча стояли мы с Ткачевым, терпеливо и виновато выслушивая заслуженные обвинения. Я сознавал свою вину. Не надо было устраивать привал. Но ведь хотелось сделать как лучше, хотелось подтянуть батальон и держать его в кулаке.

- А вы, собственно говоря, кто такой?

Вопрос комиссара несколько охладил пыл незнакомого полковника.

- Я? Я - полковник Арман, заместитель командира танковой дивизии. И отвечаю за доставку вас на фронт.

- А где вы были ночью? - со злостью спросил Ткачев.  - Знаете ли вы, что танки Т-26 и БТ, которые вы нам передали, растянулись на десятки километров?

- Это отговорка! Вы с командиром батальона струсили, вот в чем дело...

До сих пор я молчал, сдерживая себя, как положено перед старшим начальником, но, когда услышал обвинение в трусости, молчать больше не мог.

- Разрешите, полковник, следовать дальше. А трибуналом меня не пугайте. Советский трибунал разберется, что к чему.

Полковник Арман продолжал свирепствовать.

Расслышать его слова я уже не мог. Мимо промчалась рота Т-34. Затем мы услышали гул самолетов, заставивший всех поднять головы к небу. На большой высоте в воздухе появилась группа вражеских машин. Мне показалось, что они не заметили нас. Но это только показалось. Сначала развернулся и прошел над дорогой ведущий самолет, за ним - второй, третий...

Я вскочил в танк и успел по радио скомандовать:

- Ускорить движение, увеличить дистанцию, развернуться! Вперед, за мной!

Танки, поднимая пыль, свернули с дороги, развернулись, на предельной скорости понеслись вперед.

С неба посыпались фугаски. Они падали в стороне от дороги. Но экипажи Т-26, предчувствуя недоброе развили невиданную для этих танков скорость. Перепрыгивая через кюветы, они мчались в сторону города.