Опасный возраст

* * *

Закончился мой декретный отпуск, и я вышла на работу. Как раз в то время все проектные бюро перешли на новый идиотский график работы, согласно которому рабочий день начинался в шесть часов утра. Не знаю уж, кому именно пришла в голову эта великолепная идея. Наверняка автором нового графика был или человек ненормальный, или один из тех, кто все сорок лет Народной Польши последовательно и целенаправленно старался скомпрометировать власть. Подчиняясь трудовой дисциплине, люди на работу являлись вовремя, но работать в столь несуразное время не могли и, пристроив голову на чертежной доске, отсыпали недоспанные часы. Я была на грани нового нервного расстройства на почве недосыпания, ибо уже с пяти вечера начинала мечтать о том, что-бы завалиться и успеть выспаться до пяти утра. Пришлось перейти на полставки, иначе бы спятила.

Из Энергопроекта меня в конце концов вышвырнули. Вернее, посоветовали уволиться по собственному желанию. Думаю, инициатором моего увольнения был руководитель нашей мастерской. Молодой интересный блондин, он мне очень нравился, у меня уже тогда наметилась к блондинам явная слабость, хотя супружеская неверность исключалась, как и в случае со Збышеком Пухальским. Обнаглев от собственного целомудрия, я бесцеремонно заявляла ему в присутствии других сотрудников, что не могу воспринимать его как начальство, ибо слишком он мне нравится как мужчина. Руководитель жутко краснел и сбегал из нашей комнаты, так и не нагрузив меня очередным заданием, но, как видно, не мог больше такое терпеть.

Думаю, не один он был рад моему уходу из Энергопроекта. Послушание и мягкость характера никогда не входили в число моих добродетелей, а на работе мне многое не нравилось, о чем я прямо и нелицеприятно заявляла. На первом месте у нас стояла технология, потом шли конструкторы, потом многое другое, и лишь в самом хвосте плелись архитекторы. Считалось, что с этими вольными художниками не стоит считаться, им лишь бы сделать покрасивее, ха-ха-ха! А кому она нужна, эта красота? Было бы прочно и солидно — и ладно.

* * *

Неожиданно мужу на работе дали квартиру. Он по-прежнему работал на Польском радио, и один из сотрудников освобождал служебную квартиру. На нее, разумеется, были претенденты. За одного стоял горой председатель жилищной комиссии, за другого — партсекретарь. Ни одному из них не удалось отстоять своей кандидатуры, вот они, чтобы сделать друг другу назло, решили присудить ее третьему лицу, и этим третьим случайно оказался мой муж.

Мы с ним пошли полюбоваться на квартиру, и она оказалась настолько загаженной и сплошь покрытой клопами (эти милые создания не помещались в укромных местах и средь бела дня ползали по стенам), что волосы поднимались дыбом. Клопы настолько сбили меня с панталыку, что я лишилась речи. Муж обратил внимание на плюсы: квартира была намного больше нашей прежней, хотя столь же неудачной формы, опять длинные прямоугольники, а кухню загромождала огромная печь, топящаяся углем.

Печь меня не испугала, печи я всегда любила, но, конечно, жаль, что не было центрального отопления.

Прежние обитатели этой загаженной квартиры уехали в Австралию, мы получили ключи и принялись приводить ее в порядок. Не только предприняли широкомасштабную акцию против насекомых, но и занялись перестройкой, сломав стены и перепланировав помещения за счет кухни — зачем нам такая большая? Увеличили комнату, а в ванной установили газовую колонку, ибо с двумя малыми детьми постоянно требовалась горячая вода. Мы были еще в процессе перестройки, когда муж в панике прибежал домой и крикнул, что, если мы завтра же не переедем, квартиру отдадут другим. Возможно, партсекретарь и председатель пришли к соглашению. Крикнул, значит, и скрылся, а весь кошмар с переездом свалился на меня. Ладно, немногочисленную мебель грузчики смогут вынести, а что делать с посудой, книгами и прочей мелочью, ее во что складывать? Не буду описывать, чего мне это стоило и какими словами я поносила мужа, который не счел нужным подключиться к хлопотам по переезду, считая это плевым делом. Потом я ему доходчиво объяснила заблуждения на сей счет, и он пошел на жертву. Мощный антиклопиный заряд в форме всевозможных «Азотоксов» делал совершенно невозможным пребывание людей в квартире еще хотя бы с неделю, поэтому я с детьми оставалась на старой, муж же ночевал под дверью новой на раскладушке, прямо на лестничной клетке. Вещи в квартире, муж под дверью, — считалось, мы уже в квартире живем.

Старой мебели не хватало, новую купить было не на что. Даже деньги на переезд нам одолжила свекровь, четырнадцать тысяч злотых. Это спасло положение. Деньги свекрови мы так и не отдали; когда развелись с мужем, этот долг свекровь благородно аннулировала. А тогда она помогла нам еще и тем, что посетила нас в новой квартире, привезя с собой подарки: столик, лампу и креслице. Если честно, только эти предметы в нашей новой квартире и производили хорошее впечатление, все остальное было или старьем, или выполненными мною самой кустарными поделками (например, этажерка в кухне).

Но зато у нас теперь был телефон. Из бесценных моих хозяйственных записей той поры следует, что за телефон я заплатила четыреста злотых. Телефон мы получили сразу же по вселении в новую квартиру, по блату. Я уже упоминала, что мой свекор занимал в Министерстве связи чрезвычайно высокую должность. Нет, не он приказал установить телефон в квартире сына, он бы ни за что такого себе не позволил, семейственность всячески искоренял в своем ведомстве и сам бы не пошел на нарушение существующих норм и правил. Просто один из его подчиненных пошел на нарушение и на свой страх и риск пробил нам телефон. Единственная вещь в новой квартире, которая мне не стоила никаких хлопот и нервов.

* * *

А Тереса приблизительно в это же время уезжала в Канаду.

Ее взаимоотношения с далеким мужем развивались бурно. Начиная с сорок пятого года они с Тадеушем пытались воссоединиться. Сходились, расходились, он уезжал и возвращался, она ехала к нему и уезжала, в общем, приключений и треволнений хватало. Первый раз Тереса в сорок шестом, если не ошибаюсь, собиралась сбежать из Польши с группой Миколайчика. В последний момент она раздумала. Тадеуш прислал полное упреков письмо. Оказывается, он уже потратил бешеные деньги, две тысячи долларов, Тересу по всему пути следования ждали заказанные номера в гостиницах, а в номерах халаты и утренние туфли, теперь же все денежки пропали. Потом оказалось, группу перехватили, Тереса радовалась, что отказалась от участия в мероприятии, и Тадеуш прислал извинительное письмо, в котором писал, что готов пожертвовать еще двумя тысячами долларов за чудесное спасение Тересы.

Не помню, когда Тадеуш из Англии переехал в Канаду; там у него уже был дом в Гамильтоне, и Тереса принялась официально оформлять свой отъезд к мужу. Он состоялся в пятьдесят седьмом, а до этого ей пришлось здорово напереживаться, и нам с ней тоже. Тереса все сомневалась, все пребывала в нерешительности, стоит ли ехать, своего мужа она не видела уже семнадцать лет, кто знает, как сложится с ним жизнь, а тут надо расставаться с родиной, с родными, языка она не знает. Я всячески агитировала Тересу за переселение в Канаду.

— Ну и что, если окажется не так, возьмешь и вернешься, только-то делов. Зато сколько интересного повидаешь!

— Интересно, на какие шиши я вернусь? — нервничала Тереса. — У меня билет только в одну сторону.

— Пойдешь в наше посольство и заявишь, что в глубине души считаешь себя коммунисткой, — легкомысленно советовала я, потому что тогда еще не была знакома с нашими посольствами.

Я лично купила ей на улице Хмельной теплые рейтузы розового цвета, чтобы этот Тадеуш не слишком воображал. Стоили они у частника целое состояние, четыреста пятьдесят злотых.