Опасный возраст

А из Боженки получился неплохой сотрудник. Как-то, когда мы вчетвером — мы с Боженкой, Иреней и Юзеф — обмывали какое-то событие и Боженка поднесла к устам стакан со сливовицей, неожиданно раскрылась дверь и в комнату вошел наш заведующий. Боженка так и замерла со стаканом у рта.

— Ах, вы завтракаете, — вежливо обратился к ней шеф. — Не буду вам мешать, у меня только маленький вопросик: вы уже закончили подсчет стен-перекрытий?

Боженка опомнилась и взяла себя в руки. Сливовица в стакане действительно цветом напоминала некрепкий чай. Взяв стакан в другую руку, она отняла у меня кусок сухой булки и, откусив кусочек, не поморщившись, запила водкой. Прожевав и проглотив, спокойно ответила:

— Разумеется, пан заведующий. Я все сделала.

Мы смотрели на Боженку с набожным восторгом. А она, откусывая по кусочку булки и запивая ее «чайком» из стакана, неторопливо отвечала на вопросы шефа, которых накопилось предостаточно. Последний глоток сделала с последним ответом.

— Ну, Боженка, ты даешь! А я думала — пропали.

Не все мои репортажи той поры сохранились. К счастью — иначе из автобиографии получился бы производственный роман о большой стройке. И все-таки я убеждена, о ней никто не написал всю правду и со знанием дела, «изнутри», как это написано мною.

Впоследствии, Боженка сделала карьеру и перешла от нас на работу в главк. Когда она пришла с визитом к нам, мы поинтересовались, как ей на новой работе.

— Как псу в колодце, — с горечью ответила Боженка — Говорю вам — скука смертная! Работы кот наплакал, могла бы всю ее сделать за три дня, а растягиваю на месяц, чтобы не помереть со скуки. Мы здесь все вкалываем по-страшному, а они там лишь перекладывают бумажки и строят из себя Бог весть что.

Мы с удовольствием выслушали излияния Боженки. Они полностью совпадали с моими собственными соображениями, ибо уже тогда в голове зарождались мысли по поводу тех или иных общественных явлений, но полностью осознала их значительно позже.

Я собралась в отпуск, и тут Эдмунд заметил страшную вещь: «Строительный журнал» не заполнялся три месяца! А надо сказать, что «Строительный журнал», как и корабельный, должен был заполняться каждый день. Я почувствовала угрызения совести, села и принялась заполнять.

Занятие было скучное, трудовые процессы на строительстве, как правило, не грешат разнообразием, изо дня в день повторялось одно и то же. В специальных рубриках следовало вписывать, кто, что и сколько сделал. Иногда, чтобы не повторяться, в скобках писалось: «То же, что и накануне». Особенной безнадежностью отличались записи, относящиеся к работе ночных сторожей, они всю дорогу «охраняли имущество стройки».

Я внесла в журнал некоторое разнообразие. В скобках я писала: «Опять Владя» или «Кругом Мачек». Или: «Всеобщая пьянка». Для сторожей я выдумала ковыряние в носу, а в тяжелые для стройки дни «Общий плач» или «Скрежет зубовный».

Эдмунд подписал не глядя, а я отправилась в отпуск. Из главка прибыл контролер, принялся просматривать записи в журнале и стал придираться:

— Как это понимать — «Опять Владя»?

— А так и понимайте, что опять Владя с бригадой своих бетонщиков, — рассеянно отвечал Эдмунд, занятый делом.

— А «Кругом Мачек»? — не отставал контролер.

— А вы чего хотели? Значит, делали то же самое. Неужели непонятно? Зачем сто раз писать одно и то же?

— Ну а «Всеобщая пьянка»? Это как понимать?

Тут только Эдмунд сообразил — что-то не то, и

попытался вырвать журнал у контролера, но тот дошел до еще чего-то интересного и журнала из рук не выпускал.

— Это случайно не пани Иоанна заполняла? — сладким голосом поинтересовался контролер.

Эдмунд проявил лояльность, заявив, что журнал заполняли разные сотрудники, но потом до позднего вечера просидел над ним, замазывая мои выражения и заполняя их общепринятыми. И напрасно, ведь в кои-то веки «Строительный журнал» оказался развлекательным чтением и был с интересом прочтен.

* * *

Моя личная жизнь в этот период протекала по-разному. Не надейтесь, что я уже не буду больше возвращаться к стройке, ибо она неразрывно связана с личной жизнью

Мой муж, несомненно, был сильной и сложной личностью. И достоинства его, и недостатки — все было самого высшего качества. Но самое главное, человек он был порядочный, о чем я уже неоднократно упоминала.

Из Политехнического его исключили, три года он проработал на Польском радио в качестве переводчика и диктора, а потом решил продолжить образование и поступил на вечернее отделение Высшей инженерной школы. Оказалось, в этом его призвание, гены проявились. Он перевелся в лабораторию Польского радио и быстро сделал карьеру — стал руководителем лаборатории. И представьте, чтоб ему пусто было, в письменной форме отказался от прибавки к зарплате, пока не прибавят всем сотрудникам его лаборатории. Стиснув зубы, я хвалила мужа за его благородный поступок и подрабатывала по вечерам, выполняя срочную работу для Государственного технического издательства.

Своим умением выполнять самую сложную работу я по праву могла гордиться. В «Бесконечной шайке» яне приврала ни словечка: и в самом деле могла подметить мельчайшие расхождения в чертежах и входила в десятку лучших чертежников Польши. Правда, эта лафа недолго длилась, стройка меня придавила, не оставалось на приработки ни времени, ни сил, но пока работала, частым явлением стали следующие супружеские сцены.

— На буфете крошки! — выходил из себя муж. — Неужели нельзя навести чистоту?

— Можно! — отвечала я, не поднимая головы от чертежной доски. — Кто тебе не дает?

— Я убираться не намерен!

— Ну и не надо! Не мешай, дай поработать. Нужно же зарабатывать деньги!

— Плевать я хотел на твои деньги!

Ясное дело, руки начинали дрожать, что губительным образом сказывалось на точности чертежа в 0,1 мм, приходилось с четверть часа пережидать, чтобы успокоиться и не испортить чертеж. Кончала я чертеж, отдавала работу, появлялось немного свободного времени, чтобы навести в доме чистоту. И тогда муж нежным голосом произносил:

— Нет, ты посиди, отдохни, я все сделаю сам.

Клянусь, я сидела на диване с «Пшекроем» в руках и мне не давали пальцем пошевелить, а муж, распевая веселые песенки, наводил в доме чистоту и даже окна мыл!

Я в отчаянии спрашивала:

— Послушай, ну как мне тебя понять? Я сижу за срочной работой, видишь же, не бездельничаю, а ты пристаешь ко мне из-за каких-то несчастных крошек и портишь настроение. А сейчас, когда у меня есть время, и я могла бы привести квартиру в порядок, вдруг сам берешься за уборку и не даешь мне ни к чему притронуться. В чем дело?

— А в том. что мне захотелось! — беззаботно отвечал этот человек. — Меня никто не заставлял, я сам захотел!

Это мне было понятно, я и сама не любила ничего делать под нажимом. Но супружеское ярмо не позволяло дожидаться таких светлых мгновений, работа по дому не переводилась, и, по правде говоря, присесть я могла лишь после того, как укладывала детей спать. В один распрекрасный вечер мне надо было выгладить тридцать шесть мужских рубашек разного размера, я специально их пересчитала. Тридцать шесть! А вот брюки я не гладила, возможно, потому, что где-то в самом начале своей супружеской жизни тщательно выгладила муженьку пижамные брюки, загладив складки по бокам. Так мне казалось красивее, а мужу почему-то не понравилось, и с той поры все свои брюки он гладил сам, а я не возражала. И заразил этим сыновей.

После мотоцикла марки ВФМ, который нам каким-то чудом удалось приобрести, муж получил талон на приобретение «паноннии». Так получилось, что деньги понадобились раньше, чем мы рассчитывали, и вот я решилась.

У нас на стройке как раз наступил день зарплаты. Я начала с коллег, а также со знакомых рабочих и бригадиров, которым каждый месяц выписывала и выплачивала зарплату.

— Пан Владя, — говорила я, — мне нужны деньги. Одолжите до зарплаты две сотни.