Они летали рядом с нами. Штурвал Бена Эйелсона

Самолет упрямо отказывался поднимать в воздух двух пилотов.

Тут в голову Уилкинсу пришла мысль, которая может показаться ребяческой, но, возможно, именно она помогла им выйти из трудного положения. Уилкинс взял лопату и принялся раскапывать снег там, где, по его мнению, находилась прибрежная полоса — они приземлились на самом берегу. В этом месте море должно было выкинуть плавник. Вскоре Уилкинс нашел то, что ему требовалось, — длинный шест. Стоя одной ногой в кабине, Уилкинс стал отталкиваться этим шестом, в то время как Эйельсон дал мотору полный газ. Наконец самолет тяжело тронулся с места и тяжело взлетел. Вскоре пилоты приземлились в Грин-Харборе.

Перелет Аляска — Шпицберген был завершен.

…Ледовая обстановка летом 1929 года была на редкость тяжелой. Свенсон, нагрузивший свою шхуну мехами, застрял возле мыса Северный. С раннего утра Свенсон выходил на палубу, одетый в чукотскую кухлянку, и в мощный цейсовский бинокль осматривал горизонт, надеясь, что льдины разнесет течением или ветром. Но все вокруг плотно белело льдинами. Свенсон нервничал, спускался в каюту и пил спирт. Сигрид в своей крохотной каютке стучала на пишущей машинке — работала над книгой.

Именно в эти дни уполномоченный Наркомторга и особый уполномоченный Совета Труда и Обороны Г. Д. Красинский ^[2] намеревался встретиться со Свенсоном и заключить с ним контракт на следующую навигацию. По пути к шхуне „Нанук“ на трехмоторяом самолете W-33 предстояло разведать ледовую обстановку для парохода „Ставрополь“, застрявшего со сменой зимовщиков недалеко от острова Врангеля. Затем, после встречи со Свенсоном, самолету предстояло пролететь над северным побережьем до устья Лены и повернуть к югу. Столь большой и трудный маршрут не выполнял еще ни один полярный летчик. Потому-то Красинский взял пилотом в этот перелет Отто Кальвицу ^[3] талантливого, хладнокровного человека.

…Гости спустились в маленькую кают-компанию шхуны „Нанук“. Красинский и Кальвица с любопытством осматривались. Стены кают-компании были завешены шкурами белых медведей, на которых висели отличные канадские винчестеры. На полках — книги, на столе — патефон. Сигрид принесла вареную оленину и кофе.

— Кажется, я влип, — сказал Свенсон. — Такого ледового безобразия в здешних краях я не припомню.

— Да, — кивнул Красинский. — Пароход „Ставрополь“ затерт дрейфующими льдами. Вы хоть у берега, на открытой воде.

— Как вы намерены выручать ваших людей?

— Из Владивостока вышел ледокол „Литке“.

— А вы, откровенно говоря, верите, что он сможет дойти до острова Врангеля?

— Откровенно говоря, не верю. Но на борту ледокола два самолета. Если ледокол дойдет хотя бы до бухты Провидения, мы вывезем людей со „Ставрополя“ самолетами. Но полярное лето еще в разгаре. Обстановка может измениться.

Свенсон сосал свою трубку, недоверчиво сопел.

— У меня на борту столько пушнины, — расстроенно сказал он. — Если ледокол дойдет до этих мест, может, он и мою шхуну доведет до открытой воды в Беринговом проливе?

Красинский немного подумал.

— Пожалуй, с Владивостоком можно будет договориться.

— А если льды не разойдутся до конца лета и я вмерзну? Что посоветуете мне делать?

— Зимовать, — Красинский пожал плечами.

Свенсон долго сердито сосал трубку.

— А если — зимой — самолетом, а? — ни к кому не обращаясь, раздельно произнес он.

Сигрид взволновалась.

— Отец, ты хочешь связаться по радио с Беном?

— Не сейчас, девочка, не сейчас…

В конце июля 1929 года Кальвица повел свой самолет к устью Лены. Сигрид по радио передала корреспонденцию об этом перелете в Америку, и ее напечатали многие зарубежные газеты. Перелет Кальвицы называли великим, историческим.

Но в дневнике Кальвицы ни тени любования собой.

„27 июля. В последний момент, когда казалось, что льды замкнут самолет в бухточке, нырнули в туман, который окружил нас мягким серым саваном. Я не так озабочен собой, как бортмехаником, у которого такая забота: постоянно то подъем, то спуск, то усиление, то замедление скорости — это до невероятности увеличивает тяжесть его труда“.

Утром Свенсон, как обычно, вышел на палубу с биноклем в руках. То, что он увидел, заставило его вздрогнуть. Черная стена морозного пара отгораживала океанскую даль от линии берега. Воздух обжигал лицо. Что за чертовщина! Свенсон кинулся к термометру. Тридцать градусов ниже нуля! В первых числах октября! Стоял полный штиль. Белесоватая пленка льда уже ложилась на воду. Свенсон похолодел. Надо немедленно отводить шхуну под прикрытие мыса Северный, туда, где лед всю зиму стоит неподвижно.

К этому времени ледокол „Литке“ смог дойти лишь до бухты Провидения. Было решено вывозить пассажиров со „Ставрополя“ на самолетах.

10 ноября 1929 года Эйельсон вылетел из города Ном на самолете „Гамильтон“ к шхуне „Нанук“.

Белая мгла метели… Она приходит всегда внезапно и потому опасна вдвойне. Казалось, метель долго, затаенно и злобно подкарауливала летящий самолет. Дождалась — и ринулась навстречу с победным воем, со злорадным свистом. Самолет швыряет из стороны в сторону. Пилотов кидает в кабине от одного борта к другому. Надо немедленно садиться. Но где? Как? Невозможно разглядеть в пляшущей белой круговерти пятачок земли, годный для посадки. Эйельсон до рези в глазах всматривается в белесое месиво, слегка отводит штурвал от себя…

Неожиданно самолет проваливается с нисходящей струен. Земля так близка, Эйельсон прибавляет газ, берет штурвал на себя. Ладони горячи, а спину холодит нервная лихорадка нечеловеческого напряжения. Мелькнули рябые заструги под крылом, мелькнули и пропали… Хоть крылом щупай землю. Но они были, заструги, а это верный признак ровной земли. Еще ниже, еще… И самолет содрогается от страшного удара. Это ветер накренил самолет, и он зацепил крылом за высокий обрывистый берег Амгуэмы. Самолет круто развернуло. Эйельсон в долю секунды успел увидеть, как рябь застругов вырвалась из зыбкой белизны, стремглав приблизилась и. превратилась в оглушительный, обжигающий удар в грудь.

…Штурвал продавил грудь Эйельсона.

3 января 1930 года капитан парохода „Ставрополь“ радировал председателю полярной комиссии С. С. Каменеву:

„Докладываю, что район к востоку от мыса Северный около пункта, где самолет летчика Эйельсона видели в последний раз, дважды обследовали разведкой на собаках. Был произведен осмотр горизонта с помощью сильных биноклей при ясной погоде, причем никаких признаков исчезнувшего самолета не обнаружено. Свенсон готовится отправить в путь свою санную партию. Но отсутствие корма для собак мешает организовать экспедицию, которая сможет бороться с препятствиями севера“.

24 января 1930 года к мысу Северный вылетели на поиски Эйельсона два советских самолета. Их вели пилоты Слепнев и Галышев. Самолеты были доставлены на Чукотку ледоколом „Литке“.

Пилоты увидели внизу неподвижный „Ставрополь“ и рядом — три самолета. Это были американские машины. Их привели опытные полярные пилоты Ионг, Кроссен и Гильом, направленные на поиски Эйельсона.

Советские пилоты приземлились рядом. К ним подошел подтянутый сухощавый человек в меховой куртке, старший американский пилот, и представился:

— Коммодор Ионг. Сожалею, что столь грустные обстоятельства послужили причиной моего знакомства с русскими пилотами. Эйельсон был моим другом. Простите, кто из вас двоих коммодор?

— Я старший группы, — сказал Слепнев.

Ионг представил его американским пилотам.