Дневники. 1913–1919

29 октября. Суббота. Читал лекцию в Университете о деятельности киевских князей X века; порядком устал. Вечером заседание ОИДР. Реферат Гр. П. Георгиевского о Походяшине, который роздал состояние на дела благотворительности под влиянием Новикова325. Очень интересно. Были выборы в Комиссии по присуждению премий Иловайского и Карпова326. Мне не хотелось в первую, но был выбран в обе. Затем случилось еще горшее. Когда в заседании Комиссии Иловайского после заседания Общества поднят был вопрос о рецензенте представленного сочинения (единственного) – Гневушева, того самого, о котором я резко говорил вчера, – Иловайский стал называть меня. Я отказывался, указывал на Веселовского, Готье, Грекова, но Иловайский почему-то упорно настаивал, чтобы я взял на себя рецензию. Чтобы сделать ему, как учредителю премии, приятное, я, наконец, согласился. Белокуров убеждал меня, указывая на хорошее вознаграждение рецензенту – 300 рублей. Но свобода для биографии Петра была бы много милее. Ужинали у Мартьяныча Любавский, Белокуров, С. К. [Богоявленский], Готье и я. Матвей Кузьмич [Любавский] сообщал множество политических слухов, которым я, однако, не верю.

30 октября. Воскресенье. Сырая, туманная погода. Весь день не рассветает. Утро провел в работе над Петром, но успел сделать очень немного. У меня был большой прием посетителей после завтрака. Курсистка Михайлова, разыскивающая свое сочинение, которое я читал весной 1908 г. Она подала его Грушке во время последней сессии государственных экзаменов, а он его потерял. Благодаря справке с моей записной книжкой дело уладилось. Затем был некий учитель Боголепов, желающий заниматься историей, но, как оказалось, всеобщей, а не русской. Далее, кончивший Университет Федоров327 по делу тоже о кандидатском сочинении, которое он собирается писать; магистрант Варшавского университета Добролюбов – ищущий темы для диссертации, показавшийся мне человеком весьма недалеким и необразованным; Феноменов – намеревающийся держать магистерские экзамены. Наконец, Сережа Голубцов.

Последнее явление мне было очень приятно. Он порядочно сделал по своей магистерской программе. В нем будет толк. Посещения заняли у меня время до 5 часов. Я немного прогулялся. Вечер провел дома вдвоем с Миней; все остальные ушли. Л[иза] в оперетку с Маргаритой. Миня все еще в постели, с сильным кашлем. Читал вечером книгу Герье, «Философию истории».

31 октября. Понедельник. Окончил пересмотр и переписку 1693 г. Работал упорно с 10-го часа до 2. Не поехал в Академию на диспут, именно чтобы поработать дома. У нас был доктор Рар, нашел у Мини бронхит. Велел держать его еще недели две в постели. Я заходил в Сберегательную кассу взять свою книжку и слышал разговор двух служителей: «Что уж вести войну дальше! Ослабли! Берут стариков, что они теперь сделают? Ни ходить, ни бегать не могут! Уж если с молодыми ничего не сделали, что ж теперь со стариками сделают!» Если такое настроение начнет распространяться – трудно будет вести войну дальше.

Слухи, сообщенные Матвеем Кузьмичем [Любавским], относительно взрыва пароходов в Архангельске оказались верными, но только отчасти. Взорвался один пароход со снарядами, а не 16, как он говорил. Все же катастрофа ужасная – ранено и убито на судах и на берегу более 700 человек328.

1 ноября. Вторник. Утро за Петром. Пересматривал 1694-й год. Затем был в факультетском заседании, на котором Грушка предложил от имени факультета войти в Совет о возведении английского посла Бьюкенена в почетные члены Университета. Я не возражал, конечно, но мне это предложение было не по душе. Оно все же – порыв, а с англичанами, холодными, чопорными и расчетливыми, порывы недопустимы. Это не с французами.

Вечером заходил к Д. Н. Егорову, будучи им вызван по телефону под предлогом дела. Дела, собственно, никакого не было, если не считать встреченное им на журнальном пути затруднение. Герье написал рецензию на «Историю Греции» Виппера и хочет напечатать ее в журнале без подписи. Егоров ему доказывал, что это недопустимо. Герье возражал: «Виппер мне дальний родственник, и хотя он и поступил со мною по-свински, но все же мне не хочется нападать на него открыто».

2 ноября. Среда. Утром читал статью Голубовского о печенегах, торках и половцах329, готовясь к университетскому просеминарию, т. к. реферат касался этих народов. Перед просеминарием застал в профессорской Л. М. Лопатина и Поржезинского, горячо обсуждавших настоящее политическое положение, между прочим, вопрос о сепаратном мире. Л. М. [Лопатин] обратился ко мне. Я сказал, что слухи о сепаратном мире признаю вздорными и вредными, распускаемыми кем-то, чтобы мутить общество, восстанавливать его против правительства и таким образом сеять смуту. Доказательство, что никаких стремлений заключить такой мир ни с той, ни с другой стороны нет, я вижу в том, что: а) со стороны немцев провозглашена независимость Польши, т. е. нанесено нам тягчайшее оскорбление, которое только можно нанести. Они не стали бы раздражать нас, если бы стремились заключить с нами мир; Ь) с нашей стороны не стали бы занимать еще 3 миллиарда дома330 и 2 миллиарда за границей, как это сейчас делается, если бы тоже стремились к миру. Слухи, может быть, и распространяются с тем, чтобы повредить успеху этих займов и на внутреннем и на внешнем рынках. Кому же охота будет давать деньги на войну, когда их можно устроить выгоднее, вложив в недвижимость или в какое-нибудь дело в надежде на мир? Дадут ли нам за границей денег на войну, зная, что мы стремимся к миру. Все это вздор, конечно.

«Русские ведомости» вышли с думским отчетом, наполовину уничтоженным военной цензурой, действующей в Москве с нынешнего дня. «Русское слово» – без белых мест, потому что напечатало отчет о заседании Думы в изложении официального агентства. Военная цензура – хорошее средство для думских болтунов, лающих на ветер именно, чтобы их далеко было слышно, и обращающих Думу в митинг. Может быть, увидев бесполезность лая, обратятся к законодательной работе.

Вечер я был дома. Заходил к Карцевым платить деньги за квартиру и просидел у них часа 11/2. Вера Сергеевна [Карцева] чувствует себя совсем плохо, и смотреть на нее без сожаления нельзя.

3 ноября. Четверг. Благодаря военной цензуре в Москве думские отчеты в газетах передаются с большими белыми пространствами. По обрывкам фраз видно, что блок331 повел яростную атаку на правительство, желая его доконать и добиться ответственного министерства. Россия изображается стоящей на краю гибели. Крик и шум невероятный. Все это партийная тактика и партийные приемы: не считаясь со средствами, добиться своей партийной цели. Все это в особенности некстати перед займом, которому не может не повредить. Самые слухи о сепаратном мире неизвестно еще кем пускаются в оборот: немцами или нашими кадетами как средство свалить министерство.

День прошел обычно. Утро над Петром. Семинарий в Университете. Вечер дома с Миней за книгой Герье «Философия истории». Л[иза] была в театре. Вот уже третий день зима: снег и -5°R [39] .

4 ноября. Пятница. Утром окончил пересмотр 1694-го года до того момента, до которого доходит статья Погодина, т. е. до августа этого года. Немалую работу заставила меня эта статья проделать, но и не бесполезную. Был на семинарии на Женских курсах; разбор Псковской правды благодаря трем-четырем выдающимся курсисткам идет очень оживленно. В профессорской Пичета рассказывал содержание речи Милюкова в Думе332. Вечер дома за чтением книги Герье. Миня все еще в постели.

5 ноября. Суббота. За лекцией в Университете у меня вдруг стал обрываться голос – явление, бывавшее и раньше. Глотке, инструменту, которым приходится работать, надо давать отдых. Глаза слабнут, зубы портятся, горло тоже слабнет – все признаки наступившей старости. Биографию Петра, пожалуй, не доведешь и до половины. Тягостное заседание Совета после лекции. Лейст докладывал о финансовом положении университета и о видах на 1917-й год. Специальных средств ожидается в виду убыли студентов, призываемых на войну, – всего 300 000 рублей, вместо прежних 600 000. Между тем, на одни только расходы по отоплению университетских зданий потребуется до 360 000 рублей. На все же расходы Университета, относимые на специальные средства ввиду оплаты труда приват-доцентов по новому закону, потребуется до миллиона рублей. Таким образом, получается дефицит более 700 000 рублей. М. К. Любавский едет в Петроград – просить.