Личное дело

За проявленную солидарность и братскую помощь не сколько сотрудников афганских органов безопасности были удостоены орденов, а труды вождя пуштунского племени, который принимал непосредственное участие в вызволении Руцкого, были щедро вознаграждены.

К сожалению, не все подобные операции заканчивались так успешно. Были и тяжелые неудачи, но могу сказать одно: мы никогда не оставляли людей в беде, всегда действовали по морскому закону, согласно которому поиски потерпевших бедствие прекращаются, лишь когда уже не остается ни одного шанса на их спасение.

С главными действующими лицами этой истории, имен которых я, по понятным соображениям, привести пока не могу, жизнь и до этого, и впоследствии сталкивала меня не раз. Так, например, с упомянутым выше вождем пуштунского племени я познакомился задолго до описываемых событий. В один из моих многочисленных приездов в Кабул афганские друзья организовали мне личную встречу с ним. Хорошо запомнилась наша многочасовая беседа и сам этот человек, дипломатическому искусству которого во многом обязан своей жизнью Александр Владимирович Руцкой.

Вождю, когда мы с ним познакомились, было всего лет сорок пять, хотя выглядел он гораздо старше. На встречу он пришел в традиционной пуштунской одежде. Каждая деталь одеяния что-то означала: род, местность, религиозную и племенную принадлежность, миролюбие или воинственность, вид землепашества, семейное положение и еще многое другое.

Оказалось, что у моего собеседника четыре жены и шестнадцать детей. Один из его сыновей учился в Германии, другой — в Карачи, а третьего, кстати сказать, в конце нашей беседы вождь попросил устроить на учебу в Советский Союз (я обещал помочь и, разумеется, сдержал свое слово).

Племя у нашего знакомого вождя небольшое — девять тысяч человек, но родственников, как он выразился, и того меньше, всего около шести тысяч (а это весьма важный показатель — чем больше родни, тем надежнее племя). В племени сохранились старинные обряды и обычаи, в нем царит строгий порядок и военная дисциплина. Все до одного мужчины и даже часть женщин находятся под ружьем.

Посвящение юношей в воины — один из самых торжественных ритуалов.

Женщины находятся в полном подчинении у мужчин, но в то же время свято оберегается и их честь. Так, если мужчина покушается на достоинство женщины племени, то он подвергается «строгой каре».

На мой вопрос, в чем заключается эта кара, вождь пояснил: «Если посторонний мужчина бросил плотский взгляд на женщину, то он уже не жилец на этом свете!»

На протяжении всей беседы собеседник усиленно приглашал посетить его племя. «Вы узнаете, насколько теплым, и дружеским является пуштунское гостеприимство», — повторял он.

На наше шутливое замечание о том, что мы опасаемся кары, если не удержимся от соблазна посмотреть на славящихся своей красотой пуштунских женщин, вождь торжественно заверил, что для советских друзей будет сделано исключение.

Была и еще одна, мало кому известная сторона совместной деятельности советских и афганских спецслужб. Корни ее уходят в далекое прошлое, к традициям ЧК времен Ф. Э. Дзержинского. Речь идет о детях-сиротах и беспризорниках, искалеченные судьбы которых становятся едва ли не самыми тяжкими последствиями любой войны.

По инициативе Комитета госбезопасности СССР при активном участии министерства госбезопасности Афганистана была проведена большая работа по организации среднеобразовательных интернатов в Советском Союзе и отбору в них афганских детей-сирот, родители которых погибли в борьбе за народную власть. Таким образом, на учебу в Союз только в 1984–1985 годах было направлено 2 тысячи афганских ребят. После окончания интерната им предоставлялась возможность продолжить учебу в высших учебных заведениях, с тем чтобы они вернулись в Афганистан хорошо подготовленными к новой жизни специалистами.

Ситуация в Афганистане требовала постоянного и пристального внимания со стороны Москвы. Часто возникала необходимость разобраться и принимать решения на месте.

Все эти долгие годы мне пришлось вплотную заниматься афганской проблемой и, конечно, часто совершать поездки в эту страну. О первом моем визите в Кабул в 1978 году я уже упоминал, а последняя командировка туда состоялась в 1990 году.

В общей сложности я летал в Афганистан около тридцати раз. Продолжительность одной поездки составляла от двух-трех дней до двух и более недель. Времени, чтобы изучить страну, было вполне достаточно. Помимо Кабула не раз бывал в Джелалабаде, Кандагаре, Герате, Мазари-Шерифе, Кундузе, Гильменде, Шинданде и других местах.

Состоялось много памятных встреч с афганцами — от высшего руководства страны, армии и служб безопасности до простых людей, рядовых бойцов, от вождей племен, духовенства до главарей бандформирований. Запомнились, конечно, и встречи с советскими людьми — чекистами, армейскими офицерами и генералами, дипломатами.

Совместные поездки с нашими советскими представителями, товарищами по службе позволили лучше узнать людей: в сложных условиях сразу чувствуешь, кто есть кто, какой человек закваски, чем он дышит, на что способен в боевой обстановке.

Именно на земле Афганистана мне посчастливилось близко узнать многих своих замечательных соотечественников. Мог бы много рассказать об этих смелых, со всех точек зрения достойных людях. Упомяну лишь о тех, с кем больше всего довелось поработать «в одной упряжке», — трех военачальниках: Сергее Леонидовиче Соколове, Сергее Федоровиче Ахромееве и Валентине Ивановиче Варенникове.

С. Л. Соколов подключился к решению афганской проблемы вскоре после ввода туда советских войск и продолжал заниматься ею вплоть до ухода в отставку в 1987 году.

Конечно, может быть, правы те, кто говорит, что Сергею Леонидовичу не доставало глубины видения важнейших проблем Афганистана, что иногда он не проявлял должной гибкости, бывал нетерпеливым, слишком полагался на силу. Все это так. Но этот человек, бесспорно, обладал организаторскими способностями, являлся способным военачальником, был до конца самоотвержен, предан делу и воинскому долгу, честен, самокритичен. За время, проведенное в Афганистане, Сергей Леонидович не раз бывал в самых горячих точках, на передовых, не жалел времени и сил, целиком отдавался работе. За ним прочно закрепилась репутация бесстрашного человека.

Вспоминаю случай, который произошел во время одной нашей совместной поездки в Кандагар.

Мы должны были посетить один военный объект, который находился на некотором удалении от города. Местное руководство предложило воспользоваться БТР. Маршал Соколов решительно отказался и заявил, что поедет на обычной «Волге». Я поддержал Сергея Леонидовича и, несмотря на уговоры афганских друзей, которые рассказали, что буквально накануне на маршруте нашей поездки была обстреляна машина «Волга» и находившиеся в ней два человека получили ранения, мы все же настояли на своем и на БТРе не поехали.

Уже в машине на мой шутливый вопрос, в чем причина такого нежелания боевого маршала прокатиться на военной технике, Соколов ответил, что он просто хотел вселить уверенность в афганских друзей, а заодно подчеркнуть, что советские коллеги верят в их способность обеспечить нашу безопасность.

Будучи человеком прямым, Соколов не мог скрывать своих симпатий и антипатий, что было причиной его достаточно сложных взаимоотношений с афганскими представителями.

Надо, однако, заметить, что почти все советские представители в Афганистане страдали этим недостатком — невольным стремлением действовать исходя лишь из собственных мерок и представлений. Соколов, к сожалению, не был исключением.

Вообще должен сказать, что в организации работы советников, специалистов, всех советских представителей была допущена одна серьезная ошибка: все они считали, что имеют доступ к политике, в результате чего на головы бедных афганцев обрушивался мощный поток советов и рекомендаций, которые нередко воспринимались афганскими друзьями как директивы. Эта особенность относилась и к нашим военным товарищам. Правда, в последние несколько лет этот перегиб в значительной мере удалось устранить.