Что было - то было. 308 боевых вылетов

– С тобой в передней кабине на контроль результатов удара пойдет полковник Тихонов.

Дело серьезное. Готовимся со штурманом с особой тщательностью, прикидываем, какое место избрать в боевом порядке и как пройти вокруг цели, чтоб комдив мог видеть всю картину удара и оценить ее конечный результат. Эти детали обрисовались быстро. Кроме того, уясняю, что курить нам с Петром сегодня не придется. Обычно где-то на середине маршрута он разок-другой скручивал из газеты набитую табаком или махоркой крепкую цигарку, раскуривал ее и, постучав по ноге, передавал мне. Потом такую же закрутку сооружал для себя. Я закрывал правую форточку, открывал левую, и табачный дым вместе с жаринками высасывался через нее. Туда же летел и окурок. Дикарство все это пещерное, особенно если учесть, что на правом борту пилотской кабины стоял щиток запуска моторов, как правило, с подтекавшими бензиновыми кранами, хотя, если обратиться к статистике, кроме Коли Стрельченко, от цигарок в самолете никто не горел, да и то этот мелкий пожар в кабине кончился для Николая без особых последствий. И ведь манера курить в полете шла не от непреодолимого желания затянуться табачным дымом, а, скорее, от каких-то условных павловских рефлексов собачьего типа, а то и от обыкновенного пижонства, если сказать точнее.

Однако на этот раз придется заговеть – Василий Гаврилович будет контролировать не только удар по Яссам, но не упустит из своего внимания и боевую сработанность экипажа.

Наш самолет на старте провожало все дивизионное начальство. Перед взлетом я условился с руководителем полета об особых световых сигналах, по которым можно было бы выделить наш самолет из общей массы других, когда на посадке все навалятся на аэродром. Взлетели в середине боевого порядка замыкающего полка. Вышли на высоту, идем по горизонту. Ночь ясная, звездная. В экипаже тихо, если не считать моторного гула, только Архипов иногда подает новые поправки в курс да отсчитывает время. Молчит и Василий Гаврилович. Но вот ко мне проник идущий из передней кабины божественный аромат дыма дорогих папирос. Я жадно потянул носом, вдыхая эту неземную благодать. «Живет же начальство», – подумалось с невольной завистью, но тут же почувствовал толчок по ноге и увидел протянутую мне зажженную папиросу. Я осторожно взял ее в пальцы, поблагодарил Василия Гавриловича и медленно, глубоко вдыхая, дотянул эту не то «Пальмиру», не то «Сальвэ» до самого корешка. Подкармливал меня командир и шоколадками. Комфорт!

Линия фронта стреляет в небо вовсю, но зато нам видны прогалины, свободные от огня, и мы проходим ее без проблем.

Вот и Яссы. Еще издали всматриваемся в горящие контуры станции и района скопления войск, а ближе различаю лучи десятков прожекторов и интенсивный огонь зениток. Прикидываю, как войти туда. Обговорили с Петром и – ринулись. Снаряды, чем ближе к цели, рвутся все гуще, но и бомбы ложатся плотно. Думаю, комдиву не было причин огорчаться работой своего войска. На земле и в воздухе творился кромешный ад, вероятно, вся земля сотрясалась от гула стрельбы и взрывов бомб, но для нас это было немое зрелище. Прожектора пока не трогают – увлеклись кем-то другим и потянули туда основную массу огня. Знали бы, кто у нас на борту, всех бросили бы: не каждый раз залетают к немцам командиры дивизий.

Петя сегодня не просто бомбил, а показывал класс. Он удачно положил бомбы, и мы, разминувшись с прожекторами и не напоровшись на снаряды, «под шумок» проскочили дальше. Еще не выйдя за внешнюю границу зенитного огня, конечно, более слабого, чем в центре, я несколько снизил высоту полета, чтоб не столкнуться с идущим на боевом пути, и, как было задумано, ввел машину для просмотра цели в левый разворот. Это, конечно, невероятная глупость – ходить в зоне огня и рассматривать бомбежку. Для этого командиру было вполне достаточно неспешного созерцания всей обстановки с боевого курса и при отходе от цели. Но я перестарался.

Василий Гаврилович, еще не понимая, что я ему вознамерился преподнести, недоуменно спросил:

– Ты куда разворачиваешься?

– А вокруг цели, товарищ полковник, чтоб вам сподручнее было...

Тихонов на секунду, как мне показалось, не то поперхнулся, не то задохнулся, но в следующее мгновение прямо взревел:

– Уходи отсюда немедленно, черт!

Я пробкой вылетел в сторону, чуть прошелся по траверзу, подальше от рвущихся снарядов, и взял курс домой.

Чувствовал я себя скверно, только сейчас осознав всю дурь моей затеи. В сущности, мне удалось повторить урутинскую ошибку, когда над Коротояком Михаил Николаевич чуть не подарил немцам генерала Логинова. Было досадно от чувства сорванного командирского ко мне доверия, которым я так дорожил. Но по пути домой Василий Гаврилович, как ни в чем не бывало, протягивал мне папиросы и в отличие от прежней сосредоточенности проявлял некоторую оживленность. Садился я с ходу – руководитель полетов по моим сигналам всех разогнал по сторонам, открыв для нас вольную дорогу. Василий Гаврилович дружелюбно пожал мне руку и тот затеянный дурацкий круг в упрек мне не поставил. В следующий раз он снова полетел со мной.

Пошли подряд белорусские цели. Как оказалось, неспроста: готовилась грандиозная Белорусская наступательная операция. Сначала – аэродромы: Барановичи, Минск, Борисов, потом, 22 и 23 июня, с тонными бомбами – укрепрайоны на переднем крае обороны противника у Могилева и Жлобина.

Ночная погода, особенно накануне прорыва, была для такой работы жутковата – низкие облака, дожди, непроницаемая чернота. Идем в страшном напряжении сил и нервов. Для тонной бомбы нужна высота не менее 1000 метров, чтоб ударной волной тебя не смыло. Но где ее взять? Держим чуть поменьше, и то задевая дождевые тучи, а под нами проносятся облака нижнего яруса. Только бы не уплотнились. Предельные условия. Как на лезвии бритвы. Наши старшие командиры тут ни при чем: отнести удар не их воля. Машина операции запущена, и, кроме дальних бомбардировщиков, никто не проломит те укрепления. Но вот нас встречают костры, артогонь, прожектора и ракеты – указывают место цели. Если по школярским нормативам отбомбился на тройку, вполне можно зацепить и своих. Тонная бомба не шутка, тут должен быть аптекарский расчет. Бомбежка идет плотно. Темень режут яркие вспышки. Архипов повел на цель, бомбит с минимальной высоты. После схода бомбы самолет толчком подпрыгивает вверх, и Петро успевает предупредить:

– Ну, держись, командир!

Наша тонка озарила весь мир и тряхнула так, что штурвал рванулся из рук. Но все обошлось. Идем домой. Противник почти не оборонялся – подавлен намертво.

После разворота на обратный курс погиб экипаж очень опытного и сильного, еще довоенной закладки летчика Васи Галочкина. Не иначе, во всю эту ночную запредельщину ввязался какой-то отказ техники. Матчасти, как тогда говорили. Потеря Галочкина и его экипажа нас ошеломила. Его долго искали, но безуспешно. Жертвой той ночи он пал не единственный, если взглянуть на другие полки.