Потемкин

Дипломаты уже знали, что Потемкин строит обширные планы касательно южных областей. Даже обсуждая с ним морские проблемы Великобритании, Харрис заметил, что голова светлейшего «неотступно занята мыслью о создании империи на востоке» и что он «один поддерживает в императрице интерес к этому проекту». Дерзкие мечты Потемкина действительно заразили Екатерину. Пересказав свою беседу с ней, Харрис сообщал, что она «долго говорила [...] о древних греках, об их предприимчивости и быстроте ума [...] сохранившихся в их далеких потомках». Корберон не преувеличивал, отмечая, что эти «романтические идеи принимаются здесь с энтузиазмом». ^[394] Светлейшего не занимали ни Лондон, ни Париж, ни Берлин, ни Филадельфия. Он мечтал о городе императоров — Царьграде. Чтобы овладеть им, нужно было победить Османскую империю.

Часть пятая: КОЛОСС (1777-1783)

Когда турецкий султан Мехмед II в 1453 году занял Константинополь, он направился к знаменитому храму Святой Софии. Перед воротами великого христианского святилища он посыпал голову землей в знак благоговения перед Всевышним и вошел. В храме он увидел турецкого солдата, тащившего мраморную плиту. «Это ради веры», — объяснил солдат. Мехмед поразил его мечом. «Для вас — пленники и их добро, — объявил он. — Здания города принадлежат мне». Завоевав Византию, Османы не собирались отказываться от великолепия Царьграда.

К титулам турецкого хана, арабского султана и персидского падишаха Мехмед мог добавить теперь «Caiser-i-Rum»: «Цезарь Римский». Для европейцев он стал не только Великим Турком: отныне его часто будут называть императором. Оттоманский дом унаследовал престиж Византии. «Никто не сомневается, что вы — император римлян, — говорил Мехмеду Завоевателю в 1466 году критский историк Георгий Трапезунтиос. — Хозяин столицы империи — император, Константинополь — столица Римской империи. А тот, кто есть и пребудет императором Рима, тот император всей земли». ^[395]

Османская империя простиралась от Багдада до Белграда и от Крыма до Каира; в Восточной Европе в ее состав входила территория, занимаемая в наши дни Болгарией, Румынией, Албанией, Грецией и Югославией. Под ее владычеством находились главные святыни ислама, от Мекки и Медины до Дамаска и Иерусалима. Черное море оставалось «чистой и непорочной девой» султана,

а на Средиземноморье, от Кипра до Алжира и Туниса, господствовали его порты. Эту интернациональную империю называли турецкой, однако обычно единственным турком в административной иерархии являлся сам султан, а различными областями многонационального государства управляли перешедшие в мусульманство славяне, составлявшие верхний эшелон двора, чиновники и янычары.

Понятие классов практически отсутствовало: Османская империя представляла собой меритократию, которой от имени султана управляли дети албанских крестьян. Значение имело только одно — каждый подданный, даже главный министр, великий визирь, являлся рабом султана. До середины XVI века султаны были сильными, жестокими лидерами. Но постепенно грязное дело управления перешло к великим визирям.

Поначалу за отсутствием закона о престолонаследии смена султана чаще всего не обходилась без кровопролития. Новый император избавлялся от своих братьев — число которых иногда достигало нескольких десятков, — удушая их тетивой от лука: деликатная форма казни, не проливавшая царской крови. В конце концов чувство монаршего самосохранения прекратило этот варварский обычай, и принцев стали держать во дворцах как почетных пленников, полуусыпленных удовольствиями, полуживых от страха.

Государственным управлением ведал великий визирь, часто славянского происхождения, с двумя тысячами придворных и слуг и гвардией из 500 албанцев. Ранг каждого сановника, паши (буквально — «ноги султана») обозначался конскими хвостами: пережиток кочевого прошлого тюрков. Визири носили зеленые туфли и тюрбаны, придворные чины — красные, муллы — голубые. Дворец султана, сераль, стоял на византийском акрополе и представлял собой длинную цепь замкнутых дворов, соединенных воротами. Эти ворота, за которыми вершилось правосудие, стали символом оттоманской власти: на западе империю называли Высокой Портой. ^{60}

Сластолюбие императоров поощрялось как источник обильного резервуара наследников. Если школа, где воспитывали императорских пажей, будущих чиновников, была полна албанцами и сербами, то гарем, производивший наследников султанского престола, изобиловал белокурыми и голубоглазыми славянками с крымских невольничьих рынков. До конца XVII века, как это ни удивительно, господствующим языком двора был сербскохорватский.

Султану по-прежнему принадлежало неограниченное право карать и миловать, и он широко им пользовался. Мгновенная смерть составляла элемент придворного этикета. Многие великие визири больше прославились своей смертью, чем делами. Их истребляли так безжалостно, что приходится только удивляться, почему этот пост оставался вожделенным для оттоманских чиновников. Смертные приговоры, которые султан выносил, притопнув ногой или отворив особое решетчатое окошко, приводились в исполнение немыми палачами, орудовавшими удавкой или секирой. Выставление головы казненного также являлось обязательным ритуалом. Головы высших сановников помещались на мраморных столбах во дворце, набитые хлопком, если принадлежали важным персонам, и соломой, если преступник занимал средний ранг. Головы чиновных подданных, а также отрубленные уши и носы «украшали» ниши внешних стен дворца. Провинившихся женщин — иногда прекрасных обитательниц гарема — завязывали в мешок и сбрасывали в Босфор.

Но более серьезную угрозу для султана представляли его собственная гвардия, янычары — и толпа. Население Константинополя всегда отличалось своенравием. Теперь стамбульская чернь, которой манипулировали янычары или улемы, влияла на политику все сильнее. Агент Потемкина Николай Пизани сообщал в 1780-е годы, что визири и другие интриганы «мутят городской сброд», чтобы «напугать правителя [...] всякого рода дерзкими выходками». ^[396]

В 1774 году Мустафу III сменил робкий и мягкосердечный Абдул-Хамид I. Контроль администрации над народом и дисциплина в армии падали, коррупция процветала. Не в силах больше рассчитывать на свое военное могущество, Османы решили сделаться такой же европейской державой, как прочие, — или почти: если для большинства европейских стран война была «дипломатией другими средствами», то турки сделали дипломатию средством войны. Усиление России поменяло приоритеты их политики. Потенциальные враги России — Франция, Пруссия, Швеция и Польша — стали потенциальными союзниками Высокой Порты. Ни одна из этих стран не собиралась спокойно наблюдать, как Россия громит турок; каждая была готова поддержать Порту, по крайней мере деньгами.

Один из потемкинских агентов писал, что империя, «как стареющая красавица, не понимает, что ее время прошло». ^[397] Тем не менее у нее оставались огромные ресурсы живой силы плюс мусульманский фанатизм. Управляемая удавкой, зеленой туфлей и константинопольской чернью, империя напоминала пораженного проказой сказочного великана, члены которого отваливались от огромного тела, но все еще внушали ужас врагам.