Потемкин

28 июня 1779 года Харрис, собрав всю свою смелость, подошел к князю в передней апартаментов императрицы и обратился с дерзкой лестью, которая должна была понравиться адресату. «Я заявил ему, что настал момент для России играть главную роль в Европе и что он один способен возглавить эту политику», Харрис уже заметил возрастающий интерес Потемкина к международным делам и восхищался его «проницательностью и безграничным честолюбием». ^[378]

Во все время своей службы в Петербурге сэр Джеймс Харрис полагал, что борьба между Англией и Францией занимает Россию гораздо больше, чем конфликт с Турцией. Потемкин обратил анг-лоцентризм прирожденного вига себе на полВзу. Соперничество между западными державами и вынашивание тайных планов Екатерины и Потемкина шли одновременно и параллельно. По-Настоящему Потемкина объединяли с Харрисом только любовь к Англии и враждебное отношение к Панину.

Довольный смелой вылазкой Харриса, светлейший тут же пригласил его на обед в загородном доме одного из своих племянников. Если поначалу Харрис ворчал по поводу вольных нравов Екатерины и «рассеянности» Потемкина, то теперь он почти влюбился в Непосредственность человека, которого стал отныне называть «своим другом». Харрис умолял Потемкина организовать морскую экспедицию в помощь Англии в обмен на пока неопределенные блага, чтобы восстановить баланс сил и упрочить международное влияние России. Князь, которого, по словам Харриса, привлекла эта идея, отвечал: «Кому же поручить составление декларации и подготовку экспедиции? Граф Панин не сможет и не захочет [...] он пруссак, и ничего более; граф Чернышев [морской министр] бездельник и не выполнит ни одного приказа». ^[379]

Одновременно за Потемкиным ухаживали французский поверенный в делах Корберон и новый прусский посланник Герц. В турнире иноземцев победил Харрис: светлейший обещал ему приватную аудиенцию у императрицы, чтобы он смог лично изложить ей свою просьбу. ^[380]

22 июля 1779 года Корсаков, тогдашний фаворит, подошел к Харрису на маскараде, когда Екатерина окончила играть в карты, и провел его в гардеробную государыни. Харрис изложил свой проект Екатерине, которая выслушала его благожелательно, но рассеянно. Она понимала, что экспедиция втянет Россию в англо-французскую войну. Харрис спросил, предоставила ли бы она на месте английского короля независимость Америке. «Я лучше отдала бы свою голову!» — последовал гневный ответ. На следующий день Харрис передал проект меморандума Потемкину. ^[381]

Соперничество Потемкина с Паниным как будто работало на пользу Англии, но, с другой стороны, такое соотношение сил требовало от Харриса особой осторожности. В одном из разговоров Потемкин поразил англичанина заявлением, что «сам он так несведущ в иностранных делах, что многое из сообщаемого для него внове». Когда дело дошло до обсуждения английского предложения в Совете, Екатерина попросила не Потемкина, а Панина обратиться к Харрису с пожеланием составить еще один меморандум.

Тем не менее Потемкин и сэр Джеймс проводили вместе целые дни, играя в карты и строя планы. Возможно, Потемкин водил Харриса за нос, но все же тот ему искренне нравился. Пока Харрис рассуждал о делах, Потемкин в спешном порядке знакомился с английской цивилизацией. Курьеры без устали носили их письма друг к другу. Опубликованные письма Харриса представляют собой его официальный отчет о его отношениях, но те, что хранятся в российских архивах, дают истинное представление об их частых контактах. Например, в одном из писем говорится о гардеробе, который один из должников Харриса прислал ему вместо 1500 гиней. «Вы дали бы мне неоспоримое подтверждение вашей дружбы, — пишет чрезвычайный посланник, — если бы убедили императрицу приобрести его [...] Простите мне мою откровенность,,.» Уважил ли эту просьбу Потемкин, неизвестно, но он был щедрым другом. В мае 1780 года Харрис отправил своему отцу, признанному знатоку классиков, «посылку с греческими произведениями, которые мне преподнес для вас князь Потемкин». ^[382]

Когда Потемкин встречал Харриса в Зимнем дворце, он отводил его в покои императрицы, как в свои собственные, и они беседовали допоздна. «Я дал князю Потемкину и его компании souper dansant ^{57}», — сообщал Харрис своей сестре Гертруде в 1780 году. Гости выпили «три бутылки токайского, присланного польским королем, и дюжину бутылок шампанского и бордо». Сам Харрис, по его собственному уверению, пил только воду. ^[383]

Наблюдая этот всплеск русско-английской дружбы, дипломаты других держав вовсю подсматривали, подслушивали и не скупились на деньги, чтобы выведать, о чем идет речь. Больше всего взволновались французы. Корберон неусыпно шпионил за многочисленными домами Потемкина. Он записал, что Харрис поставил у себя в саду шатер «на десять человек», который, как он заявлял, подарил ему Потемкин. Корберон осмелился даже явиться к Потемкину и высказать претензии по поводу его враждебности к Франции. Он «достал из кармана бумагу и огласил список всех случаев», когда Харрис встречался с князем по неформальным поводам. Тот прервал его монолог, объявив, что занят. Об этом эпизоде рассказал Харрис, услышавший его, возможно, от племянницы Потемкина Александры (англичанин проводил в ее обществе столько времени, что Корберон подозревал его в волокитстве). Пруссаки также внимательно следили за происходящим. «Весь последний месяц дом английского посла наполнен родственниками князя», — докладывал Герц Фридриху 21 сентября 1779 года. ^[384]

Этот спектакль закончился тем, что Харрис составил второй меморандум, передал его Потемкину, который сунул его то ли в карман халата, то ли под подушку, — а затем бумага пропала и оказалась у сначала Корберона, а потом у Панина. Какую-то роль в этом деле сыграл шевалье де Ла Тессоньер, один из обитателей «заднего двора», но украла документ француженка мадемуазель Гибаль, любовница Потемкина и гувернантка его младших племянниц. Позже рассказывали, что Панин сделал на меморандуме пометки, опровергавшие аргументы англичан, и оставил его на столе у Екатерины, чтобы она приняла пометки за мнение светлейшего.

Поскольку очевидный смысл этой истории — дискредитация Потемкина и его образа жизни, многие историки считают ее мифом, но какая-то доля правды в этом рассказе, вероятно, все же есть. Екатерина, конечно, не спутала бы почерк Потемкина с рукой Панина, однако Тессоньер действительно рыскал по дому князя, а письма Татьяны Энгельгардт подтверждают существование мадемуазель Гибаль. ^[385]

В самый разгар этой интриги в Петербург прибыла европейская знаменитость. Человек, называвший себя графом Алессандро ди Калиостро и выдававший себя за полковника испанской службы, открыл кабинет целителя, алхимика, мага, заклинателя духов и адепта египетского масонства. Его сопровождала прекрасная дама. Маленький, смуглый, лысеющий сицилиец с черными глазами и высоким лбом на самом деле звался, вероятно, Джузеппе Бальзамо и являл собой редкий образец харизматической личности.

Век Разума принизил значение религии, и желание заполнить образовавшуюся пустоту стало одной из причин моды на масонство, как в рационалистской, так и в оккультной версии. Последняя быстро распространилась в форме гипнотизма, некромантии, алхимии, каббалистики, которыми занялись мартинисты, иллюминаты, розенкрейцеры и сведенборгианцы. Глубокое знание человеческой натуры, если не реальные целительские способности Сведенборга, Месмера и Лафатера помогали людям в эпоху, когда врачи и ученые могли объяснить очень немного. Некоторые, как Казанова или Жорж Псальманазар, были просто шарлатаны, разъезжавшие по Европе и дурачившие легковерных аристократов сказками о философском камне и эликсире жизни. Они представлялись носителями экзотических титулов, обладателями богатств, ценителями искусств и предлагали вниманию аудитории некую смесь из практических врачебных советов, обещаний вечной молодости и рассказов о загробной жизни, — а также о своей способности превращать металлы в золото. Их патриарх, граф де Сен-Жермен, уверявший, что прожил две тысячи лет и в молодости видел распятие Христа, произвел неотразимое впечатление на Людовика XV, «сотворив» из эфира бриллиант стоимостью 10 тысяч ливров.