Иван Ефремов

Вместе с ним в институте оставались четыре женщины: Е. А. Иванова, Е. И. Беляева, Т. А. Добролюбова и Н. В. Кабакович. Оставались до конца, каким бы он ни был. На крайний случай на берегу Москвы-реки, в кустах, была спрятана лодка — можно было посадить в неё хотя бы женщин и отправить вниз по течению, за пределы города.

Что передумал и перечувствовал Иван Антонович за эту страшную неделю? Как переживал за институт и музей, за драгоценные кости, остающиеся в Москве? Как ощущал пульсирующее напряжение фронта, который напрямую угрожает столице?

О его мыслях и чувствах мы узнаём через его рассказы, в которых воплотились мужественные и стойкие характеры моряков («Последний марсель», «Атолл Факаофо»), артиллериста майора Лебедева («Обсерватория Нур-и-Дешт»), лейтенанта Леонтьева («Эллинский секрет»).

Действие фантастической повести «Звёздные корабли» начинается на поле великой танковой битвы, произошедшей в 1943 году. Туда с помощью сапёров пробираются после войны профессор Шатров и майор-танкист, чтобы найти подбитый танк Виктора, бывшего ученика Шатрова. Ученика, разработавшего оригинальную теорию движения Солнечной системы в пространстве, но не успевшего переслать тетрадь с вычислениями своему учителю: танковую часть стремительно бросили в бой и Виктор погиб. В разбитом прямым попаданием танке Шатрову удалось отыскать заветную тетрадь.

Иван Антонович знал, что даже в аду войны человек стремится к знанию, к звёздам. Эта устремлённость помогает выносить труднейшие условия жизни.

25 октября 1941 года Ефремов выехал из Москвы в Свердловск.

И только через месяц, 29 ноября, Палеонтологический институт, а 1 декабря — музей в присутствии комиссии Академии наук были переданы на хранение уполномоченным ПИНа в Москве Татьяне Алексеевне Добролюбовой и Наталье Васильевне Кабакович.

В ночь на 1 декабря сотрудники и курсанты Военно-морской медицинской академии, в числе которых был военврач первого ранга, профессор нормальной анатомии Алексей Петрович Быстров, покинули блокадный Ленинград. Пройдя 30 километров по льду Ладожского озера, они при свирепом морозе совершили пеший марш по тылам Волховского фронта, через Сясьстрой — это ещё 300 километров.

Академия была эвакуирована в Киров. В голодном, замерзающем городе оставалась Тильда Юрьевна, жена Быстрова. Она будет эвакуирована только летом 1942 года вместе с членами семей сотрудников ВММА, пережив самую страшную зиму блокады.

Александра Паулиновна Гартман-Вейнберг, тоже остававшаяся в Ленинграде, умрёт, как многие тысячи ленинградцев…

В 1941 году на фронте погиб младший брат Ивана Антоновича Василий.

В Москве тоже готовились к эвакуации. 4 декабря Иванова и Беляева с ящиками, в которых были упакованы самые ценные коллекции, выехали поездом в Алма-Ату.

5 декабря Красная армия перешла в контрнаступление, отбросив врага от столицы.

Экспедиция особого назначения

Приехав в конце октября 1941 года в Свердловск, Ефремов встретился с руководителем экспедиции А. Е. Ферсманом и представителем Наркомата обороны Е. А. Гавриловым. Экспедиция в Свердловске была обставлена солидно: для работы выделили превосходные помещения, у подъезда постоянно дежурили две автомашины, питание получали в различных закрытых столовых и распределителях.

Получив снаряжение, Ефремов отправился на полуторке в Уфу — это более 500 километров. Почти месяц он «проскребался» по уральским снегам, в лютый мороз — в фанерной кабине полуторки.

В Уфе Иван Антонович узнал о бедственном положении чкаловской группы, базирующейся в Каргале, на хуторе Горном. В эту группу входила и Елена Дометьевна. Оказалось, что обещанное снаряжение к сотрудникам так и не прибыло, нет тёплых вещей, обуви, свечей, кончились даже записные книжки. Отряд, вооружённый единственным компасом, рано утром выходил на место — девять километров дороги по сугробам туда и обратно занимали три с половиной часа. На работу оставалось всего четыре часа. Инструкция, первоначально данная Ефремовым Б. Б. Родендорфу, была исчерпана. Однако с пищей дело обстояло хорошо, по крайней мере хлеба было много, и это серьёзный плюс.

Из Уфы, нагруженный тёплыми вещами и оборудованием, Ефремов кинулся в Чкалов, уже понимая, что настоящая работа из-за снегов практически невозможна, и размышляя, можно ли часть сотрудников перевести в Алма-Ату.

До Чкалова Иван Антонович добрался 12 января, оттуда — ещё 60 километров до Горного. Там он наконец встретился с женой, сыном и коллегами.

Говорили о линии фронта, которая начала отодвигаться от Москвы. Жуткое ощущение вызывали сообщения о грабежах и разорениях, о чудовищных зверствах, чинимых гитлеровцами на оккупированных территориях. Бойцы, освобождая захваченные земли, видели сгоревшие деревни и города, тысячи трупов женщин, детей и стариков. Линия фронта временно стабилизировалась, армии собирали силы, готовясь к весне, и всем уже было понятно, что быстро эта война не кончится.

Позже Елена Дометьевна писала: «В период работы в Чкаловской области, несмотря на частое вынужденное сидение без работы (заносы, морозы, отсутствие одежды и прочее), сама работа элементарная, не по специальности, трудная физически, с преодолением многих километров снежных полей, ползанья под землёй, большой усталости — чем-то давала мне моральное удовлетворение. В период плохого устройства нашего быта было, как бы это сказать, ощущение, что мы в чём-то равняемся по всем тем людям, которые что-то делают для войны или страдают от неё…» [152]

Ю. А. Орлов в это время работал по делам ЗОН в Соликамске, куда была эвакуирована его семья. Выяснилось, что Соликамск обладает колоссальной подземной кубатурой и площадью, там же в фондах сосредоточены наиболее интересные для ЗОН материалы.

Много разъезжал по рудникам и выработкам Р. Ф. Геккер. Он побывал на Нижне-Тагильском дунитовом массиве, в Кизеловском каменноугольном бассейне, на Богословском буроугольном месторождении, Турьинских медных и железистых рудниках, Североуральских бокситах, Сылвенском рифовом участке, в Асбесте, Алапаевске, Кунгуре, Красноуфимске…

Палеонтологи, много писавшие о приспособляемости древних организмов к среде, сейчас проверяли этот тезис на себе: учёным приходилось заниматься делами, далёкими от их профессии. Жизнелюбивый Геккер, увлёкшийся изучением пещер, писал, что он даже в казарме искал и нашёл бы интересное: стал бы изучать людей из чужой среды.

Но не всем было дано черпать в новом удовлетворение для души.

В Горном Ефремов узнаёт новости из Алма- А ты, куда 15 декабря приехали учёный секретарь и заместитель директора ПИНа Елена Алексеевна Иванова с больной матерью и Елизавета Ивановна Беляева. Вскоре в столицу Казахской республики прибыли самые ценные коллекции музея — 238 ящиков. С огромным трудом ящики удалось разместить в крытом помещении под лестницей, под навесом во дворе, бблыиую же часть — в траншее глубиной три метра, приготовленной для строительства овощехранилища. Алма-Ата оказалась забита эвакуированными, и ПИНу отказали в помещении. Пробиться на приём к начальству было невозможно. Три женщины — «бабы с костями», как их прозвали — были вынуждены ютиться в коридоре Казахского филиала АН СССР, в тёмном углу возле мужской уборной. Именно это обстоятельство однажды позволило им встретиться сразу со всем начальством, чтобы решить и согласовать вопросы пребывания ПИНа в городе. С трудом Ивановой и Беляевой удалось снять две комнатки в частном доме — далеко от трамвая, без электричества, а оплата высокая.

Каргалинцы, читая письма, волновались: после завершения экспедиции им тоже предстоит перебраться в Алма-Ату, где же они будут жить со своими семьями? Где работать? Мечтали о постройке домов для сотрудников института: Иван Антонович вспоминал, как строят дома в Сибири, в тайге; Борис Борисович Родендорф видел, как строят саманные дома в Ташкенте. Может быть, устроить людей не в столице, а где-нибудь в районе? Но гадать уже не было времени.