Рерих

Возможно, Рериху в тот момент вспомнился печальный эпизод, произошедший в Петербурге в 1908 году во время открытия выставки, организованной журналом «Старые годы». Она проходила в помещении Императорского Общества поощрения художеств, действительным членом которого был Н. К. Рерих.

В залах было развешано 463 картины русских и зарубежных художников начала XVIII — середины XIX века из частных коллекций, экспозиция должна была вызвать большой резонанс. Организованная мирискусниками, она никак не устраивала вице-председателя «Общества» М. П. Боткина, давно затаившего злобу на Н. К. Рериха за его хлесткие публикации. Выставка, еще не открывшись, закончилась электрическим скандалом и потасовкой. Тогда об этом писали все столичные газеты.

Еще во время развешивания картин в здание начали приходить различные комиссии, которые предъявляли массу претензий к проводке и электроосвещению.

Все замечания были учтены, и устроители наконец получили разрешение на открытие выставки. На вернисаж прибыли великие князья и важные гости. Когда «августейшие» зрители, осмотрев картины, ушли, а публику еще не впускали в залы, неожиданно вице-председатель «Общества» М. П. Боткин, хитро улыбаясь, приказал погасить свет, сославшись на неисправности электропроводки. В то время генеральным комиссаром выставки был назначен барон H. Н. Врангель, в порыве гнева он ударил Боткина по лицу. Тотчас был вызван полицейский пристав и составлен протокол. Выставка была сорвана. Постановление комитета по устройству «Выставки старинных картин», созванного сразу после неприятного инцидента, начиналось такими словами:

«Рассмотрев заявление барона Врангеля об увольнении его от должности Генерального комиссара, комитет нашел: поступок барона Врангеля, выразившийся в оскорблении действием 10 ноября М. П. Боткина, был вызван целым рядом совершенно неуместных и явно недоброжелательных действий М. П. Боткина, явно клонившихся к тому, чтобы выставка не была открыта своевременно… М. П. Боткин снова, невзирая на то, что помещение было сдано в полное распоряжение выставки „Старых годов“, приказал гасить электричество. На просьбу барона Врангеля отменить это распоряжение и предоставить ему, как Генеральному комиссару, право распоряжаться на выставке М. П. Боткин в грубой форме приказал служителям всех присутствующих, включая и гостей, „гнать вон“…»

Закончилось все достаточно прозаично. Несмотря на защиту друзей, в том числе и Н. К. Рериха — H. Н. Врангель 10 декабря был посажен на три месяца в тюрьму, выставка была немедленно закрыта, а ее устроители понесли огромный ущерб, из-за чего пришлось в дальнейшем отказаться от организации подобных проектов.

«Однажды у нас были гости, — вспоминал об этом случае Н. К. Рерих, — и мы спокойно беседовали, когда прибежал взволнованный служитель и, не стесняясь присутствующих, заявил дрожащим голосом:

— Барон Врангель очень больно Михаила Петровича Боткина в глаз ударил.

Оказывается, в выставочном зале произошла целая драма. Устраивалась выставка старинной живописи, а по пожарным условиям градоначальник запретил открытие. Боткин пошел предупредить выставочный комитет об этом запрещении, а Врангель, думая, что виновником всего является сам Боткин, грубейшим образом кулаком ударил его в глаз…» [228]

Можно представить себе состояние Николая Константиновича в тот момент, когда в Нью-Йоркской «Kingore Galleries» погас свет на целых полчаса. Однако публика не разошлась, и даже наоборот, прибавились опоздавшие. Подойти к художнику было невозможно из-за обилия журналистов, беспрестанно задававших вопросы. В такой момент к Рериху и его жене Елене Ивановне подвели Зинаиду Лихтман (Фосдик) — русскую эмигрантку, которая среди гомона английской речи произнесла несколько слов по-русски. Рерихи сразу прониклись к ней симпатией.

Вот как Лихтман описывает свое первое знакомство с будущими своими учителями и наставниками:

«Спутник, который привел меня на выставку — он был шапочно знаком с Рерихами, все время повторял, что должен обязательно представить меня Рерихам. Я говорю: неудобно, да они и заняты (их окружали какие-то люди). Но мой спутник упрямо стоял на своем. Наконец он подвел меня к Рерихам. Николай Константинович был среднего роста, с клинообразной бородкой; глаза у него синие, искрящиеся, удивительно доброжелательные. Рядом с ним стояла его жена, Елена Ивановна, такой поразительной красоты, что у меня перехватило дыхание. Меня назвали, Рерихи улыбнулись, особенно чудесной и ласковой была улыбка Елены Ивановны. Мы сказали друг другу какие-то общие фразы. А потом Елена Ивановна говорит:

— Приходите к нам сегодня в 7 часов в „Отель художников“ на чашку чаю» [229].

Зинаида и ее муж Морис этим же вечером оказались в гостях у Рерихов. Зинаида настолько волновалась, что пришла раньше намеченного часа. Стесняясь подняться наверх, она долго просидела вместе с мужем на первом этаже гостиницы. Эта встреча действительно перевернула все в жизни Зинаиды Григорьевны:

«Я приняла приглашение, удивляясь только, почему меня пригласили. Незнакомая им и тем не менее удостоенная приглашения посетить великого художника и его не менее великую жену (это я чувствовала, глядя на нее), я едва могла дождаться вечера. Когда я вошла в большую студию и была принята с прекрасным гостеприимством, так естественно присущим русскому характеру, меня ждало много других, не менее удивительных сюрпризов. Этот великий человек и его жена приняли меня так, как будто знали меня! Более того, они начали говорить со мной о своих планах на будущее, их миссии в Соединенных Штатах и о том, что должно было последовать далее, в то же время выражая глубокий интерес к моей музыке и преподавательской работе. И что самое удивительное, наши пути должны были слиться; работа распространения искусства и знания среди молодежи Америки должна была ближе связать меня с ними!

В тот же самый вечер были заложены идеи общей работы — создания первой из наших организаций, основанных профессором Рерихом, — Мастер-школы объединенных искусств» [230].

«Отель Художников» (Hotel des Artistes), в котором остановились Рерихи, был очень дорогим и престижным. Номер представлял из себя большую студию с роялем, к ней примыкала столовая, а на втором этаже располагались спальни. Остановиться в этом отеле Рерихам посоветовал американский художественный критик Кристиан Бринтон, автор вступительной статьи к каталогу, выпушенному к открытию выставки в Нью-Йоркской «Kingore Galleries». Вскоре Рерихам пришлось переехать в гостиницу подешевле.

Проведя лето в Санта Фэ, они поселились в Нью-Йорке, в пансионе на 82-й улице, продолжая искать более удобную квартиру. Осенью была снята новая квартира на 103-й улице, где они и прожили всю зиму.

Идея Николая Константиновича создать Школу Объединенных искусств была поддержана Зинаидой Григорьевной сразу. Она довольно быстро уговорила мужа принять предложение известного русского художника. И занялась реорганизацией уже давно существовавшего Фортепьянного института (Lichtman Institute).

Мысль о новой школе родилась незаметно, во время разговора за вечернем чаем, когда Зинаида Лихтман жаловалась Рерихам, что в Америке к искусству относятся как к бизнесу и ищут во всем выгоду, а молодежь почти не интересуется ни живописью, ни классической музыкой. Николай Константинович и Елена Ивановна говорили, что приехали в Америку, чтобы пропагандировать русскую культуру и искусство. Для этого Н. К. Рерих предполагает, помимо художественного турне по городам, осуществить несколько постановок русских опер в Америке. И почему бы, например, для американской молодежи не создать Объединенный центр культуры, хотя бы на базе Института Лихтманов. Зинаида Григорьевна выразила сомнение, что помещение, в котором размещается их институт, слишком мало для таких громадных замыслов, на что Рерихи единодушно заметили, что все большое начинается с малого.