Ромен Гари, хамелеон

На Гастона Галлимара приятное впечатление произвели творческий настрой и плодовитость писателя, и после долгих переговоров он согласился предоставлять Гари то, в чем отказывал другим: крупные, по возможности ежемесячные, авансы с условием, что выплаты немедленно прекратятся, если писатель не уложится в сроки. Гари умело и твердо отстаивал свои интересы, обсуждая каждый пункт договора сначала с Гастоном, а потом с Клодом Галлимаром: ему удалось сохранить за собой всю сумму от продажи прав для издания книги на английском языке, а по переводам на другие языки оставить за издательством лишь 10 процентов! Таким образом, перевод книги стоил «Галлимару» больше, чем приносил выгоды! Нередко, даже если книга имела успех, издательству приходилось просить у Гари отсрочки платежа.

Гари по-прежнему преследовали за провокационный стиль «Вина мертвых», но он оставался ему верен. В письме Рене Зиллеру, который получил назначение в Монтевидео, он писал о служащих Министерства иностранных дел:

Он писал, что издателей ненавидит.

В Париже, «этом мрачном и холодном городе» ^{360}, у Лесли не было ни одного знакомого. Она сопровождала мужа в его ночных странствиях по неотапливаемым мастерским неизвестных художников, он восторгался Жаном Венаром и горячо рекомендовал его Гастону Галлимару. Днем Лесли ходила в маленький кинотеатр в районе Сент-Антуан смотреть фильмы на идиш, чем немало удивляла Ромена, который и раньше не знал, что думать о воодушевлении, с которым она когда-то воспринимала выступление московского еврейского театра «Габима», гастролировавшего в Лондоне.

Супруги довольно часто навещали Сильвию и Рене Ажидов, живших тогда на улице Ла-Боэси, 99. У них был маленький сын Ив, которому Гари привез из Софии банан, что в послевоенном Париже было неслыханной роскошью. Рене он вручил килограмм икры, из которого фунт друзья съели в тот же вечер.

29 сентября 1949 года, через полтора года скучнейшей службы в канцелярии, где Гари скромно составлял свои отчеты и ноты, порой очень удачные и важные, ставя в качестве росписи в верхнем левом углу каждой страницы свои инициалы — Р. Г., он решился направить заявку на место секретаря в посольстве Франции в Греции, куда ему более всего хотелось поехать.

В начале октября 1949 его просьба была удовлетворена: с первой недели ноября Гари мог приступать к работе первого секретаря французского представительства в Афинах.

Но посол Франции в Греции Кристиан Карра де Во-Сен-Сир придерживался совсем другого мнения. Он находил это назначение совершенно несвоевременным: «Славянское имя в посольстве Франции будет плохо воспринято в стране, где отношения между Грецией и ее славянскими соседями характеризуются особенной напряженностью». К тому же, продолжал посол, Ромен Касев, он же Ромен Гари, был принят на службу в рамках дополнительного набора, а значит, ему не хватает «профессиональных умений, которые приобретаются лишь длительным опытом». Карра де Во-Сен-Сир, выступив против этого назначения, адресовал в департамент настоятельную просьбу отложить какие бы то ни было изменения в кадровом составе французского представительства в Греции. Пароди, глава департамента, сообщил в ответ, что фамилия «Касев» был упомянута им лишь для того, чтобы проще было найти данные о ее владельце в справочнике, тогда как во всех списках дипломатических работников он фигурирует под фамилией «Гари». Он напоминал послу, что лишь сам департамент вправе давать оценку профессиональным качествам своих сотрудников, вне зависимости от того, как они были приняты на дипломатическую службу. Тем не менее в вопросе нового назначения Гари Пароди уступил Карра де Во-Сен-Сиру, ограничившись ни к чему не обязывающим предложением пересмотреть свою позицию. Поняв, что на этот счет можно успокоиться, посол изобразил праведный гнев. Разумеется, он ничего не имел против «Касева, он же Гари», ведь он совсем его не знает. Но было бы глупо скрывать его подлинную фамилию, а узнав ее, греки могли бы возмутиться, что от них намеревались скрыть, что Гари на самом деле… болгарин! В действительности у де Во-Сен-Сира были куда менее благовидные причины отклонить эту кандидатуру. В дневнике Элен Опно, супруги посла Франции в Швейцарии Анри Опно с 22 февраля 1945 года, есть следующая запись: «На Пасху де Во-Сен-Сир выстаивает всю мессу в соборе Гроба Господня до конца и со свечой в руке, вместе с Шарвериа он идет за греко-католическим патриархом»; он не желает видеть в своем ведомстве «ни еврея, ни болгарина, ни стороннего сотрудника» ^{361}.

Инцидент был исчерпан. И если бы не Анри Опно, который однажды зашел в министерство и случайно услышал эту историю, Гари продолжал бы томиться от скуки и одалживать деньги, чтобы не умереть с голоду.

Поэт, прозаик, широко образованный человек, опытный дипломат Анри Опно в 1942 году отошел от вишистского режима и по совету своего друга Алексиса Леже ^{362} примкнул к партизанскому движению, возглавляемому генералом Жиро, противником де Голля. Его дочь участвовала в движении тылового сопротивления в Лионе. Долгое время злопыхатели и завистники пытались испортить ему карьеру, но безуспешно ^{363}.

Опно читал книги Гари и сообщил, что он готов предоставить ему место в Берне. Жене он признался, «что это лотерея, но будет любопытно поработать с талантливым писателем». В решении Анри Опно взять Гари к себе в сотрудники тот факт, что Гари был евреем и его кандидатура была отвергнута де Во-Сен-Сиром, сыграл свою роль. Опно был глубоко возмущен делом Дрейфуса и даже написал статью «В знак памяти Камила Дрейфуса, 1897–1966» ^{364}.

29 ноября 1949 года Опно направил начальнику кадровой службы Министерства иностранных дел несколько лицемерное письмо, написанное от руки:

8 декабря Анри Опно получил уведомление в том, что Ромен Гари, администратор третьего класса второго эшелона, назначен секретарем посольства первого класса и прибудет в Берн в феврале 1950 года. Попутно он был незначительно повышен в ранге до гражданского администратора второго класса первого эшелона.

Перед отъездом в Швейцарию Гари на несколько дней уехал в Ниццу, город своей юности, чтобы сходить на могилу матери. С пышным букетом сирени, любимых цветов Мины, весь в слезах, он шел под палящим солнцем и искал место, где она лежала, — в самой глубине огромного кладбища Кокад. Надгробия до сих пор не было. Эльяс и Белла во время войны были вынуждены скрываться и не смогли купить место на кладбище и заказать памятник ^{365}.

Навестил Гари и свою тетю Беллу, которую очень любил, и двоюродную сестру Дину, мать двоих детей ^{366}.

В Ницце он встретился со своим лицейским приятелем Александром Кар-до Сысоевым, которого не видел со дня объявления войны. Саша рассказал ему, что в нескольких километрах от Ниццы, в Рокбрюне, горном городке XIII века, на холме у моря, где жила его мать, а зимой 1914 года работал Огюст Роден, продаются за смехотворную цену несколько полуразрушенных строений. Ромен, Саша и Лесли на автобусе отправились в по маршруту Вильфранш — Болье — Эз — Ля-Гюрби — Рокбрюн. Автобус остановился на дороге у границы города — по крутым средневековым улочкам транспорт не ездил. Они перекусили в кафе «Грот» на небольшой площади, а потом Саша повел их на улицу Лафонтена. Направо от нее отходил короткий, почти закругленный проулок, где справляли нужду собаки и кошки. В полутьме переулка просматривалась дверца. Кардо на ощупь повернул ключ в замке, дверь неожиданно со скрипом повернулась на петлях, и путников ослепил яркий свет — за дверью открывался вид на море. Гуськом они двинулись по узкой тропинке, вдоль которой благоухал жасмин, и в конце концов оказались в огромной бухте с берегами, поросшими мимозой, кипарисами и оливковыми деревьями с серебристыми листьями. Здесь стояла угловая башня, несколько крольчатников, птичники и хлева, в которых раньше держали мулов. Все эти постройки находились в собственности Огюста Оделла, пильщика-литейщика из Босолея.