Сталин. Большая книга о нем

был поставлен в Совете ребром. За старый президиум и политику коалиции — 414 голосов,

против — 519; воздержалось 67. Меньшевики и эсеры подвели итоги политике соглашения с

буржуазией. Созданное ими новое коалиционное правительство Совет встретил резолюцией,

внесенной его новым председателем Троцким: «Новое правительство… войдет в историю

революции как правительство гражданской войны… Всероссийский съезд Советов создаст

истинно революционную власть». Это было прямым объявлением войны соглашателям,

отвергнувшим «компромисс».

14 сентября открывается в Петрограде так называемое Демократическое Совещание,

созванное ЦИКом якобы в противовес Государственному Совещанию, а на самом деле для

санкционирования все той же насквозь прогнившей коалиции. Политика соглашательства

превращалась в бред. Несколько дней перед тем Крупская совершает тайную поездку к Ленину

в Финляндию. В битком набитом солдатами вагоне все говорят не о коалиции, а о восстании.

«Когда я рассказала Ильичу об этих разговорах солдат, лицо его стало задумчивым и потом уже,

о чем бы он ни говорил, эта задумчивость не сходила у него с лица. Видно было, что говорит он

об одном, а думает о другом — о восстании, о том, как лучше его подготовить».

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

104

В день открытия Демократического Совещания — самого пустого из всех

лжепарламентов демократии — Ленин пишет в ЦК свои знаменитые письма: «Большевики

должны взять власть» и «Марксизм и восстание». На этот раз он требует немедленных

действий: поднять полки и заводы, арестовать правительство и Демократическое Совещание,

захватить власть. План сегодня еще явно невыполним, но он дает новое направление мысли и

деятельности ЦК. Каменев предлагает категорически отвергнуть предложение Ленина как

пагубное. Опасаясь, что письма пойдут по партии помимо ЦК, Каменев собирает 6 голосов за

уничтожение всех экземпляров, кроме одного, предназначенного для архива. Сталин предлагает

«разослать письма в наиболее важные организации и предложить обсудить их». Позднейший

комментарий гласит, что предложение Сталина «имело целью организовать воздействие

местных партийных комитетов на ЦК и подтолкнуть его к выполнению ленинских директив».

Если б дело обстояло так, Сталин выступил бы в защиту предложений Ленина и

противопоставил бы резолюции Каменева свою. Но он был далек от этой мысли. На местах

комитетчики были, в большинстве, правее ЦК. Разослать им письма Ленина без поддержки ЦК

значило высказаться против этих писем. Своим предложением Сталин хотел попросту выиграть

время и получить возможность в случае конфликта сослаться на сопротивление комитетов.

Колебания парализовали ЦК. Вопрос о письмах Ленина решено перенести на ближайшее

заседание. В неистовом нетерпении Ленин ждал ответа. Однако на ближайшее заседание,

собравшееся только через пять дней, Сталин совсем не явился, и вопрос о письмах не был даже

включен в порядок дня. Чем горячее атмосфера, тем холоднее маневрирует Сталин.

Демократическое совещание постановило конструировать, по соглашению с буржуазией,

некоторое подобие представительного учреждения, которому Керенский обещал дать

совещательные права. Отношение к этому Совету Республики, или Предпарламенту, сразу

превратилось для большевиков в острую тактическую задачу: принять ли в нем участие или

перешагнуть через него к восстанию? В качестве намечавшегося докладчика ЦК на партийной

конференции Демократического Совещания Троцкий выдвинул идею бойкота. Центральный

Комитет, разделившийся по спорному вопросу почти пополам (9 — за бойкот, 8 — против),

передал вопрос на разрешение фракции. Для изложения противоположных точек зрения

«выделено два доклада: Троцкого и Рыкова». «На самом деле, — настаивал Сталин в 1925

году, — докладчиков было четверо: двое за бойкот Предпарламента (Троцкий и Сталин) и двое

за участие (Каменев и Ногин)». Это почти верно: когда фракция решила прекратить прения, она

постановила дать высказаться еще по одному представителю с каждой стороны: Сталину — от

бойкотистов и Каменеву (а не Ногину) от сторонников участия. Рыков и Каменев собрали 77

голосов; Троцкий и Сталин — 50. Поражение тактике бойкота нанесли провинциалы, которые

во многих пунктах страны только недавно отделились от меньшевиков.

На поверхностный взгляд могло казаться, что разногласие имеет второстепенный

характер. На самом деле вопрос шел о том, собирается ли партия оставаться оппозицией на

почве буржуазной республики или же ставит себе задачей штурм власти. Ввиду важности,

которую приобрел этот эпизод в официальной историографии, Сталин напомнил о себе как о

докладчике. Услужливый редактор прибавил от себя, что Троцкий выступал за «промежуточную

позицию». В дальнейших изданиях Троцкий выпущен вовсе. Новая «История» гласит: «Против

участия в Предпарламенте решительно выступал Сталин». Однако помимо свидетельства

протоколов, сохранилось свидетельство Ленина. «Надо бойкотировать Предпарламент, — писал

он 23 сентября. — Надо уйти… к массам. Надо им дать правильный и ясный лозунг: разогнать

бонапартистскую банду Керенского с его поддельным Предпарламентом». Затем приписка:

«Троцкий был за бойкот. Браво, товарищ Троцкий!» Впрочем, Кремлем официально предписано

устранить из нового издания «Сочинений» Ленина все подобные погрешности».

Последуем далее за автором: «7 октября большевистская фракция демонстративно

покинула Предпарламент: «Мы обращаемся к народу. Вся власть Советам!». Это было

равносильно призыву к восстанию. В тот же день на заседании ЦК было постановлено создать

«Бюро для информации по борьбе с контрреволюцией». Преднамеренно туманное название

прикрывало конкретную задачу: разведку и подготовку восстания. Троцкому, Свердлову и

Бубнову поручено организовать это Бюро. Ввиду скупости протокола и отсутствия других

документов автор вынужден здесь апеллировать к собственной памяти. Сталин от участия в

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

105

Бюро уклонился, предложив вместо себя малоавторитетного Бубнова. К самой идее он отнесся

сдержанно, если не скептически. Он был за восстание, но не верил, что рабочие и солдаты

готовы к действию. Он жил изолированно не только от масс, но и от их советского

представительства, питаясь преломленными впечатлениями партийного аппарата. Июльский

опыт не прошел для масс бесследно. Слепого напора больше действительно не было; появилась

осмотрительность. С другой стороны, доверие к большевикам успело окраситься тревогой:

сумеют ли они сделать то, что обещают? Большевистские агитаторы жаловались иногда, что со

стороны масс чувствуется «холодок». На самом деле это была усталость от ожидания, от

неопределенности, от слов. Но в аппарате эту усталость нередко характеризовали словами:

«боевого настроения нет». Отсюда налет скептицизма у многих комитетчиков. К тому же

холодок под ложечкой чувствуют перед восстанием, как и перед боем, и самые мужественные

люди. В этом не всегда признаются, но это так. Настроение самого Сталина отличалось

двойственностью. Он не забывал апреля, когда его мудрость «практика» была жестоко

посрамлена. С другой стороны, аппарату Сталин доверял несравненно больше, чем массам. Во

всех важнейших случаях он страховал себя, голосуя с Лениным. Но не проявлял никакой

инициативы в направлении вынесенных решений, уклонялся от прямого приступа к

решительным действиям, охранял мосты отступления, влиял на других расхолаживающе и в

конце концов прошел мимо Октябрьского восстания по касательной.

Из Бюро по борьбе с контрреволюцией, правда, ничего не вышло, но вовсе не по вине