Спустя вечность
Спустя вечность читать книгу онлайн
Норвежский художник Туре Гамсун (1912–1995) широко известен не только как замечательный живописец и иллюстратор, но и как автор книг о Кнуте Гамсуне: «Кнут Гамсун» (1959), «Кнут Гамсун — мой отец» (1976).
Автобиография «Спустя вечность» (1990) завершает его воспоминания.
Это рассказ о судьбе, размышления о всей жизни, где были и творческие удачи, и горести, и ошибки, и суровая расплата за эти ошибки, в частности, тюремное заключение. Литературные портреты близких и друзей, портреты учителей, портреты личностей, уже ставших достоянием мировой истории, — в контексте трагической эпохи фашистской оккупации. Но в первую очередь — это книга любящего сына, которая добавляет новые штрихи к портрету Кнута Гамсуна.
На русском языке публикуется впервые.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Мне выпал жребий оказаться втянутым в борьбу заинтересованных лиц и конкретных обстоятельств, которые во все годы оккупации обретали порой трагикомический оттенок. Этих трех немецких господ звали министериальдиригент Г. В. Мюллер, д-р Финке и д-р Гуденрат. Последний имел отношение к изобразительному искусству и был даже вполне образованным человеком. Позже к этим троим присоединилось четвертое действующее лицо — норвежец Гулбранд Люнде, и он привел с собой целый департамент.
18 июля 1940 года я получил письмо от Объединения представителей изобразительного искусства, подписанное его председателем, художником Ульриком Хеннриксеном. Письмо было решающим для моего отношения к «новому порядку» в искусстве, и я привожу его часть, которая, возможно, кому-то будет интересна и сейчас.
Ты честный человек — я это знаю и знаю также, что ты хочешь добра норвежским художникам.
Поскольку ты назначен немецкими властями советником по вопросам планируемых изменений в существующих ныне учреждениях норвежского искусства, я не могу утаить от тебя, что я как председатель Объединения представителей изобразительного искусства считаю необходимым предпринять…»
Далее следовала копия письма рейхкомиссару Тербовену, протест против всякого вмешательства и обзор из семи пунктов, объясняющий, что такое Объединение представителей изобразительного искусства и как оно функционирует. Письмо слишком длинное, чтобы приводить его здесь полностью. Но дальше он пишет:
«Ты, наверное, уже знаешь, что между немецкими властями и Административным советом достигнуто соглашение, в соответствии с которым каждый департамент назначает одного представителя, с которым немецкие власти смогут решать все вопросы.
Нашим представителем будет д-р Девик, начальник отдела культуры в министерстве по делам церкви. Это для нас очень важно. Однако не думай, будто все мы считаем недостаточными меры, предпринятые государством по отношению к искусству. Мы готовы внести свой вклад в существенное улучшение условий жизни художников. И выступив единым культурным фронтом, мы сможем произвести на государственные власти совсем иное впечатление, чем если мы будем порознь размахивать руками, как делаем это сейчас. Мне это совершенно ясно.
Однако люди, которые в предстоящих переговорах будут отстаивать интересы изобразительного искусства, должны обладать способностями выше среднего уровня, а также пользоваться доверием своих коллег.
Мне остается сказать, что ты во всех отношениях заслуживаешь моего полного доверия.
Чтобы тебе была ясна моя точка зрения на отношение к искусству со стороны государства и коммуны, я прилагаю несколько своих высказываний, которые я недавно направил в „Тиденс Тегн“.
Вскоре после получения этого письма у меня состоялся разговор с художниками Турстейном Турстейнсоном, Полой Гогеном и Акселем Револлом. Мы обсуждали возможность разговора с Эдвардом Мунком и даже договорились с ним о встрече. Он пригласил меня посетить его в Экелю в один из ближайших дней.
Здесь я сделаю перерыв, мне нужно оглянуться в прошлое и перевести дыхание, прежде чем я буду писать об Эдварде Мунке.
И имя и сам художник видятся мне сегодня в более широкой перспективе, чем в тот раз, когда я молодым человеком встретился с ним лично и мы проговорили целых два часа. А это очень много — два часа, вырванные из того времени, которое Мунку нужно было для его творческой работы.
У меня сохранились записи разговоров с отцом об этом художнике, который и для меня и для предшествующего мне поколения был таким мощным пробуждающим сознание символом. Мои заметки и несколько писем из Университетской библиотеки и музея Мунка — это, конечно, капля в море по сравнению со всеми материалами, собранными о Мунке и его искусстве, но все-таки они позволяют увидеть через замочную скважину, как относились друг к другу эти два великих деятеля культуры.
Вообще-то я не верю, что отец и Мунк были очень близки, уж слишком они были разные. Я опять вспоминаю Стриндберга, который был моему отцу ближе, чем Мунк, но все трое были людьми нервными и не терпели долгого общения друг с другом.
Однако несколько писем отца к музыканту-любителю, композитору и виноторговцу Хайнриху Мартенсу, написанные в девяностые годы XIX века, свидетельствуют о том, что дружба с Мунком все-таки поддерживалась постоянно.
На этих записках, которыми они обменивались между собой, редко ставилась дата, а уж тем более год, но день недели и час был по всей видимости важен:
«Суббота.Согласно любезно предоставленному тобой адресу, я завтра, в воскресенье, появлюсь в Винном филиале на Гренсен.
Но мне также известно, что ты человек музыкальный и поэтому я попросил поляка Пшебышевского с женой прибыть туда вместе с художником Мунком.
Ты не пожалеешь о присутствии поляка, он музыкален как дьявол, и ты получишь радость от общения с ним, поскольку у тебя в доме есть пианино. Мы прибудем в пять часов, к тому времени ты, наверное, уже вернешься домой. У него замечательная жена, очень милая и тоже страстная музыкантша.
Черкни мне несколько слов на адрес кафе „Гранд“ в первую половину для.
Я гарантирую тебе чудесный вечер. Потому что знаю, на что эти люди способны.
В Париже отец и Мунк встретились снова, между тем Мунк получил заказ сделать офорт с портрета Гамсуна. Одно время они посещали разные «литературные пирушки», где нервная невоздержанность отца на спиртное, — когда у него были деньги, — контрастировала со столь же нервной прижимистостью Мунка, — черта, над которой отец во время разговора лишь криво посмеивался — Мунк был не единственный.
Работа над офортом началась, когда оба они уже вернулись в Норвегию. Я немного писал об этом в биографии отца и коротко повторю здесь.
«Лян, воскресенье.Надеюсь, до марта у меня не возникнет необходимости приезжать в город. Но ты можешь появиться здесь перед моими двадцатью пятью или тридцатью учительницами. Я живу у фрёкен Хаммер, адрес известен. Но если ты сейчас выпиваешь, то водку привези с собой, у нас ее не держат. А также запасись хорошим настроением, потому что я сейчас работаю как каторжный и потому до ужаса кислый.
Однако сигары у меня есть, Маурер был так любезен, что снабдил меня ими. Я его чертовски люблю.
Вообще, когда ты уезжаешь? Если необходимо, я тоже могу приехать в город, только ненадолго. Сообщи мне, сколько тебе на все потребуется времени? Позвони по телефону. Звони так: сперва вызови Беккелагет, потом пансион фрёкен Хаммер, потом меня.
«Адрес: кафе „Режанс“.Офорт, который я сделал с твоего портрета, принят к публикации в „Пане“ (это значит, что журнал приобрел медную пластинку).
Поскольку ты говорил мне, что тебя не смущает, если он будет опубликован в Германии и поскольку этот художественный журнал издается очень небольшим тиражом (во всей Норвегии его выписывает только один человек), я не мудрствуя лукаво отправил журналу свое предложение. Из-за денежных соображений мне это очень важно.
Это не законченный портрет, только набросок. Постараюсь прислать тебе оттиск. Сообщи о своем согласии!
Сердечный привет от твоего
Очевидно, в более позднем письме, которое не сохранилось, Мунк писал, что медная пластинка стоит триста марок, деньги, которые он попросту взыскал с художественного журнала «Пан» при условии, что Ланген получит пластинку… или оттиски? Все это выглядит как-то странно, и в ответном письме отец предлагает радикальное решение, которое может освободить его друга Мунка от трудностей:
