Роковые иллюзии

«„Вайзе" — другой человек, чем „Сынок". Он проще и увереннее. Он высокий, красивый парень и производит большое впечатление. Он это знает, но не злоупотребляет этим, так как слишком серьезен. Он был активным членом компартии в Кембридже и проделал всю партийную работу, начиная с распространения газеты и кончая пикетированием предприятий, на которых проходили забастовки. Он пришел к нам из честных убеждений: интеллектуальная бессодержательность и бесцельность жизни буржуазного класса, к которому он принадлежал, его оттолкнула.

Он много читал, умен, но не так глубок, как «Сынок». Он скромен и уже из дому привык к скромному образу жизни, т. к., хотя его отец и был министром, но богат он не был. Он так же, как «Сынок», небрежно одевается и склонен к жизни богемы. Очень интересуется живописью и музыкой. Как и «Сынок», сдержан и скрытен, редко показывает свой энтузиазм или восхищение. Это в значительной степени объясняется всем воспитанием английского буржуазного мира, которое прежде всего направлено на то, чтобы внешне всегда проявлять сдержанность.

Он живет без жены, хотя ему и нетрудно было бы найти себе кого-нибудь. Мне он это объяснил тем, что он мог бы жить по-настоящему только с женщиной-товарищем и что девушки из его класса вызывают в нем отвращение. В вопросах его личной жизни он человек безупречный. Рейф как-то рассказал ему неприличный анекдот. «Вайзе» мне потом сказал, что он поражается, как коммунист может так низко и издевательски говорить о женщинах.

«Вайзе» честолюбив и не любит, когда ему доказывают, что он допустил ошибку. Он смелый человек и готов все для нас сделать. В денежных вопросах он безупречен, не хотел от нас брать денег, хотя они ему иногда и нужны были. Однако он цену деньгам не знает, не бережлив.

Ни он, ни «Сынок» не знали, для какой организации они работают. Мы лишь сказали им, что это для партии и для Советского Союза. Это им было абсолютно понятно. Они чувствовали себя тесно связанными с партией, что подкреплялось еще тем, что они каждый месяц давали из получаемых от меня денег некоторые суммы для республиканской Испании и для МОПРа. Мои отношения с ними зиждились на нашей партийности — мы были на «ты». Так как «Вайзе» был оторван от жизни партии, то я постоянно приносил ему партийные газеты и книги, которые он дома держал под замком и после прочтения мне возвращал. Вообще я ему часто дарил книги — это доставляло ему большое удовольствие.

Ему приятно, когда его хвалят за нашу работу, так как это дает ему сознание, что он делает для нас что-то полезное. «Вайзе», «Сынок» и др. наши сотрудники в Англии выросли в обстановке легальности нашей партии, в атмосфере демократических иллюзий. Поэтому они бывают неосторожны, и наши мероприятия по конспирации кажутся им преувеличенными. Если только с нашей стороны были бы допущены какие-нибудь смягчения в отношении конспирации, то эти люди распустились бы еще больше. Поэтому в отношении их надо строго придерживаться основ конспирации — даже рискуя иногда в их глазах казаться смешными. Особенно необходимо подчеркнуть перед ними нашу принципиальность. Партия и Советский Союз (наше революционное дело) являются для них абсолютным авторитетом. Поэтому они рассматривают наших работников только с этой точки зрения. Случалось, однако, в прошлом, что мы совсем не получали ответа из дома на важные вопросы, поставленные нам на месте нашими источниками, или же дом ставил перед нами в отношении этих людей такие задачи, за которые они даже взяться не могли. Методы «Манна» в таких случаях заключались в том, что он перед «Вайзе» издевался над домом, объясняя многое плохой работой и небрежностью Центра. Был, например, такой случай. «Манн» на основании указания из дому должен был поставить перед «Сынком» задачу убить Франко. «Манн» считал, что «Сынок» с этим делом все равно не справится, но так как из дому продолжали на этом настаивать, то он все же передал задание «Сынку», но в такой форме, что «Сынок» увидел, что «Манн» сам несерьезно относится к этому делу. Такое поведение, разумеется, подрывает авторитет дома в глазах этих людей, это тем более, что все они склонны немного к цинизму, который они получили от своего класса и от всей атмосферы жизни английской интеллигенции. Поэтому они должны постоянно видеть непоколебимое доверие к Центру наших работников, так как только таким путем они смогут изжить эту свою черту, унаследованную от буржуазного класса» [397].

Анализ Дейча показывает степень незрелости этих британских агентов, которые были готовы «делать для нас что угодно», лишь бы их «похвалили за работу». Хотя они, безусловно, были идеологически настроены против буржуазии, все же не может не удивлять, что кембриджские выпускники не пытались разузнать побольше о том, что, по-видимому, было притягательной силой служения революции. Однако, как говорил Орлов, спасение мира от ужасов фашизма завоевало Советскому Союзу лояльность «утративших цель молодых людей», уставших от однообразной жизни в удушающей атмосфере своего привилегированного класса, ищущих в неспокойные времена якорь спасения для их личной веры [398].

Трагедия как Орлова, так и его агентов заключалась в том, что «великие нелегалы» на самом деле не были типичными представителями того, чем стал советский коммунизм при Сталине. Все мастера шпионажа, за исключением Дейча, вскоре будут ликвидированы, брошены в тюрьмы или вынуждены бежать, подобно Орлову, от бездумной жестокости и самовозвеличивания тоталитарной тирании. Дейчу удалось избежать чистки рядов старой гвардии НКВД только потому, что, как показывает его досье, он был скорее техническим исполнителем, чем революционером, подобно Орлову. Он тогда выжил, но пропал без вести в море в ноябре 1942 года, когда пароход, на котором он плыл в Америку, чтобы начать новый этап подпольной работы, был торпедирован немецкой подводной лодкой [399].

Значительное мастерство Дейча в своей области было опробовано на практике, когда Орлов в спешном порядке покинул Лондон в октябре 1935 года. Он оставил своему помощнику деликатное поручение по руководству «Вайзе» в первые месяцы его деятельности в МИДе в качестве проходящего испытательный срок оперативного агента советской разведки. Назначение Маклейна в Западный отдел обеспечило ему прямой доступ к секретным документам и докладам, касающимся британской политики в Нидерландах, Испании, Португалии и Швейцарии, а также к документации, относящейся к Лиге Наций. Москве, возможно, было бы приятнее, если бы Маклейн попал в Северный отдел, который занимался отношениями с Советским Союзом, Скандинавией и балтийскими государствами. Но Маклейн быстро исправил положение, завязав дружбу с одним из высокопоставленных сотрудников этого отдела по имени Лабушер, который, судя по сообщению Дейча, ничего не подозревая, «помогал в передаче» информации [400]. Для того чтобы быть в курсе происходящего в отношениях Британии с Францией, Германией и Бельгией, «Вайзе» удалось «заарканить» своего знакомого по Кембриджу Тони Клода Рамболда, сына британского дипломата сэра Гораса Рамболда. Тони в то время был третьим секретарем в Центральном отделе МИДа. Он регулярно обедал с Маклейном в клубе «Тревеллерз» на Пэлл-Мэлл. Маклейн без промедления передавал своему куратору любую информацию, которую ему удавалось выведать.

«Мною даны ему указания в течение первых месяцев изучать обстановку в министерстве и в отделе, в котором он работает», — писал Орлов в служебной записке от марта 1936 года на имя Абрама Слуцкого, который теперь руководил Иностранным отделом. В течение десяти месяцев своего пребывания в Москве перед назначением в Испанию Орлов, как показывают документы НКВД, продолжал наблюдать за кембриджской группой и помогать в руководстве ее деятельностью из Москвы. Он, например, особенно настаивал на том, чтобы Маклейна не использовали на полную мощность на оперативной работе «до тех пор, пока он досконально не изучит распорядка движения и хранения секретных документов и способа их изъятия». Маклейн не должен был на той стадии выносить какие-либо материалы из министерства, и ему следовало рекомендовать «ограничиться» дачей нам кратких сведений о характере и содержании проходящих через его руки документов» [401].