И было утро, и был вечер

Он бросил нож и пополз, волоча за собой по грязи кровоточащий кусок ноги. От боли терял сознание и снова полз. Наконец его подобрали посланные комбатом Бояринцевым уцелевшие солдаты. Они вынесли Костю с поля боя и дотащили до санроты полка. Затем были санбат дивизии, госпитали, долгие месяцы борьбы за жизнь.

Много лет спустя, вспоминая те дни, Костя писал:

Ватничек был туго подпоясан

Выданным в училище ремнем.

Завтра все-таки пройдем по Яссам,

Ежели сегодня не умрем.

Не засыпала тебя лопата,

Вышло - доползти и одолеть

Марево санроты и санбата,

Санлетучек и госпиталей...

К. Л. 1981 г.

% % %

Прошел еще год. Война продолжалась с неослабевающим ожесточением. Казалось, конца ей не будет...

И вдруг разразился невероятный, долгожданный, вожделенный мир! Умолкли пушки, и засверкал сказочный май 1945-го! Все вокруг закипело, забурлило, зацвело. В радостном изумлении смотрели мы на восторженные толпы людей в чистеньких чешских и венгерских городках. Трудно было привыкнуть к миру, к тишине. Не верилось, что больше не услышим ни снарядных разрывов, ни команды: "К бою!".

На Запад - на Прагу, на Вену, на Эльбу - хлынули ликующие потоки победителей. Вот и наступил наконец тот самый "Праздник на нашей улице"! Вот она - Победа!

А на Восток под конвоем понуро брели бесконечные колонны пленных немцев и власовцев, "освобожденных" из плена красноармейцев и "остарбайтеров" - в Россию, в Сибирь, в ГУЛАГ...

В вихре всеобщего ликования на колонны поверженных врагов и безвинных, затравленных или заблудших людей - жертв насилия - внимания не обращали.

Прекрасный и желанный, безумный и жестокий мир.

Сейчас мои товарищи в Берлине пляшут линду.

Сидят мои товарищи в венгерских кабачках.

Но есть еще товарищи в вагонах инвалидных

С шарнирными коленями и клюшками в руках.

Сейчас мои товарищи, комвзводы и комбаты

У каждого по Ленину и Золотой звезде

Идут противотанковой профессии ребята,

Ребята из отчаянного ОИПТД.

К. Л. 1945 г.

Верно, мы даже сидели в кабачках и в счастливом угаре плясали что-то непонятное, возможно, эту самую линду. Мы выжили. Мы получили право на счастье!

И сразу, без перерыва, началась наша новая жизнь. Загорелись ярким пламенем тлевшие подспудно желания, появились новые надежды, захотелось осуществить отложенные планы, добиться радости и счастья.

В годы войны нашим жизням была грош цена. Миллионы молодых людей были загублены понапрасну из-за бездушности, некомпетентности и глупости предводителей и начальников. Бессмысленно, ни за что. Миллионы погибли осмысленно, как истинные герои и альтруисты. Вечная им память и благодарность! Их не вернуть. Будем хотя бы помнить. И это, кажется, все, что мы можем сделать. Сохраним память!

Даже мы, не столь уж многочисленные счастливцы-фронтовики, которым суждено было пережить войну, немало потеряли. Наши сердца и души были изрядно исковерканы и ожесточены. Мы отстали от сверстников, потеряли лучшие годы для учебы, для культурного развития, для профессионального и творческого роста.

Тогда, в мае 1945-го, жизнь вновь обрела цену. Мы не разменяем ее - эту единственную, прекрасную и удивительную жизнь - на мелочи, на пустяки!

Надо было безотлагательно принимать судьбоносные решения. Требовались мудрость, смелость и решительность. А нам казалось, что предстоящая жизнь бесконечна. Я, уже не зеленый юнец, все же не почувствовал нутром, сердцем, что "все сроки кратки в этом мире, все превращенья - на лету!" (А.Твардовский).

Не заметил я, что жизнь неслась мимо, как дикий конь в степи!

% % %

Только через десять лет после войны мы наконец встретились с Костей в Москве, на площади Ногина. Он заметил меня в толпе и окликнул. Я вздрогнул, остановился и сразу все вспомнил. Мы обнялись, помолчали, посмотрели друг другу в глаза и увидели там радость и печаль...

Все изменилось вокруг и внутри нас. Мы жили уже в другой стране, в другой эпохе. Тридцатилетние мужчины. У каждого за спиной - своя отдельная жизнь. Но и прошлое не забылось. Оно лежало тяжким грузом на наших душах.

Мы встретились, как братья после долгих скитаний. Вспомнили наш прощальный разговор утром 5-го декабря 1943 года на окраине села Малая Девица. Нам с Николаем Казариновым предстояло добираться до г. Остра во 2-ю воздушно-десантную дивизию, а Косте с Валентином Степановым - до станции Бровары в 189-ю стрелковую дивизию, называемую "болотной". Почему "болотная"? Да просто потому, что раньше воевала в пинских болотах.

- До свидания, Костя. Когда же мы увидимся?

- А увидимся ли? На всякий случай прощай, Моисей!

- Прощай, Костя!

Впереди была полная неизвестность, даже своих полевых адресов мы еще не знали. Не было постоянных адресов и у наших родителей. Я был растерян и подавлен. Чувствовал, что прощаемся навсегда. Мы обнялись, похлопали друг друга по спине, помолчали и разошлись. Шел густой снег, дул порывистый ветер. Нам предстояла дальняя дорога к фронту и дальше - через войну...

Мы подошли к Чистым Прудам. Медленно наступал московский вечер. Нас обгоняли озабоченные, торопливые, чужие люди. Костя был в Москве единственный близкий человек. Он привел меня к себе, в тесную съемную комнатку, где едва помещалась узкая кровать, шаткий столик на тонких ножках и два стула.

За стеной долго была слышна раздраженная болтовня хозяев. Мы жаждали выговориться и просидели до рассвета, так и не успев рассказать друг другу всего, что случилось с нами за эти годы.

% % %

Трудно было Косте после фронта приспосабливаться к неприглядной жизни инвалида. Больше всего на свете он боялся показаться в чем бы то ни было человеком ущербным, неполноценным. Прежде всего предстояло изготовить и подогнать сложный протез и снова научиться ходить.

Главное - протез. Все протезы были очень тяжелы и неудобны, они плохо сгибались в колене, постоянно травмировали культю, до крови растирали кожу. Культя при этом воспалялась, сочилась, запекалась кровь, и ходить становилось невозможно. Поначалу казалось, что выход один - костыли. Костя переживал это очень болезненно. Даже трость, на которую он вынужден был опираться, особенно в первое время, травмировала его психику. Он никак не желал казаться увечным. Ни в коем случае!

Мастера-ортопеды, к которым обращался Костя, объясняли ему, что не могут сделать легкий и удобный протез, так как не имеют прочных и легких материалов: титана и специальных пластмасс. Такие материалы были только за границей.

Все же в конце концов, с грехом пополам, протез сделали, затем кое-что подогнули, подпилили, подшили, и Костя, человек спрсобный во всех отношениях, научился ходить прямо, без трости и почти не прихрамывая. Это стоило большого труда.

Обрадованный таким успехом, Костя в 1946 году вдруг загорелся желанием продолжить службу в армии. Он обратился в военкомат, а затем - в различные инстанции Министерства обороны. Все начальники отказали. Однако Костя сумел-таки убедить кого-то из Главного штаба артиллерии в том, что, если безногий человек способен управлять боевым самолетом, то он, Костя, справится с обязанностями комвзвода или комбата.

В конце концов он получил назначение в учебный артполк. В полку его постигло, однако, горькое разочарование: служба оказалась нудной, тягостной, не оставляющей свободного времени; сослуживцы были не интересны, перспектив продвижения - никаких.

Тогда Костя без промедления принял единственно правильное решение: оставил службу в армии и поступил в Литературный институт им. Горького. Здесь он оказался на своем месте и сразу проявил незаурядные способности, что было отмечено многими именитыми литераторами

% % %

В 1946 году Костя написал ставшее сразу известным и ходившее в Москве по рукам стихотворение "Нас хоронила артиллерия". Известный поэт Владимир Соколов вспоминал: "... Это было поздней осенью 1947 года. Шел литературный вечер поэзии. К трибуне вышел, чуть-чуть прихрамывая, среднего роста, абсолютно прямой человек в сером, ладно пригнанном костюме. Он не взошел на трибуну, он встал рядом с ней.