Моя война. Чеченский дневник окопного генерала

— необходимо выделить два-три автомобиля для местного РОВД;

— подключить электроэнергию;

— распределить муку, сахар, соль, подсолнечное масло, крупы, конфеты, печенье, чай;

— школьные комплекты: портфели, учебники, тетради, дневники, ручки;

— обувь детская: галоши, резиновые сапоги…

Ближе к Гудермесу начались серьезные трудности. Из данных разведки знал, что в населенных пунктах находятся боевики, которые собираются оказывать сопротивление. Но и здесь мы вновь прибегли к использованию метода «военно-народной дипломатии». Подходили к тому или иному населенному пункту на расстояние «пушечного выстрела» (чтобы мы могли поразить огнем противника, а он бы нас не доставал), блокировали его, а затем приглашали местную делегацию на переговоры. Люди, как правило, приходили — глава администрации, представители старейшин, духовенства, учителя — от трех до десяти человек.

Бывало, по два часа я с ними разговаривал. Убеждал, что войска пришли не для того, чтобы разрушать их очаги и убивать жителей, хотя знаем, что в селе находятся бандиты. Мы вам даем время для того, чтобы вы собрали народ и переговорили. Предупреждаю сразу: войска войдут в село без стрельбы. Но если кто-то выстрелит в сторону моих солдат, моментально откроем ответный огонь.

Я честно все говорил. Просил объяснить жителям ситуацию и дать ответ. Не получается мирным путем — скажите мне об этом, убеждал я делегацию, в противном случае тактика будет другой… Через несколько часов переговоры возобновлялись. Старейшины давали слово, что никто стрелять не будет.

После этого подразделения внутренних войск и милиции проводили «зачистку» под прикрытием подразделений Министерства обороны. Именно тогда в обиход вошел термин «культурная зачистка». У многих это выражение вызвало смех, откровенное раздражение. Мол, что с ними церемониться — надо действовать жестко. Я же настаивал на своем. На штабных совещаниях, где присутствовали и представители МВД, непосредственно участвующие в «зачистках», строго требовал от командиров, чтобы при осмотре дворов и домов не занимались мародерством.

Такая тактика находила отклик. Нам не стреляли в спину, а во многих селах мирные жители (я говорю о чеченцах) порой угощали наших солдат хлебом, молоком… чего раньше, если брать первую войну, никогда не было. Часто чеченцы приходили ко мне на командный пункт — приглашали посетить школу, выступить на митинге… Это свидетельствовало о том, что армию в республике встречали как освободителя, а не как завоевателя.

Когда войска покидали тот или иной населенный пункт, туда возвращались беженцы, причем имевшие крышу над головой — их дома не пострадали. Уходить же из села их зачастую вынуждали бандиты, которые накануне прихода «федералов» нагоняли страх: «Придут русские — всех вас перережут. Или оказывайте сопротивление, или покидайте села». Конечно, люди боялись. Но, возвращаясь в село, убеждались, что их жилье и имущество в целости и сохранности. Поэтому, спустя время, на переговорах уже не звучала тема угроз обстрелов, каких-то репрессий. А спрашивали местные чеченцы о том, к примеру, можно ли завтра вернуться в свои дома. Конечно, можно. И они возвращались. Таким образом, мирная жизнь в северных районах республики восстанавливалась быстрее.

Конечно, не всегда и не везде проходило все так гладко, как хотелось бы. Но следует подчеркнуть: большинство чеченцев радовались нашему приходу в республику. Они устали от той жизни, которую уготовил им их президент А. Масхадов и его приспешники. Дети годами не учились в школах, пенсионеры не получали пенсий. В Чечне процветало воровство и нищета. Люди хотели нормальной жизни, скорейшего наступления мира.

Осенью 99-го я познакомился с М. Гезимиевой. С 1973 года она работала директором средней школы в Гудермесе, многое пришлось повидать. К женщинам на Кавказе отношение неоднозначное, особенно в Чечне. Но Малика Шамсудиновна пользовалась в городе огромным авторитетом. С ней считались многие мужчины, в том числе и старейшины. Впервые мы встретились на переговорах. Войска к тому времени вплотную подошли к Гудермесу, блокировав его со всех сторон.

На встречу со мной пришли человек двадцать, среди них выделялись полевые командиры отрядов, обосновавшихся в городе. Нервничали, горячились, доказывали… невозможно было унять эмоции. Тогда слово взяла Малика, и всё сразу стихло:

— Неужели вы не видите, что этот человек пришел в Чечню с миром, к вам сюда пришел. А мог бы и не вести с вами переговоры — взял бы и отдал приказ на уничтожение… Ему небезразлична судьба республики, как, наверно, и вам. Он здесь вырос, его здесь учили в школе, он здесь начинал взрослую жизнь…

Кезимиева говорила фактически то, что я и сам хотел сказать. Ее внимательно слушали, в том числе и боевики. Поразительная женщина! Смелая, решительная. Никого не боялась. Позже, когда стала главой администрации Гудермеса, на нее было совершено несколько покушений. Но такую женщину сломить, наверное, невозможно.

Там же, под Гудермесом, я познакомился с муфтием Чечни Ахматом Кадыровым — человеком непростой судьбы. В первую чеченскую войну он поддержал Дудаева и выступил против ввода российских войск на территорию Чечни. Но затем решительно порвал не только с бандитами, но и с Масхадовым. Кадыров публично осудил действия ваххабитов, вторгшихся в Дагестан, открыто призвал чеченский народ бороться с бандитами и уничтожать их.

Метод «военной дипломатии» оправдывал себя и в горах. Там произошла встреча с Супьяном Тарамовым. Он родом из Ведено. Рос и учился вместе с Шамилем Басаевым. В первую войну не воевал против нас, но и не поддерживал российские войска.

Осенью 99-го Тарамов сам ко мне пришел, не я к нему. Состоялся разговор. Он сказал, что хочет мира для республики, хочет, чтоб не гибли зря молодые чеченские парни… Я ему поверил.

В Ведено был создан стрелковый батальон из местных жителей, который возглавил Тарамов. Я ожидал от него решительных действий, но Супьян честно признавался, что в открытую с боевиками его люди воевать опасаются — боятся кровной мести. Его заслуга состояла в том, что чеченский батальон сопровождал колонны подразделений федеральных войск через ущелье. Тарамовские ребята несли дежурство на блокпостах, участвовали в патрулировании с солдатами комендантских рот…

Подобные отряды самообороны или ополчения создавались и в других районах республики, например в Гудермесе, Аргуне, Новогрозненском, других населенных пунктах. Чеченцы сами охраняли свои села и не пускали туда бандитов.

Помню, был такой случай. Под Кади-Юртом я вел переговоры, кто-то очень хотел их сорвать: спровоцировали местных жителей, несколько сот человек (преимущественно женщин), и они двинулись из селения Суворов-Юрт в нашем направлении. Настроены были враждебно. Как позже выяснилось, им сказали, что войска через несколько часов сотрут Кади-Юрт с лица земли. А я прибыл туда фактически без охраны: со мной лишь несколько офицеров на боевой машине пехоты. Но, узнав о провокации, я вызвал на всякий случай пару вертолетов. Они стали кружить над нами. Однако, к счастью, военная сила не понадобилась. Увидев меня, толпа сразу успокоилась. Многие меня узнали, протягивали руки для рукопожатия… Вышла пожилая чеченка: «Люди, так это же Трошев! Он стрелять не станет. Расходитесь! Все будет нормально».

Там я познакомился с некоторыми чеченцами, которые мне очень помогли в дальнейшем.

Конечно, не все лояльно были настроены к федеральным войскам. И в первую очередь — бандиты. Но с ними мы не церемонились. Собственно, войска и были введены в Чечню, чтобы покончить с бандитизмом и терроризмом раз и навсегда. Прежде чем нанести огневой удар, я с группой офицеров всегда выезжал на переговоры с представителями местной администрации и общественности, а если надо было, то и с боевиками. Разрушить дом или село — дело нехитрое при наших возможностях, но чего бы я добился этим? Ничего, кроме гнева и ненависти народа. Больше того, это подтолкнуло бы многих колеблющихся в объятия бандитов, реанимировало бы «движение сопротивления». А поддержка большинства населения нам была нужна. Известно, что хорош тот способ ведения боевых действий (разумеется, цивилизованный), который приносит конкретный позитивный результат при меньших потерях. Я старался избегать поспешности, не делал «резких движений», разделял матерых бандитов и мирных жителей. Хотя разрушить легче, чем убедить человека добровольно сложить оружие.