Воспоминания

Зима в Тифлисе была в этом году очень теплая, морозы не достигали свыше 5° по Реомюру, и уже в январе начали появляться весенние дни, каких в Саратове в эту пору года мы и во сне не видали. Миндальные и абрикосовые деревья покрылись как снегом густым белым и розовым цветом, в садах подвязывали и подрезывали виноград; на полях цвели фиалки и везде зеленела трава. Замечательно, что с этого времени, в продолжение двадцати лет, зимы становятся здесь все суровее и холоднее, климат постепенно заметно изменяется. Вероятно, этому содействует безжалостное истребление в окрестностях Тифлиса со всех сторон лесов.

В начале года занятия в Совете состояли преимущественно в совещаниях по поводу открытия новых губерний, раза два князь наместник сам участвовал в наших заседаниях, иногда довольно продолжительных. Ладинский завел такой порядок, что после каждого заседания все члены Совета отправлялись к нему обедать. Он принимал очень гостеприимно, хорошо кормил, а поил по большей части вином из лучших местных виноградников. По временам он задавал и вечера, по всей форме, с дамами, музыкой и танцами. Нередко и Воронцовы посещали его. Хоть он был старый холостяк, но любил повеселиться и увеселять других, жил совершенно привольно, в свое удовольствие. Вообще эта зима в Тифлисе была оживленная и веселая в общественном отношении, но мы мало принимали участия в ее веселостях, так как ни я, ни жена моя, ни дочь не чувствовали к ним никакого влечения и пользовались ими только по необходимости или, вернее сказать, по обязанностям моего служебного положения. Воронцовы жили конечно с обычною своею барскою роскошью, и издавна заведенные их еженедельные вечера по понедельникам, продолжались и здесь так же, как в Одессе, только с более интимным оттенком, в небольших комнатах той части дома, которую занимала княгиня, и где она в назначенные дни принимала визиты. Кроме того, они несколько раз в зиму давали блестящие балы в больших, парадных залах дома, по праздникам и разным случаям, как, например, 8-го ноября, день именин князя, 6-го декабря, тезоименитство покойного Государя Императора, под новый год и проч. На всех балах и вечерах считалось как бы какой то необходимостью, с целью оказать внимание или доставить удовольствие туземному обществу, чтобы некоторые из грузинских дам и кавалеров протанцевали лезгинку, танец незамысловатый и не представлявший ничего особенного, кроме разве того, что публика, окружающая танцующих, должна была под такт бить в ладоши, что сама княгиня исполняла с превеликим усердием. Князь, обыкновенно игравший в соседней комнате в ломбер, вставал из-за стола и приходил посмотреть на пляску, со своей тонкой, неизменно-снисходительной улыбкой [86].

В половине марта (1847) происходила большая церемония по поводу прибытия в Тифлис из Константинополя турецкого паши — кажется Требизондского — с поручением от султана Абдул-Меджида вручить Воронцову портрет султана, украшенный драгоценными камнями для ношения на груди. Прием паши у князя и вручение портрета совершилось весьма торжественно, в присутствии всей свиты наместника и всех главнейших официальных лиц, в числе, коих был и я в полной парадной форме.

Кроме занятий по Совету, у меня и дома к этому времени набралось достаточное количество занятий по делам всех переселенцев в Закавказский край, переданных в мое ведение, и по ревизии палат. Мне предлагали еще сделаться членом по хозяйственной части института, но я отказался.

По поручению князя Воронцова, я отправился 5-го апреля для обревизования государственных имуществ Шемахинской губернии. Меня сопровождали жена и дочь для встречи в Баку старшей моей дочери Екатерины с внуками, которая переселялась уже к нам по случаю ожидавшегося перевода зятя моего Юлия Федоровича Витте на службу в Закавказский край. По просьбе моей о перемещении его в Тифлис, князь сейчас же предложил ему место начальника хозяйственного отделения в своей канцелярии, но Витте должен был оставаться еще несколько времени в Саратове, пока состоялись окончательные формальности его перехода, увольнение из министерства и передача дел по ферме.

Первый наш ночлег был в немецкой колонии Елизабетталь. Меня провожал известный тогда в Закавказье старожил Зальцман, служивший когда то офицером в Виртембергской армии, переселившийся с давних пор в Грузию, занимавшийся всевозможными отраслями хозяйства (не приносившими ему однако особенных выгод), превосходно узнавший тот край и все его нравы, человек весьма неглупый, занимательный рассказчик, бывший как бы патроном своих собратий местных немцев. Он хотел лично меня познакомить с колониями, их выдающимися деятелями и делами. Здесь кстати скажу все, что считаю нужным о немецких колониях в Грузии вообще.

Первый повод к основанию их возник по причине желания генерала Ермолова завести одну немецкую колонию вблизи Тифлиса, для снабжения европейских жителей этого города съестными припасами и овощами, коих грузины не знали и не разводили. Ермолов писал об этом в Петербург, и в 1817-м году к нему прислали из Одессы до 50-ти семейств из вновь прибывших Виртембергцев. Ермолов с начала прибытия своего в Закавказский край, полагал что казенных и свободных в Грузии земель, удобных к занятию новыми поселениями, находится необъятное пространство; но когда дошло до дела, то оказалось, что из земель, удобных и имеющих средства орошения, не только в окрестностях Тифлиса, но и во всей Грузии нет ни клочка, который не состоял бы в частном владении или на который, по крайней мере, не предъявлялось бы права собственности, коль скоро заявлялась надобность к занятию его, для чего бы то ни было по распоряжению правительства. Пришлось водворить эти пятьдесят семейств в двух колониях, в тридцати пяти верстах от Тифлиса, на реке Иоре, на землях, хотя и несомненно принадлежавших казне, но необходимо требовавших орошения, для чего надобно было из той реки проводить водопровод, стоивший значительных издержек. Ермолов, чтобы не оставлять долго эти переселившиеся семьи без приюта и места водворения, убедил их там поселиться, уверив их, что водопровод им будет непременно устроен. Правда, что правительство заботилось о том и употребило на это предприятие несколько десятков тысяч рублей; но вот с 1817 года прошло уже около пятидесяти лет, а водопровода все еще нет. Главнейшие причины того самые обыкновенные и общеизвестные: небрежность и недостаток знания дела инженеров, неточные предварительные исследование, неопытность в том местного начальства, словом все, что было поводом у нас в России к бесполезным тратам многих миллионов рублей, с начала прошедшего столетия и доныне, на множество разных подобных предприятий, не имевших ни малейшего успеха. Колонисты этих двух колоний перебиваются кое-как, добывают себе сколько могут воды для поливки из реки Иоры и все остаются в блаженном уповании, что авось хоть когда нибудь найдется добрый человек, который сумеет провести им постоянно нужное количество воды, если не для полей, то хоть для поливки их виноградных садов.

Так было в 1847 году, при первой моей поездке по Закавказью; так и теперь, чрез восемнадцать лет после того, устройство водопроводов находится не в лучшем положении в Закавказском крае. Следовало бы обратить особенное внимание на этот предмет, как составляющий одну из важнейших частей хозяйственного благоустройства в крае. По моему мнению, необходимо было бы составить зрело обдуманный план для дальнейшего и постепенного действия правительства по этому делу, едва ли не самонужнейшему для благосостояния Закавказского края. Без этого, все будущие (также как и прошлые) издержки и денежные пожертвования к достижению цели будут напрасны и бесполезны. До настоящего времени относительно устройства в общих видах водопроводов и орошения земель в крае ничего не предпринято. Известный своими смелыми проектами тайный советник барон Торнау составил обширный план для осуществления этой настоятельной потребности, и план его, вполне одобренный правительством, мог повести к удовлетворительным результатам; но в этом случае, как и во многих других, проявилось затруднение, пресекшее дело в самом корне: недостаток источников, откуда бы получить на это деньги, коих потребовалось бы много. Барон Торнау предполагал сделать заем в двенадцать миллионов рублей заграницею и даже нисколько не сомневался в успехе его, но горько обманулся. Для совершения займа был назначен полугодовой срок, который миновал, и оказалось, что заем не состоялся. В утешение свое от неудачи этого предприятия, барон поступил вновь на службу и назначен прямо в сенаторы.