Пристрастные рассказы

19.10.1930. В Гизе канитель с договором — юрисконсульт всё переписал наново и требует нотариальной бумажки — не верит Совнаркому. Звонила редакторша насчет школьного Маяковского — наркомпрос требует многоточие вместо слова «блядь». Пришлось заменить «Во весь голос» другими стихами во избежание такого безобразия…

В Литературной — отрывок из пьесы Олеши — какой-то сгусток пошлости. Все-таки это уже чересчур.

Волосит, маленький мой, Щенит. Сегодня поплакала у тебя в комнате на Лубянке — представила себе как все это случилось. Ужасно маленькая комнатенка.

20.10.1930. Пошляков развелось несметное количество. Меня от них выворачивает наизнанку. Кассиль сказал мне об Олешевском отрывке: «пока ничего не могу сказать». Поголовная пошлятина — интонацийки, платьишко, литературишка, взаимоотношеньица. Все врут, все всего боятся.

Меня подташнивает, зубы ноют — от этого. Тут все Арагоновские ругательства были бы уместны.

21.10.1930. 1) Договор еще не подписан,

2) я не получила денег,

3) машина еще не вышла из ремонта,

4) дров еще нет.

Все это должно было быть через 2–3 дня.

Это невыносимо, что Володя застрелился!

22.10.1930. Был Реф — почти все кроме стариков по обыкновению. Ося сказал о роспуске Рефа…

Ося вспомнил, что когда Володя ходил насчет журнала. Кажется в ЦК, ему сказали, что Реф решено не закрывать, на что Володя ответил: Реф никто не открывал и закрыть его нельзя, оттого что это не организация, а взгляд на вещи.

На 28-ое назначено следующее сборище.

Не могу ощутить смысла моего существования. Ни на минуту не забываю о Володе.

23.10.1930. Ося дал Семе тему для новой поэмы — к 50-летию убийства Александра II.

Арагоны в волнении — их посылают делегатами в Харьков.

24.10.1930. Вчера, наконец, заключили договор с Гизом.

25.10.1930. Ругалась на складе Мол. Гвардии оттого, что не хотели дать мне один экз. «Марша комсомольца», мотивируя это тем, что у них нет всех 25-ти причитающихся мне экземпляров. Разговор был по типу: an Bier verdienen wir doch und am Wasser garnichts. [124]

Петя собрал 9-й том.

27.10.1930. Не переставая, думаю о Володе. Хочется чего-нибудь самого лучшего — не сравнительно, а абсолютно.

Подписала в Гизе календарный план.

На ловца и зверь бежит — просматривала белогвардейский журнал и напоролась на хвалебную рецензию о Катаеве: о соц. заказе не может быть и речи, просто прекрасный русский писатель…

28.10.1930. Обсуждали ак. издание — Ося, Вася, Петя, Коля, Сема и я. Остальных не дозовешься — будем действовать самостоятельно и рассылать повестки.

30.10.1930. Сегодня по старому мой день рожденья — цветы, крендель, конфеты, Абрау — всё дареное — денег нет. Народу — человек сорок. Лучший подарок — К. сняли с Правды.

1.11.1930. Ося сегодня здорово объяснил: Литфронт и Реф — на полдороге на одном и том же полустанке, но паровозы у них повернуты в противоположные стороны — у Рефа от буржуазии к пролетариату, а у Литфронта — наоборот.

Когда представляю себе Володика по фотографиям получается крошечная модель Володи. Нужен гигантский портретище, чтобы была хоть тень иллюзии.

Ося пришел от Асеевых — там чехи и немцы приехавшие на съезд. Прочла статью Беспалова и Бескина о Володе — одна другой хуже, причем хуже — беспаловская: так цитирует стихи, что понять нельзя.

2.11.1930. Читала Эле кусок своих записок. Говорит, что «записки бесспорные», но при жизни издавать их не надо — не так поймут. А если издать, то разве только для того, чтобы получить право работать, чтобы «не сажали за обедом в конце стола».

Всем снится Володя: Эле — почти каждый день, а мне — нет.

Семиного отца спросили чем занимается его сын. Он ответил: А! Он пишет фантазии!

3.11.1930. Посидела у Володи, убрала комнату.

Эля и Арагон едут завтра в Харьков со всеми делегатами специальным поездом.

Когда осталась одна, думаю только о Володе. Сразу все мысли переключаются на него.

Очень хочется писать — боюсь только, что мало помню послереволюционного.

Ермиловская покаянная статья в Правде. Он порет себя по пунктам. Хорошо, конечно, такое отсутствие упрямства, но где гарантии на будущее?

Мои бесхитростные неприхотливые мечты: 1) Наладить в этом месяце издание 2) Похудеть 3) Сшить несколько новых тряпочек.

Придумывали с Осей заглавие моим запискам (дописанным!): Людье. Джунгли, Рассказ с пристрастием, Беспристрастный рассказ, Избранные рассказы Лили Брик…

4.11.1930. Арагоны отбыли в Харьков.

Про кого-то: он любит смотреть на голую женщину, но не любит, когда ему ее показывают…

Вчера опять звонили какие-то: можно Брик? Ха-ха-ха-ха… почему вы угробили Маяковского?.. и хлоп трубкой.

5.11.1930. В литгазете Сельвинский «Декларация прав поэта»: обзывает Володю жандармом. Коля написал дышащее достоинством письмо.

Оля Маяковская принесла банку айвового варенья — каждый ломтик напоминает Володика.

Вася предлагает завести карточку на каждое Володино стихотворение.

6.11.1930. Вышел 7-ой том. Ездила в Гиз за Грозным смехом. Составляли с Васей формы соглашения с редакторами и комментаторами. Вася говорит, что Сема написал стихи в ответ на «декларацию» Сельвинского — ужасающе ругательные. Читал их в Комсомолке — аплодировали.

10.11.1930. Встретилась с Васей у Коли. Вася принес переписанное Колино письмо. Вместе пошли в Гиз, а там все выходные. Ни у меня, ни у Васи не нашлось пяти рублей заплатить за стопу бумаги. Встретили на лестнице Сему — бежал в Комсомолку обсуждать подборку в ответ на Сельвинского. Говорят, показывать «Барышню и хулигана» [125] немыслимо.

11.11.1930. Вчера в Комсомолке Колино письмо.

Была в Гизе. Приходили рефовцы. Кассиль настрочил письмо: «На своем коне полководца?» Все подписались.

Звонили, что Олеша и Катаев хотят участвовать и что хорошо бы всем вместе. Я сказала, что пусть бы они — отдельно.

Писали с Васей договора с авторами статей и комментариев.

Завтра мой настоящий день рожденья — для Оси.

13.11.1930. Была в архиве Моссельпрома. Чудовищно видеть Володины счета, писанные его рукой. Может быть, по ним удастся разыскать в типографии стихи.

Смотрела «Учительницу рабочих».

Приснилось, что плывем — Ося, Володя, Булька и я. Надо переплыть на другой берег. А над землей вертятся и танцуют аэропланы и я боюсь, что они разобьются об землю.

На берегу раскрываем чемоданчик — надо что-то зашить Володе. Я ему говорю в шутку — ну что бы ты без меня делал? А Володя так пренебрежительно: просто пошел бы.

Арватов сказал мне вчера по телефону; что Володя с юности поставил себе жизненной целью самоубийство — и он этой цели достиг. Опять непрерывно думаю о Володе: не позволил мне отдать слоников, не дослушал о веронале. Весь последний год знал, что застрелится.

15.11.1930. Были с Васей в типографии — следов Володиного Моссельпрома пока не нашли.

Ося вспомнил, как одна баба написала в Чеку донос на мужа, что он «Приставал к ней под светлый праздник 1-го мая». Догадались, что в этот год 1-ое мая совпадало с первым днем пасхи!

Вчера обедал Коля. Ося и Коля читали Володины стихи.

16.11.1930. Прислали корректуру 8-го тома. Не могу спокойно читать.

Опять вместо денег дают чеки.

Ходили на Карменситу — машут веерами — кто куда. Не досидели.

18.11.1930. Искали с Васей Володину рекламу на фабрике «Большевик», а он там оказывается не работал! Поехали на «Красный Октябрь». Сговорились позвонить туда через несколько дней.