Александр Дюма Великий. Книга 1

Здесь, дорогой читатель, следует воздержаться от иронических или скептических усмешек. В отличие от истории с пистолетами, имевшей место в Суассоне, история с порохом в том же городе не была плодом воображения Александра. Самое большое прегрешение против истины — эпизод в котором нотариус Меннесон затеял против него интригу, — было продиктовано желанием покончить с Меннесоном, да и то он написан не слишком убедительно, и автор даже сам обращает внимание на его неправдоподобность. Но в остальном он действительно благополучно вернулся в Париж с полутора тоннами пороха. Донесение Лафайета об этой экспедиции, подтвержденное очевидцами — Баром, Гютеном и капитаном пожарников, напечатано в «Moniteur», официальном органе того времени 9 августа 1830 года и не вызвало ни малейшего протеста со стороны гражданских или военных властей Суассона. Только двадцать три года спустя, после выхода «Моих мемуаров» сын Ланье представит другую версию. Не оспаривая вооруженных угроз Александра в адрес своего отца и не отрицая ужаса своей матери, он сообщит, что, будучи легитимистом, его отец и до появления Александра был склонен передать Национальной гвардии в качестве подарка имеющийся порох и что именно ей в присутствии Александра он его и передал. Единственная неувязка с реальностью состоит в том, что Национальная гвардия была распущена Карлом X тремя годами ранее и при полной бездеятельности доктора Мисса и других городских либералов никак не могла быть восстановлена в роялистском Суассоне. Либо тогда надо принять, что виконт де Линье притворился, что поверил, будто Моро и Гютен вдвоем и составляют Национальную гвардию, что в любом случае подтверждает изложение событий Александром. Так или иначе сегодня можно только сожалеть об этой блестящей и безрассудной выходке. Если бы вместо того чтобы провозглашать республику в Виллер-Котре, Александр оставался бы в Париже, он, возможно, сумел бы помешать тому, что произошло в его отсутствие, а именно присвоению либеральными депутатами герцогу Орлеанскому титула королевского наместника и последовавшему вслед за тем его явлению на балконе Ратуши, где, естественно, он был обцелован этим семидесятилетним целовальником Лафайетом.

После всего этого поцелуйного разгула плюс к тому, что несколько дней у него не было возможности помыться, Александр испытывает потребность принять ванну в школе плавания Делиньи. Затем он переодевается и отправляется к Лаффиту. Попадает он к нему в тот самый момент, когда Себастьяни, вернувшийся от Талейрана (последний, конечно же, уже встал на сторону Орленского), радостно возглашал:

«— Господа, вы можете сообщить повсюду, что отныне король Франции зовется Филиппом VII».

Александр замечает Беранже, еще одного своего «отца» («Я называл Беранже своим отцом, а он пожелал называть меня своим сыном»), и упрекает его в том, что он способствовал появлению еще одного короля. Беранже отечески пожимает плечами, он сделал лишь то, что делали обычно в Париже маленькие савойяры во время грозы, а они клали мостик на ручей, вздувшийся от воды. Александр идет навестить Белль, что заставляет его вспомнить и о Мелании в далекой Вандее. Ей он пишет сразу три письма [85]. Наряду с уверениями в любви, не нарушающими принятого стиля, и кратким упоминанием об опасностях, которых ему только что удалось избежать, он настойчиво возвращается к своему «положению, теперь прекрасному и надежному», в котором «многое будет еще меняться в лучшую сторону». Дабы не повредить его прекрасному революционному имиджу, не хотелось бы думать, что он хоть в какой-то степени намерен участвовать в «получении доходов от налогов, в раздаче мест, дележе почестей», но разве, как любой другой, не имел он права удовлетворить свои интересы, свои амбиции, свои комплексы? Однако герцог Орлеанский, еще не узаконенный в своем имени Филипп VII, или Луи-Филипп I, не оставил ему в этом никакой надежды. Он любезно принял Александра, поздравил с его экспедицией в Суассон:

«— Господин Дюма, вы только что создали лучшую из ваших драм!»

Рукопожатие в награду, и Александр понимает, что ему уготовано место лишь на выходных ролях. Смертельно обиженный, он выходит с намерением никогда больше не возвращаться в Пале-Рояль, прекрасный пример романтической патетики. Он встречает герцога Шартрского, со дня на день ожидающего превращения в Орлеанского, порывистое прощание, стало быть, он никогда больше не увидит того, кого так сильно полюбил, у Александра «слезы на глазах».

2 августа король Карл X, удалившийся из Сен-Клу в Рамбуйе, отрекается от престола в пользу своего внука, девятилетнего графа Шамборского. Поскольку королю-малышу нужен регент, Карл X, следуя добрым советам, ставит на этот запасной путь герцога Орлеанского. Тогда орлеанистский клан решает одним ударом убить трех зайцев: отправить короля и все его семейство в ссылку, очистить Париж от повстанцев, все еще вооруженных и угрожающих посадить в Ратушу народное правительство [86], и, воспользовавшись их отсутствием, устами депутатов и пэров провозгласить трон свободным.

За этим следует гигантская провокация, организованная полковником Жакмоном. «С восходом дня две-три сотни людей из полиции были запущены на парижские улицы, они бежали во всех направлениях с криком:

— Карл X наступает… Все на Рамбуйе! Все на Рамбуйе!»

Бьют барабаны, собираются одураченные революционеры, погружаются во все виды транспорта, реквизированные герцогом Орлеанским за золото: фиакры, кареты, кабриолеты, тильбюри, тележки. История-заика: в 1914 году вереница такси в департаменте Марны — лишь повторение фиакров в Рамбуйе.

3 августа во вторник Александр разбужен обращенными к нему Корделье-Делану призывами к оружию. Условный рефлекс срабатывает: он требует у Жозефа охотничий костюм и двустволку. Входит Гарель, у него для Александра есть идея пьесы. Об этом — позже, а сейчас Александру нужен от Гареля лишь ожидающий его внизу фиакр. Он садится туда вместе с Корделье-Делану. На площади у Одеона прибытие Александра приветствуют собравшиеся там человек пятнадцать, им нужен командир. «То были машинисты сцены из Одеона, еще хранящие тепло полученных во времена «Христины» чаевых». Все загружаются внутрь и на верх фиакра и отбывают в Пале-Рояль, где раздают оружие. Все операции контролирует адъютант Орлеанского, ливрейные лакеи разносят напитки тем, кто готов умереть, чтобы сменить хозяина.

Итак, в самых разнообразных экипажах двадцать тысяч человек шагом двинулись в Рамбуйе. Экспедиция эта под командованием генерала Пажоля и его адъютанта Шарра была чистой импровизацией. Ни артиллерии, ни обоза, ни даже карты департамента Сены-и-Уазы, по территории которого они двигались. К счастью, королевская армия была совершенно деморализована, и два полка в Версале сдались без сопротивления. Дорога усыпана оружием, брошенным солдатами при отступлении, и машинисты, приписанные к Александру, пополняют свой арсенал. Ночевка в Куаньере, в шестнадцати километрах от Рамбуйе. Александр ставит свой лагерь возле стога сена, на вершине которого укрепляет трехцветное знамя. В результате поисков пищи он раздобывает у местного кюре большой хлеб и вино. Возвращаясь, он «попался в руки господина в черном фраке, черных панталонах, белом жилете: все вместе выглядело жемчужно-серым». Щеголь умирал от голода и умолял о милосердии. Александр назначает ему свидание у стога с тем, что бог послал. А послал он машинистам ворованные яйца и кур. Щеголь тем временем успел поплакаться на голод адъютанту Шарра и раздобыть в кухне генерала Пажоля половину жареной бараньей ноги. И вот вам радостный пикник на передовой, зато основная часть войска так и осталась голодной.

Это время заката марионеточного правительства в Рамбуйе. У короля еще есть тысяч двенадцать отборных войск, но только командовать ими некому. Придворные одни за другими тихо удаляются по-английски. Дебильный уродец-дофин визжит на неспособного Мармона и пытается сорвать с него шпагу, но в результате — только порезанные пальцы, которые он теперь зализывает, надувшись. Мармон с достоинством удаляется к себе в спальню. Присланные Орлеанским Шонен, Одилон Барро и маршал Мэзон не оставляют Карлу X никакой альтернативы: или ссылка, или столкновение с шестидесятитысячной парижской армией, не пить же яд в самом деле! Исход короля.