Война: ускоренная жизнь

«Предать суду военного трибунала…»

Все это привело к тому, что уже 11 августа 1941 года вышел подписанный заместителем народного комиссара обороны СССР генерал-лейтенантом интендантской службы Хрулевым Приказ № 0280, согласно которому следовало:

«Отпуск вещевого имущества личному составу тыловых учреждений Красной армии, органов местного военного управления, окружного и центрального аппарата, госпиталей, складов, кадрам военных академий, военных училищ — временно прекратить.

Все свободное наличие нового вещевого имущества частям и учреждениям под ответственность помощников командиров частей по снабжению до 25 августа с.г. сдать в ближайшие вещевые центральные и окружные склады для использования на обеспечение частей, убывающих на фронт».

Немногим позже Хрулев издал еще один Приказ — «О мерах укрепления воинской дисциплины в гарнизонах и на путях сообщения», где среди прочих был пункт следующего содержания: «Военнослужащих, уличенных в продаже вещевого довольствия, арестовывать и предавать суду военных трибуналов».

Призванные в армию гражданские люди прибывали на пересыльные пункты и части в цивильной одежде, как правило, самой неказистой, какую меньше всего жаль оставить перед переодеванием в военную форму (Кстати, точно так же было и в течение десятилетий после войны. Хотя на пересылках и предлагали отправить за счет армии свое тряпье домой, как правило, никто этого не делал. В лучшем случае меняли его на вино или водку у местных жителей либо просто дарили понравившиеся тем вещи, а чаще просто бросали их перед входом в баню, как сделал в 1982-м автор этих строк, да и все на том. Преемственность поколений. — Авт.).

«Сказали нам, кто желает — сдавайте свои вещи в фонд обороны, — рассказывал направленный осенью 1941 года в формирующуюся в степной зоне края 312-ю стрелковую дивизию славгородец Федор Слепченко. — Ну какой там фонд обороны. Ребята, кто пошустрее, поменяли все тут же у местных на хлеб, масло, сахар, да и все. А кто сдал в фонд обороны, те вещи собрали в каком-то складе и так они там валялись, никому они не нужны были».

«Нас вывели на плац, приказали построиться в колонну и повели в Подольск, — пишет в книге «Девушка со снайперской винтовкой» о своем прибытии в марте 1944 года в Центральную женскую школу снайперской подготовки Юлия Жукова. — Это было зрелище! По-моему, мы больше напоминали цыганский табор, нежели военный строй. Ходить в строю, строго выдерживать равнение еще не умели, ряды путались. Одеты все были кое-как. Мы ведь понимали, что одежду придется бросить, поэтому дома, собираясь в дорогу, надевали самое плохое и ненужное. Девчата громко переговаривались, обмениваясь первыми впечатлениями. Командиры безуспешно пытались навести элементарный порядок, но никто не слушал их. Мы шли, а на тротуарах стояли сердобольные женщины, жалостливо смотревшие на нас. Кто-то вытирал слезы и громко причитал, кто-то осенял нас крестом, некоторые стояли молча. Девчонки на ходу срывали с себя шапки, шарфы, варежки и бросали их в толпу: не пропадать же добру, пусть люди пользуются. Вещи брали, трудно ведь жилось во время войны».

В обмотках и буденовке

Да, во время войны жилось трудно, и хорошей одежды не хватало не только людям гражданским, но и военным. Особенно тем, кто только готовился к отправке на фронт.

Иван Новохацкий, бывший курсант 1-го Томского артучилища:

«Зима 1941–42 годов в Сибири, да и в европейской части СССР, была холодной, морозы стояли крепкие, и на занятиях приходилось несладко. Теплой одежды не было: обычная шинель, сапоги яловые и буденовка. Шапки-ушанки только еще начали вводить в войсках. Нередко приходили с занятий в поле, не чувствуя ног от холода. Сначала вытаскиваешь ногу, а затем с трудом отрываешь портянку, примерзшую к подошве сапога. Довольно часто приходилось стоять в карауле. Нам выдавали при заступлении на пост валенки и тулуп».

Для справки. Суконный шлем-буденовка образца 1927 года шился из серого шлемного сукна. На подкладку шла хлопчатобумажная ткань, шлем нередко утеплялся ватой. Опыт войны с Финляндией показал непрактичность буденовки в новых условиях — стальной шлем на нее не надевался, от мороза она защищала плохо; но продержалась до 1943 года, особенно в формируемых частях, что описал Виктор Астафьев в романе «Прокляты и убиты». В июле 1940 года для снабжения войск ввели зимнюю шапку-ушанку, схожую с ныне существующей; для красноармейцев — с хлопчатобумажным байковым верхом. Эти «на рыбьем меху» ушанки встречались в армии еще в начале 60-х. Комсоставские были суконные, с натуральной или искусственной овчиной серовато-желтого цвета и большой красной звездой на налобнике.

Дмитрий Каланчин:

«Обмундировали нас в 13-м запасном стрелковом полку следующим образом. — Выдали новые иранские гимнастерки. (Вот уж точно с миру по нитке. Как вспоминал курсант 1-го Томского училища Евгений Монюшко, они тоже получили совсем не сибирские — тонкие, зеленого английского сукна шинели, к тому же изрядно потертые и пропитанные «пушечным» салом. Такие шинели в армии обычно именовались «союзными» или «африканскими». — Авт.) Старые бэушные галифе и старые ботинки, которые уже по две-три смены наших предшественников поносили. Выдали также теплое белье, шапки, трехметровой длины обмотки»

«Вместо сапог мы получили ботинки с так называемыми трехметровыми голенищами, — вспоминал о своей курсантской жизни Евгений Монюшко, — обмотками, которые часто становились причиной аварийного выхода курсанта из строя, когда плохо закрепленная обмотка внезапно разматывалась на всю длину. Вид, конечно, был не очень привлекательный, особенно у таких «богатырей», как я, с тонкими как спичка ногами. Но у обмоток было и великое преимущество — во время занятий в окопах или при ходьбе по глубокому снегу обмотки гораздо лучше сапог с широкими голенищами защищали от попадания в обувь песка и снега. Об этом мы узнали позже и с завистью поглядывали на фронтовиков, которым разрешили не менять на ботинки привезенные из госпиталя яловые или кирзовые сапоги».

Здесь бы хотелось сделать некоторое отступление и рассказать несколько подробнее о тех самых «трехметровых голенищах», без повествования о которых не обходится ни одно из воспоминаний побывавших в запасных полках, училищах, на формировке людей. Да и в рассказах о жизни на передовой упоминаний о них тоже хватает.

Стоит здесь сказать несколько слов и об обуви в Красной армии вообще.

Перед войной и в самом ее начале командно-начальствующий состав носил с бриджами черные кожаные сапоги — хромовые или яловые; с брюками навыпуск — ботинки. Вместо сапог допускались ботинки с крагами. Сверхсрочнослужащие обеспечивались яловыми сапогами. Зимой разрешалось носить теплые фетровые сапоги с кожаной обшивкой, белые или черные валенки. Вне строя сверхсрочникам позволялись сапоги-бурки. Красноармейцы обувались в юфтевые или яловые сапоги; позже, при наркоме С.К.Тимошенко, появились кирзовые. (Маршал Тимошенко возглавил наркомат обороны практически перед самой войной, когда количественный состав РККА стал стремительно расти и одевать всех бойцов в юфтевые или яловые сапоги просто не представлялось возможным. — Авт.) Из соображений экономии использовались ботинки с обмотками зеленого или черного цвета. Перед войной можно было увидеть даже кавалериста в обмотках!

Наматывать обмотки на армейском слэнге называлось «крутить спирали», и получалось это у многих бойцов поначалу с большим трудом.

«Я спал на третьем ярусе и по тревоге «ссыпался» вниз прямо на спину своему товарищу, — рассказывал Василий Фалалеев о своем пребывании на формировке в Славгороде в декабре 1941 года. — Накрутил одну обмотку, осталось ее только закрепить, но тут кто-то пихнул меня под руку, и обмотка моя укатилась под нары. Пока доставал ее, опоздал в строй и получил наряд вне очереди. Но потом наловчился их мотать и почти три года на фронте ходил в ботинках с обмотками. Уже перед концом войны в Польше стащил с пленного немца сапоги, а ему свои ботинки отдал. Сапоги у них были хорошие, крепкие, с подковками, но тяжеловатые. Хотя все равно лучше, чем ботинки».