Черненко

Помнится, как Черненко был буквально захвачен работой над книгой «Вопросы работы партийного и государственного аппарата». Несмотря на колоссальную загруженность, он постоянно уделял ей внимание: диктовал, правил, редактировал, поручал помощникам искать и сверять справочный материал, рыться в первоисточниках. Стержневой идеей работы, проходившей красной нитью через всю книгу, было обращение к историческому опыту и прежде всего к ленинскому стилю партийной и государственной работы. Пожалуй, опора на ленинское наследие — это главное оружие Черненко, которое было эффективно даже в обстановке растущего среди партийных лидеров благодушия. При этом он прекрасно владел большинством ленинских идей и мыслей по совершенствованию работы партийно-государственного аппарата, хорошо знал, в каких трудах они содержатся, при каких исторических обстоятельствах высказывались. Не случайно, что, работая над книгой, он обращался к Ленину свыше трехсот раз. Причем о механическом начетничестве здесь нет и речи — он умел увидеть прямую связь многих мыслей, высказанных в первоисточниках, с современностью, с проблемами текущего дня.

Вот всего лишь один эпизод, который, думается, может характеризовать отношение Черненко к ленинской теме. Однажды он попросил меня подготовить небольшой материал к разделу о контроле и проверке исполнения документов и поручений и борьбе с бюрократизмом. Порекомендовал взять за основу письма Ленина Цюрупе, написанные в феврале-марте 1922 года (А. Д. Цюрупа в это время был заместителем председателя СНК и СТО и председателем РКИ. — В. П.). Я серьезно взялся за эту работу, и к сроку она была готова. Из шести писем я полностью привел в тексте одно, в котором Ленин откровенно и весьма резко замечал: «Тов. Цюрупа! У нас, кажется, остается коренное разногласие. Главное, по-моему, перенести центр тяжести с писания декретов и приказов (глупим мы тут до идиотства) на подбор людей и проверку исполнения [1]. В этом гвоздь… Все у нас потонули в паршивом бюрократизме „ведомств“. Большой авторитет, ум, рука нужны для повседневной борьбы с этим. Ведомства — говно; декреты — говно. Искать людей, проверять работу — в этом всё».

Черненко не спеша прочитал материал и попросил оставить ему текст. Я поднялся, чтобы уходить, но он жестом задержал меня. «Хочешь, скажу, почему ты процитировал именно это письмо? — спросил он. — Тебя привлек наверняка непривычно резкий, чуть ли не грубый тон ленинского письма и желание с эффектом процитировать именно такого Ленина. Что, не так?» Признаться, я был сконфужен и смущенно молчал. А Черненко далее рассуждал примерно в таком духе. Да, на первый взгляд может показаться, что резкие слова эти Ленин написал в сердцах, в состоянии раздражения и горечи. Но, думается, что, прибегнув к таким, напрочь лишенным дипломатии, выражениям, Владимир Ильич, наверное, хотел встряхнуть тех, кто был причастен непосредственно к управленческим делам, в том числе и своих ближайших соратников, попробовать освободить их таким образом от говорильни, гипноза бумаготворчества, заседательской суеты, приобщить к сугубо конкретному делу.

«Ты, наверное, заметил, — продолжал Черненко, — что в другом письме Ленин назвал главным недостатком высших исполнительских органов их перегруженность мелочами, и они, вместо борьбы с бюрократизмом, сами тонут в последнем. Вообще письма Ленина к Цюрупе — это своеобразный кодекс стиля, форм и методов государственного управления в сложнейший период советской власти — перехода к новой экономической политике».

Для меня этот случай стал настоящим уроком понимания глубины ленинского наследия. Но запомнился он мне не только поэтому. Я понял и потом в этом многократно убеждался, насколько Черненко внимательно читал и по-настоящему изучал ленинские труды. Видно, что они в свое время и подтолкнули его к изучению аппаратной работы во всех ее тонкостях. И не случайно, что он по-своему любил ее, пытался внести в нее дух творчества.

Он часто говорил о том, что Ленин лучше других понимал решающую роль аппарата в становлении, укреплении и успешном функционировании государства. Ведь сразу же после Октябрьской революции он предупреждал о том, что «без аппарата мы погибнем, а плохой аппарат нас погубит наверняка». В качестве иллюстрации высоких ленинских требований к практической работе по исполнению партийных решений Черненко как-то привел такой пример. После того как в декабре 1921 года партийная конференция и IX съезд Советов одобрили линию на новую экономическую политику, Ленин записал в проекте директивы Политбюро по этому вопросу: «Всякие общие рассуждения, теоретизирования и словопрения на тему о новой экономической политике надо отнести в дискуссионные клубы, частью в прессу. Из Совнаркома, Совета труда и обороны и всех хозяйственных органов изгнать все подобное беспощадно… От всех наркомов Политбюро требует безусловно максимум быстроты, энергии, устранения бюрократизма и волокиты в практическом исполнении новой экономической политики». Ленинские высказывания об аппаратной работе из статьи «Лучше меньше, да лучше» Константин Устинович цитировал буквально по памяти.

Здесь уместно будет сказать, что Черненко, которого «демократические» СМИ стремились непременно показать ординарным партийным чиновником, «носителем бумажек», случайно попавшим на высокие посты руководителя партии и государства, сумел, основываясь на ленинском наследии, внести достойный вклад в развитие теории и практики работы аппарата управления.

Связать с современностью… Здесь нельзя не отметить книгу Черненко «КПСС и права человека», которая была издана в 1981 году агентством печати «Новости». Как видим, коммунисты не замалчивали эту тему, как пытаются сегодня преподнести этот вопрос многочисленные правозащитники. Концепция книги предельно проста и ясна: гражданин лишь тогда может чувствовать себя действительно свободным и равноправным, когда он избавлен от эксплуатации и социального угнетения. В этом — стержень проблемы. Подлинно свободный человек должен быть уверен в завтрашнем дне, в том, что он никогда не окажется лишенным средств к существованию. Он должен быть уверен и в том, что на страже его основных прав и свобод стоит государство, что они имеют в своем основании крепкую материальную основу.

Автор делает вполне обоснованный вывод: подлинные права человека становятся реальностью только при социализме. Кому-то может это и покажется банальным, но вот уже почти два десятилетия в России никто не может доказать обратное. Невольно встают перед глазами все наши нынешние проблемы, тяжелейший финансово-экономический кризис, поразивший Россию. И трудно поверить, что Черненко излагал свои мысли совсем в другую эпоху, когда вряд ли кто мог поверить в реставрацию капитализма в России.

Важнейшие составляющие политических свобод, как считал Черненко, — это основополагающие права человека, к которым относятся права на труд и образование, отдых и охрану здоровья, на социальное обеспечение и жилище. О нарушении этих прав на Западе (а теперь и в нашей стране) «борцы» за права человека стыдливо умалчивают.

В качестве одного из лейтмотивов книги Константин Устинович приводит ленинские слова о том, что «политическая свобода означает свободу народа распоряжаться своими общенародными, государственными делами». Как тут не вспомнить произнесенные в недалеком прошлом на всю страну слова Березовского, выразившего суть государственного строя «новой» России: «Больше нами никогда не будут управлять голодранцы».

В книге в форме ответов на вопросы автор популярно и убедительно рассказал о преимуществах социалистического строя в осуществлении основных жизненных прав человека и о решающей роли в этом процессе Коммунистической партии. Книга была переведена на многие языки и встречена с большим интересом как в нашей стране, так и во многих зарубежных странах.

Историки и политологи обычно, когда говорят о каких-то знаковых событиях, свидетельствующих о том, что в первой половине восьмидесятых годов в развитии общества наметился перелом, часто вспоминают решения июньского (1983 года) пленума ЦК КПСС и речь на нем Андропова. Но при этом редко когда упоминается, что основной доклад на пленуме — «Актуальные вопросы идеологической, массово-политической работы партии» — делал Черненко. Здесь необходимо отметить два момента. Во-первых, вопросы, поднятые в докладе, были созвучны тому, о чем говорил в своей речи Андропов, — и по своей важности, и по остроте постановки. Во-вторых, берусь утверждать, что Черненко затронул тогда не менее животрепещущие проблемы.