Ангел и фляга (СИ)

В первом случае – это всегда неприятно, когда коварный замысел раскрывается. Во втором случае – всегда обидно, когда хорошего человека сразу начинают воспринимать как блядищу, что просто садится на шею и едет.

Величину и тяжесть моего сожаления невозможно ни измерить, ни взвесить. Я ругал себя самыми последними словами, мне хотелось отыскать машину времени, дабы на ней перенестись в ту минуту, когда моя рука набирала злополучную «эсэмэску» – и хорошенько по этой руке врезать. Но, к сожалению или счастью, машины времени под боком не оказалось, и первый гвоздь в гроб нашей любви был вбит по самую шляпку.

Вариант нашей жизни отдельно от родителей и Севетры предполагался только в том случае, если найдётся вторая работа. Без этого жизнь вдвоём с Алисой мне возможной не представлялась.

Да, банально, но жизненно и понятно: хрупкая и утлая лодочка романтики разбивается о рифы быта.

Надо сказать, я довольно точно предсказал реакцию родителей. Первый вопрос, который мне задали: «Сколько ей лет?» Второй вопрос: «Из какого она города?» Третий вопрос: «Чем она занимается?» И четвёртый: «Ей доводилось употреблять наркотики?» Я честно ответил на все. Тридцать два. Нижний Новгород. Превенция молодёжных суицидов. Да, доводилось.

Живи Алиса у меня дома, более чем уверен – дело закончилось бы непониманием, отчуждением и напряжением со всех сторон. В первую и последнюю очередь потому, что все люди, мной обозначенные как «условно-нормальные», избегают тяжёлых тем и шарахаются от шрамов на руках.

Реакцию Алисы тоже можно было предсказать – я прекрасно понимаю обиду человека, которого начинают голословно обвинять в чём-то, ни разу его не увидев, не поговорив, не поняв. Но то, что стало твориться дальше, могло оправдываться только моим терпением – и ничем, кроме него. И если раньше нечто, казавшееся мелочью, так или иначе, проскальзывало на форуме или письмах – в марте, апреле и мае две тысячи четвёртого года выступило так сильно, будто на белоснежную простыню плеснули тушью. Её настоящее отношение ко мне начинало проявляться огромными, омерзительно чёрными кляксами, и каждая клякса добавляла в мой белый свет столько чёрного, что я с трудом понимал, каким образом вообще живу. Выходило примерно так: в сети Алиса, разговаривая с людьми, стремилась к взаимопониманию, терпимости, бережному отношению к людям, которым в данный момент плохо. Людям очень далёким, и возможно, к которым она никогда и не приблизится – в реальной жизни. Общаясь с ней, глядя на то, как она это делает, глядя на то, как одиноким, замкнутым людям становится чуточку теплее, я понимал, что учусь чему-то.

Но вот он я – случайным образом оказавшийся рядом, и вроде бы, уже не самый далёкий человек на свете. Вот они – проблемы, и их нужно решать вместе. Вот она – тяжесть, какие-то периодические падения, уходы в депрессию, меланхолию, местами даже отчаяние. Вот он – измученный неподъемными до поры, до времени задачами мозг, натянутые, как струны, нервы. Вот она – душа, что мечется в вечном поиске между тьмой и светом, открытая всем ветрам, доверчивая, сама идущая в руки.

И вот она, реальность.

Тяжёлый, унизительный разговор с родителями остался за спиной. Я затеял его восьмого марта. До сих пор это тяжёлым камнем висит на моей совести, как и многое другое.

Миновав череду омерзительных скандалов, я собрал все необходимые вещи, и с тяжёлым сердцем рванул к Севетре – вписываться «до тех пор, пока».

О чём-то говорил с таксистом, пока тот гнал оранжевую «Волгу» из одного конца города в другой – просто так, лишь бы не молчать. Глядя на дорогу, думал: «Неужели это и есть тот самый путь в самостоятельную жизнь и счастье? И если так, то почему не выходят из головы встревоженные лица отца, матери, сестры? И правильно ли это: строить своё счастье на несчастье родных и близких?»

Я постепенно приходил к выводу, что происходит что-то неправильное, возможно, я чего-то не понимаю. Возможно, что в действительности Алисе не нужно строить со мной семью, став моей женой и матерью наших детей – там, в будущем, далёком и светлом?

Когда любишь, повторюсь, многого не то чтобы не замечаешь – не хочешь замечать.

Когда перед глазами висит пелена, пусть даже розового цвета, это всегда чревато наступанием на грабли. Поскольку на грабли наступать мне, откровенно говоря, не хотелось, я рассудил так: нужно каким-то образом проверить, любит она меня в действительности, или не любит.

Мысль была довольно простой: я рассказываю этой женщине всё, что было, ничего не утаивая. Рассказываю от начала и до конца, параллельно описывая, как это тяжело для меня прошло. Если у человека будет сочувствие и понимание, если человек будет вместе со мной искать решение задачи – без вариантов раздела имущества моей семьи – стало быть, у Алисы Исаевой всё со мной серьёзно. На неё можно будет положиться.

Если же нет … честное слово, я надеялся, что будет «да», и не знал, что делать в случае, если выйдет так, что «нет».

- 2 -

***

Что такое - жить у другого человека, при условии, что вы не платите ему за квартиру? Даже если вы ему приятны, даже если ему с вами не скучно? Могу сказать без колебаний: в лучшем случае, это не очень удобно для совести. При условии, что она есть, конечно. Не то чтобы чувствуешь себя нахлебником, или альфонсом. Нет. Просто – понимаешь, что должен что-то за это платить. А нету, нечем и неизвестно когда будет. Возникает чувство стеснения, когда сам себе представляешься гостем, что засиделся у доброго друга допоздна, а тот слишком вежлив для того, чтобы прямо попросить тебя свалить куда-нибудь в другое место.

Вдобавок, к этому примешивалось ощущение иного свойства. Дело в том, что в момент, когда я собрался с силами и переехал к Севетре домой, у неё уже «вписывался» Витька по кличке Cave Eagle. Они жили вместе почти как муж и жена. Я своим приездом, может быть, ничем не мешал паре – уходил на работу рано утром, приходил поздно вечером. Но Пещерному Орлу, по всем признакам, было не слишком приятно видеть мою рожу, а мне, положа руку на сердце – его. И с каждым днём усиливалось ощущение противостояния, напряжения. Во всяком случае, у меня. Так, например, мне было не очень приятно, когда Кейв просил меня убрать мою бритву из ванной комнаты.

Объяснялось это довольно бредово, но логично: раз он её мужчина, стало быть, в ванной место есть только для его вещей, а «чужим» там не место. Аналогия с животным миром получилась полная: собаки и кошки, выходя на прогулку, метят территорию. В данном случае бритва Кейва и была такой меткой.

Частенько я заставал Виктора в странном виде: без штанов, но в свитере, и самое удивительное, что человек не одевался, а продолжал преспокойно расхаживать по дому. Возможно, он думал, что его свитер достаточно длинный для того, чтоб не бросалась в глаза его голая задница и часть пениса. А может быть, наоборот – этот устрашающий вид должен был вызвать у меня сильнейшее желание собрать манатки и валить туда, откуда приехал. В реальности, я едва сдерживался, чтобы не двинуть Кейвушку чем-нибудь куда-нибудь.

Я чувствовал, что Кейв видит во мне соперника, человека, который мог банально претендовать на его избранницу – чувствовал его неприязнь, опасения и нежелание видеть меня больше чем раз в месяц.

Казалось бы, мелочи. Но ведь хорошо известно, что одна из самых мучительных пыток в древности была пытка водой, равномерно капающей на голову. Сама по себе вода не так уж и страшна. Но если она монотонно, через равные промежутки времени капает на темечко, допустим, в течение суток, от этого можно сойти с ума. Тем более, когда голова довольно горячая, нервы напряжены, и их ничто не расслабляет.

Я думал, что иду вперёд, напролом, что ещё совсем немного – и стена, отделяющая меня от заветной мечты, рухнет. На самом деле, я всего лишь героически топтался на месте.

Каждый день, прожитый «на Крыльях» у Севетры, начинался с подъёма в пять часов утра. В это время я, как правило, проверял электронную почту на предмет новых предложений от работодателей. Бегло, в течение получаса, просматривал письма, и если нужно – отвечал на них.