Прошлое с нами (Книга первая)

Время 4.00. Огонь по району дислокации 92-го ОАД заметно ослаб. Артиллерийский обстрел города продолжался. Снова кружит корректировщик. По дороге на Хотячев наблюдается движение машин и орудий.

Время 4 часа 10 минут. С ближнего наблюдательного пункта поступило сообщение: разведгруппа установила контакт со 2-й батареей. Она занимает позиции в составе двух орудий в своем выжидательном районе. Время 4 часа 20 минут. В секторе стрельбы 2-го орудия обнаружен человек. Бинокль ни к чему — Гаранин. Конечно, он!

— «Сухой рыбак и мокрый охотник являют вид печальный»,— кричал издали Гаранин.

Да... печальней и представить трудно. Гаранин в грязи до пояса, пот ручьями. Преодолев последнюю сотню шагов, он остановился перед буссолью. Начал приводить в порядок свою одежду. Где же конь младшего лейтенанта? Связные на автомобилях направлены в город.

— Сорок восемь минут... спринтерское время... двенадцать километров!.. Похоже началась война? — он осушил одним духом котелок воды и потребовал новый.

Прошла еще минута. Окинув взглядом ОП, Гаранин продолжал будничным тоном:

— Больше всего боялся, что уйдете с кладбища, не найду... Разрешите приступить к исполнению обязанностей?

По следу Гаранина шел старшина.

— Товарищ лейтенант, зачем мою машину угнали?

Я не успел ознакомиться с делами хозяйственного отделения и считал, что вопрос согласован. Каптенармус, исполнявший обязанности старшины, мне попал на глаза только в выжидательном районе. Две батарейные кухни с котлами заправленными водой, буксировала оставшаяся хозяйственная машина.

После бурных объяснений старшина пообещал проучить каптенармуса. И вернулся назад в монастырь за имуществом и продовольствием. Каптенармусу приказывалось, если огневые взводы уйдут, старшину ждать на кладбище.

В 5.05 прибыли лейтенант Величко и младший лейтенант Поздняков. Пешим ходом. Поздняков сказал: «Коноводы с лошадьми попали под обстрел во дворе комендатуры, по-видимому, погибли».

Орудийные расчеты заняли положение «за орудие». Я доложил командиру батареи обо всем, что произошло. Сведений о противнике не имею. С 3-х часов 15 минут отмечается гул разрывов на границе. В район позиции прилетал «хеншель». Батарея занимает боевые порядки с 3-х часов 17 минут. К ведению огня готова. Материальная часть орудий, транспортные средства налицо. Потери — один тягач. Два других тягача и машина хозяйственного отделения имеют незначительные повреждения. При сцепке орудия приведен в негодность орудийный передок. В результате обстрела незначительно повреждены два орудия. Потери среди личного состава: шесть человек — два погибли, четыре ранены. Не возвратились три орудийных номера, шофер и машина хозяйственного отделения, отправленные в город для оповещения. Помкомвзвода управления после объявления тревоги послал без моего ведома с той же целью пешим ходом трех связных. Отсутствуют лица, несшие службу на конюшне. Боеприпасы — один БК, горючего одна заправка. Стрелковое оружие, вещевое имущество, средства противохимической защиты налицо. Старшина уехал за продовольствием на склады и за оставшимся имуществом. По данным взвода управления, 1-я и 2-я батареи нашего дивизиона находились в лесу, северо-западнее Зимно. Ожидается прибытие разведчиков, отправленных на поиски штаба дивизиона.

Лейтенант Величко распорядился вызвать с НП автомобиль и отделение разведки. Стал спрашивать: при каких обстоятельствах сгорел тягач, что происходило в парке, как вели себя люди?

Если не считать самоуправства помкомвзвода управления, к сержантам у меня замечаний нет. Рядовой состав в большинстве своем добросовестно выполняет обязанности как в парке, так и на ОП.

— Хорошо, товарищ лейтенант,— командир батареи тяжело вздохнул,— наверно, началась война... Поеду уточнять задачу. Орудия развернуть для, круговой обороны. Готовность к открытию огня — он взглянул на часы — десять минут.

После отъезда лейтенанта Величко прибыл замполит. Он бодрился, но скрыть волнение не мог.

— Где командир батареи? Как дела, чем занят личный состав? — спрашивал замполит.— Пойдемте, поговорим с людьми...

Со стороны парков летит «хеншель», курс на Зимно. Замполит оборвал речь. Стреляют оба ручных пулемета и орудийные номера из карабинов. В ушах стоит треск.

— Что это, товарищ лейтенант?.. Неужели наши, люди... стреляют?

Да, конечно.

— Но...— замполит всплеснул руками,— товарищ лейтенант, мы не имеем права...

Ничего не поделаешь. Личный состав 3-й батареи привлекается к стрельбе по корректировщику с 3-х часов 10-ти минут.

— Как можно...— с дерева падали ветки, срезанные очередью ручного пулемета. Политрук остановился:

— Товарищ лейтенант, вы не имеете указаний, самовольно действуете...

«Хеншель» опасней бомбардировщиков, он корректирует огонь немецкой артиллерии. 3-я батарея прибегла к стрельбе в целях самообороны, будучи вынуждена, и поэтому не нуждается в чьих-либо указаниях.

Спираль в направлении монастыря, которую описал «хеншель», снова привела его в район огневых позиций.

— Воздух! — объявил сидевший на дереве наблюдатель.— Воздух... воздух! — слышалось со всех сторон. Стрельба возобновилась. Политрук сокрушенно вздыхал, оглядывался.

— Командиру батареи вы доложили? Разве можно без разрешения? Ваша опрометчивость, товарищ, лейтенант... Опасно, ведь мы на границе. Возможно, фашистская провокация... Подождать бы... пока выяснится...

С начала огневого налета противника 3-я батарея действовала в соответствии с инструкцией на случай войны. Не знаю, как называется то, что произошло... нападение или провокация, но боевые действия начались — это факт. Тщетно я пытался успокоить замполита. Он крайне взволнован. Порывался идти куда-то, поминутно поправлял одежду.

— Воздух! — кричал со своего насеста наблюдатель.— Товарищ лейтенант, глядите, глядите... сколько их....

Рокот, едва слышимый вначале, нарастал с каждым мгновением, близился. Политрук поднял голову и умолк.

— Десять... двадцать... тридцать,— со страхом, в каком-то упоении выкрикивал наблюдатель,— пятьдесят... семьдесят...

Со стороны границы курсом на юго-восток шла крупная партия бомбардировщиков. За ней вторая, третья.

Замполит проводил воздушную армаду взглядом и, когда гул затих, спросил наблюдателя.

— Сколько вы насчитали?

— Сто восемь.

— Куда они полетели? — спросил политрук.

— Не знаю точно... товарищ политрук,— ответил наблюдатель,— на юго-восток... высота две-три тысячи метров.

Всходило солнце. Противник продолжал вести методический огонь по району монастыря и опустевшим паркам. На дороге, которая вела в лес северо-западнее Зимно и дальше на Хотячев, движение машин усилилось. Замполит взглянул на часы.

— Пять тридцать восемь... вы говорите обстрел начался в три часа?

Да, в 3 часа 02 минуты. Немцы ведут боевые действия уже 2 часа 36 минут.

— Когда вернется командир батареи?

Неизвестно. Скоро, надо думать. Он приказал подготовить позиции для круговой обороны.

Политрук осведомился, что для этого сделано, и снова начал сокрушаться по поводу того, что огневые взводы вели стрельбу, не имея указаний.

— Как дела, товарищи красноармейцы? — политрук подошел ко 2-му орудию. Орудийные номера поднялись со своих мест.

— Теперь уже... всему конец... никаких дел... война,— ответил за всех сержант Дорошенко.

Стали подходить люди других орудий. Послышались вопросы. Как на границе? Что предпринимается? Потери? Почему бездействуем?

— Товарищи красноармейцы, нельзя в такое время рассуждать сгоряча. Фашисты задирают нас, они хотят начать войну и взвалить вину на Советский Союз... возможно,провокация...

— Разрешите, товарищ политрук, трясло-то как монастырь?.. Ходуном ходили стены... света белого не видно... и людей сколько побило... сгорел тягач,— раздались возражения.

— Товарищи красноармейцы, фашисты осложняют отношения...

— Чего уж осложнять... вот все, гудит... По границе бьют... а самолетов-то сколько? Летят и летят, конца-краю нет... война... зачем говорить? — кричит кто-то из задних рядов.