Мгновение - вечность

"Слушаюсь!"

Старшего лейтенанта Михаила Баранова в зале не оказалось.

Летчики - без комбинезонов, с планшетами и шлемами на коленях, готовые проследовать из клуба прямо к самолетам, - терпеливо ждали начала, вверяясь полковнику Раздаеву, знавшему, обязанному знать все. Роль секретаря-стенографа сорокалетний политрук исполнял, проникнувшись сознанием момента. Поставив дату "2 сентября 1942 г.", он на полях убористо разместил вставку: "Пошел четвертый год второй мировой войны. 2 сентября 1812 года Наполеон на Поклонной горе ждал ключей от города, "но не пошла Москва моя к нему с повинной головою...". Навык конспектирования манускриптов-первоисточников помог политруку уловить главное в выступлениях незнакомых авиаторов. Полковник Раздаев Ф. Т. (в тишине, не повышая голоса):

- Товарищи, Сталинград объявлен на осадном положении. Получено обращение Военного совета к гражданам;

чтобы не затягивать, я зачту концовку: "Все, кто способен носить оружие, на баррикады, на защиту родного города, родного дома!" Это относится, конечно, и к летному составу нашей дивизии. Докладываю порядок следования на аэродром по получении сигнала. Первыми отбывают наши гости - истребители, за ними личный состав майора Чумаченко, третьими - полк Васильева. Майор Егошин возвращается в полк сразу после доклада. Хочу сказать, что неблагоприятные условия немецкого засилья в воздухе, большие потери и недостаток материальной части не сломили нашей воли. Только в период с восьмого августа по первое сентября, невзирая на вынужденные перебазирования, в обстановке отхода войск, летчики нашей дивизии произвели свыше трехсот боевых вылетов. На сегодня положение остается тяжелым. За ночь оно ухудшилось. После выхода к Волге севернее города противник ценой огромных потерь пробил нашу оборону с юга. Линия боевого соприкосновения проходит сейчас по Конной, где мы базировались неделю назад, по Воропонову. В настоящее время немецкие танки прорвались на окраину Воропонова. Пояснить больше нечего. Здесь присутствуют молодые товарищи из пополнения. Выпускники Сталинградского училища знают, где Гумрак, где Воропоново...

- На физподготовке кросс до Воропонова гоняли! - подал реплику кто-то из дальнего угла, где сидели истребители-сержанты. На марафонца зашикали, он оправдывался: - Была дистанция, бегали! У нас в Бекетовке аэродром был!

- С опозданием усадил нас немец учиться, - заметил другой новичок, сегодня второе сентября...

Поднялся шумок.

Раздаев умел цыкнуть. Зычно, "на нерве".

Новички-сержанты, поднявшие гомон в задних рядах, как он понимал, неспроста, могли схлопотать от полковника запросто.

Но Раздаев, терпеливо склонив голову, переждал "галерку".

Потом, глянув в шумный угол, с кроткой назидательностью произнес:

- Александр Македонский с восемнадцати лет воевал! В желании выказать себя эрудитом и ободрить молодых, в кривой усмешке организатора, который сам-то насчет речей и прений в данный момент заблуждается, проглянуло что-то заискивающее, жалкое... Уж лучше бы он цыкнул, как умел!

- Командующий генерал Хрюкин требует, - продолжал Раздаев, овладевая собой, - поставить взаимодействие между штурмовиками и истребителями как следует быть.

Мы сами знаем свои недоработки... Знаем. Надо назло врагу ликвидировать их. Группы на сегодня сформированы. По сигналу "Сокол" уничтожать вражеские войска в районе Гумрака, по сигналу "Смерч" - в районе Воропонова...

Он приподнял разведенные в стороны тяжелые руки, как орел, воздевающий крылья, чтобы толкнуться о воздух, и объявил:

- Начнем...

...Собравшиеся сгруппировались в зале по полкам, но не строго: молодые, радуясь встрече, - три дня не виделись, сколько новостей! - разобрались по училищам, по своим курсантским компаниям, а гроздья однополчан чередовались, так что размежевания зала на два клана, на истребительский и штурмовиков, не произошло.

Но единства в зале не было.

Летчики-истребители - цвет и гордость ВВС с довоенных времен: первыми Героями и гвардейцами советско-германского фронта стали они же, истребители... Цену себе истребители знают. Но трагический ход войны, отступления, мясорубка донских переправ, шквал августовских бомбежек при соотношении сил три, четыре, пять к одному в пользу противника заколебали ряды истребителей, тень легла на их былую славу. Предрассветный Гумрак, факелы "девятки" над ним след в душе Егошина оставили глубокий.

Летчики-штурмовики прошлым не кичатся, пехота им благоволит: "Где наши "ИЛы", там фрицам могилы. "ИЛ-два" - противовражеский самолет..."

Основного докладчика, Егошина, выставили штурмовики. Полковник Раздаев утвердил его не без сомнений.

Истребители, естественно, были настороже: знали, что их по головке не погладят, и ждали, какие эпизоды будут приводиться в качестве примеров; штурмовики, в свою очередь, надеялись, что их представитель проявит убедительность и такт.

"Конспекта проверять не буду!" - заявил докладчику Раздаев, делая быстрый отрицательный жест и вскидывая на майора взгляд в упор. Жест и взгляд означали, что Егошину предоставляется полная свобода действия... Карт-бланш. От кратких напутствий Раздаев, однако, не отказался. "Повода для настроений не создавать, напротив, у летного состава надо вызвать заряд активности!" "Понял, товарищ полковник". Всю жизнь середнячок, равнявшийся на соседа и сейчас имевший перед глазами дивизию Степичева, Федор Тарасович оставался верен себе: "Включи в доклад эпизод с Рябошапкой!" Кто такой Рябошапка? Летчик Северо-Западного фронта, сбивший на самолете "ИЛ-2" "мессера". "Зачем чужого? - возразил Егошин. - У нас свои не хуже". - "Кто?" - "Сержант Гранищев". Подбородок Федора Тарасовича начал грузнеть. Сержант Гранищев, лупоглазый дроволом, едва не выбил из строя Баранова, нечего его возвеличивать. "Без отсебятины, Егошин, - и сделал другой жест, пальчиком. - Рябошапку апробировал командующий, на Рябошапку и сошлемся! Свобода действий - без отсебятины. Дело вести, как положено, все - в рамках, без отклонений. Умов не возбуждать, на авторитеты не замахиваться!" ("Меня не задевать" - так следовало толковать замечание Раздаева, уже совершенно лишнее.) - "Понял".