Певцы Родины

В результате рождаются полотна, герои которых смелые, побеждающие стихию

люди. Таковы, например, те, кто сегодня составляет славу Апшерона и кого мы

видим у Салахова.

"Мои картины, - говорит Таир, - это то, что меня волнует, что мне

по-настоящему дорого, что я хорошо знаю и люблю..."

"Я родился на Апшероне, я бесконечно люблю его землю, море, воздух.

Краски этой земли, сдержанные, суровые, особенно близки мне... Я стараюсь

перенести их на свою палитру".

Думается, что эти слова живописца убедительны и раскрывают многое...

...Портрет Дмитрия Шостаковича. Больше полутора десятилетий отделяют

его от портрета Кара Караева, и мы убеждаемся, что этот путь проделан

художником не зря. Значительно глубже, человечнее, масштабнее стал

психологический анализ Салахова. Он пытается постичь в этой работе тайну

творческой мастерской композитора, заставившего в своих творениях звучать

саму эпоху, полную драматизма и героики.

Вот как рассказывает живописец об истории ее создания;

- Шостакович... Я много, много лет подходил к решению портрета и

теперь счастлив, что все же удалось запечатлеть образ этого человека. Не

скрою, холст дался нелегко, не говоря уже о том, что Дмитрий Дмитриевич

очень неохотно позировал. За всю его жизнь лишь немногим художникам довелось

с натуры написать композитора...

И вот раздался долгожданный звонок... И я на даче в Жуковке. Мы сидим и

беседуем с Шостаковичем... Он много говорил о произведениях искусства, о

музыке. Я слушал, слушал внимательно, пристально вглядываясь в его черты.

Потом захотелось спросить у Дмитрия Дмитриевича: какого композитора он

больше всего любит? Он как-то мило улыбнулся и ответил: "Мне нравятся очень,

очень разные композиторы", - и опять как-то застенчиво улыбнулся...

К процессу работы над портретом он отнесся очень серьезно, позировал

несколько раз. Он надел свой любимый зеленый жилет и сел напротив, прямо

смотря на меня. Поза нашлась не сразу, она была трудная, сидеть нужно было

без спинки, и выдержать часами такое положение не так легко... Но он сидел.

Терпеливо... Он забыл, что я пишу его, и пальцы его неслышно скользили,

будто он наигрывал какие-то еще никому не ведомые мелодии. Порою казалось,

что звучит, да, звучит немая музыка, мощная, подобная колокольному набату. Я

трепетно ощущал борьбу этого человека с физическим недугом, недомоганием,

возможно, с возрастом. Но я видел могучего, с непокоренным духом композитора

и постарался выразить это в портрете...

Словно вспышкой белой молнии озарено полотно. И нам понятнее становятся

вечные раздумья о борении духа человека с роковыми преградами, которые

ставит судьба. О победе творца, о прозрении... и об усталости, идущей вслед

за битвой. Мы невольно ощущаем глубокие философские обобщения, которые

пришлось решать живописцу. Мощная, монументальная лепка как бы утверждает

величие характера крупнейшего музыканта нашего времени.

В распахнутой белоснежной рубашке, необычайно простой и близкий, сидит

в раздумье композитор. Глубокие борозды морщин, острый, во все проникающий

взгляд много видевшего и сделавшего человека. Непринужденно падают ломкие

складки одежды... И все это нанесено на холст кистью острой и точной. Только

тонко видящий художник мог создать многоплановый, если хотите,

полифонический образ современника. Салахов прошел большой путь

живописца-новатора, длинную, многотрудную дорогу тщательного отбора. Потому

полотно лишено многословных деталей, которые как будто могли бы помочь еще

глубже раскрыть всю бездну сложнейшего характера. В холсте звучит лишь одна

музыкальная тема, скорее даже один инструмент, солирующий и не требующий

аккомпанемента, - человек!

Вглядываясь в усталые черты немолодого лица, невольно вспоминаешь

огромный труд Шостаковича в создании новых звучаний времени. Портрет

композитора лишен какого-либо внешнего блеска, позировки. Он прост до

предела, так как выстроен мастером, знавшим свою сверхзадачу, - оставить

людям образ современника. Холст поражает аскетичностью, сверхотбором,

удалившим все лишнее, что могло бы помешать услышать биение великого сердца

великого музыканта...

- Как начинается песня? Как рождается голос поэ-га, художника? Мне

думается, - говорит Салахов, - когда они начинают видеть красоту своей

земли, ощущать ту непреходящую поэзию простых будней, из которых состоит

почти вся наша жизнь, и стремятся рассказать современникам о романтике

прозы, о прекрасном, которое всегда с нами. Баку, Апшерон - это не только

гамма земляных, черных, серых и белых тонов, но и вспышки то алой, то

багровой краски цветущего граната. Весь город как бы опоясан кружевами вышек

и напоен кипением цветущих садов... И когда еще мальчишкой я бродил по

берегу Каспия, в меня навсегда вошло море, с его вечным беспокойством, то

грозным и величавым, то ласковым и добрым...

А когда приехал учиться в Москву в пятьдесят первом году в институт

имени Сурикова, меня поразили и потрясли величавые древние храмы Кремля,

Новодевичьего монастыря, Василий Блаженный. Я также увидел новь, новое

время. Никогда не забуду замечательную выставку Дейнеки в Академии

художеств, которая сыграла огромную роль в формировании моего взгляда на

искусство и жизнь... Он звал активно вторгаться в ритм будней, знать и

любить свое время... Я чувствую порой себя участником великого отряда

строителей прекрасного, соратником борцов за светлое начало в человеке, и

это мне помогли понять и сделать не только Дейнека, не только наши

мастера... Не могу не вспомнить Сикстинскую капеллу, и подвиг гениального

Микеланджело, и фрески раннего Ренессанса. Хочу сказать слова благодарности

Ороско, Ри-вере и Сикейросу. Я всегда с восторгом слушаю стихи Маяковского,

смотрю фильмы Эйзенштейна. Они все, эти столь разные могучие таланты,

принадлежали своему времени. И мне хотелось загореться этим же священным

чувством. Быть гражданином своей страны. Быть участником, строителем этого

сложного, взволнованного, порою напряженного, но всегда чудесного и

поражающего воображение по масштабам свершений времени - эпохи, которая

творит новую красоту и м и р на нашей планете.

Кока Игнатов

Утренний Тбилиси. Ласковое южное солнце. Жемчужная дымка над городом.

На проспекте Руставели станция воздушной канатной дороги, красно-желтые

вагончики которой доставляют пассажиров на гору Мтацминда. У ее подножия

широко, просторно раскинулась столица Грузии. Тают в лиловой дали горы.

Узорной лентой вьется Кура. Скользят по крышам фиолетовые прозрачные тени.

Зал приемов в здании верхней станции фуникулера на вершине горы.

Большой, светлый. Во всю стену напротив огромного окна роспись "Посвящение

Пиросмани" - работа грузинского художника Николая Игнатова.

Шестьдесят квадратных метров живописи. Гигантский труд. Стоцветное

марево. Словно само солнце пришло в гости к художнику и расцветило немую

стену. Заставило роспись заговорить, запеть, засиять всеми колерами спектра.

Но во всем этом буйстве, безудержном пиршестве красок, в кажущемся на первый

взгляд случайным потоке стихии цветописи есть камертон - тонкий,

своеобычный, определяющий лейтмотив грандиозного холста. Букет фиалок. Да,

маленький букет фиалок в руках у веселого мальчишки-подростка.

Он принес их, принес целую корзинку и, мило улыбаясь, предлагает нам.