Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера

Именно здесь создавались и сплавлялись воедино составные элементы немецкого менталитета: прусский национализм и расизм, самовластие, милитаризм, уважение к существующей иерархической пирамиде, безусловное подчинение и чувство долга. Эти элементы подкрепляли националистические амбиции и милитаризм, которым был пропитан сам воздух, которым дышали немцы. Этот дух был настолько силен, что даже левые не смогли противостоять его влиянию в 1914-м, а потом еще раз в 1933-м. Именно он сделал невозможной демократическую республику – просто потому, что демократические принципы были ему непонятны и чужды. «Зачем давать право голоса читателям газет? Есть вопросы, которые под силу решать лишь избранным. Всеобщее среднее образование также вызывало недовольство. Но раз уж этого нельзя избежать, назначьте учителями отставных офицеров, они сумеют развить в душах учеников нужные ценности. Социализм для Трейчке был предательским заговором евреев, феминизм – незаконным отродьем еврейского социализма и еврейских женщин. Феминизм противоречит природе и угрожает патриархальной семье и воинской этике – истокам прусского величия. Как впоследствии будут утверждать нацисты, роль женщины состоит в том, чтобы рождать новых членов расы, заботиться о воинах и быть символом добрых чувств».

«Трейчке критиковал даже Бисмарка за то, что тот не объединил всех германцев в единую имперскую мировую державу (Weltmacht). Народу, наделенному силой завоевывать и поглощать более слабые государства, само небо предписывает делать это. “Смелые народы растут – трусливые погибают”. Трейчке мечтал о дне, когда немецкий флот пойдет вверх по Темзе, а германская армия оккупирует Лондон… Если Австрия и Россия начнут войну, Германия должна поддержать Австрию [что она и сделала в 1914-м, развязав Первую мировую], так как расовый долг требует, чтобы германцы правили “низшими” славянами. В политике все решает сила. Война объединяет нации и воспитывает героизм, тогда как мир уродует личность и приводит к власти пошлые силы коммерции. Дело не в том, что сильный всегда прав, сила и есть право. Трейчке говорил, как мог бы сказать позднее Гитлер: “История – это лишь вечная борьба одной расы с другой”». Джон Вайсс назвал герра профессора «хриплым рупором казармы».

«Огромная популярность грубых упрощений Трейчке – это пример того, как расистская идеология позволяла многим представителям высшего класса Германии сводить комплексные социальные и моральные различия к расовым. Позже они принимали всерьез разглагольствования тех, кто в разгар социальных катастроф проповедовал расовую революцию и войну. Идеи Трейчке были воскрешены правыми радикалами в 1920-х, и он стал одним из немногих писателей XIX века, чьи работы попали в официальный нацистский список книг для обязательного чтения. Цитаты из Трейчке были в тех брошюрах, которые выдавались солдатам рейха во время Второй мировой войны»⁷³.

Теодор Фрич – еще одна влиятельная фигура времен всплеска немецкого национализма в период правления Вильгельма. Он также действовал политическими средствами, но предпочитал тайные пути, поэтому мы уже встречались с ним на этих страницах: именно он основал Germanenorden. Так или иначе, немецкий расизм был практически идентичен антисемитизму – евреи были главным чужеродным телом. Их часто сравнивали с бактериями или вирусами, внедрившимися в живое тело Народа. Ту же роль приписывали и цыганам, но в сравнении с численностью, экономическим и культурным влиянием евреев, они не представляли особой важности.

Фрич, который, «вероятно, являлся самым значительным расистом и антисемитом до Гитлера», был очень способным и продуктивным организатором. Мы помним, что он основал периодическое издание «Der Hammer», что привело к созданию на местах обществ Молота, которые в 1908 году объединились в Reichshammerbund. Чтобы противостоять предполагаемым тайным еврейским махинациям, Фрич, в дополнение к Reichshammerbund, основал такой же тайный Germanenorden, ставший предшественником общества Туле.

Конечно, Трейчке и Фрич были не единственными расистами своего времени. Отклик, который они вызвали, показывает, что они являлись скорее симптомами, чем причинами этих умонастроений, которые нельзя назвать иначе, как «широко распространенными». Сознательными расистами были не только историки и литераторы: одним из самых мощных генераторов расизма в Германии до Первой мировой войны было общество Alldeutsche Verein или Пангерманский союз. Число его членов никогда не превышало четырех тысяч, однако пангерманцы были неким подобием масонов: лишь самые высокопоставленные и влиятельные люди могли вступить в их ряды. Историк Карл Лампрехт, советник канцлера Бетман-Гольвега, был пангерманцем. В это общество входил и знаменитый социолог Макс Вебер. Пангерманцами были Густав Штреземан, будущий министр иностранных дел, Людвиг Шеман, издатель работ Чемберлена, и множество банкиров, промышленников и политиков.

Зеботтендорф назвал Пангерманский союз «самым влиятельным фолькистским обществом предвоенного периода». Если бы он писал сегодня, возможно, он употребил бы термин «лобби». «На примере развития Пангерманского союза видно, как националистические, фолькистские и антисемитские круги объединяли свои усилия. Шло постепенное слияние расистского мышления с антисемитизмом, что находило выражение в националистической расистской политике» (Герман Гилбхард) ⁷⁴. Помимо того, что они были расистами безо всяких околичностей, пангерманцы стояли за объединение всех немцев в Великую Германскую империю или рейх, которому должны подчиниться все государства, находящиеся в сфере его влияния. «Военные цели» были их любимым детищем, усыновленным политической верхушкой и тандемом Людендорф—Гинденбург. Мы уже видели, что с подписанием Брестского мира эти цели были реализованы на востоке и едва не реализовались на западе, но тут военная фортуна повернулась к Германии спиной.

Еще одним пангерманцем был зоолог Эрнест Геккель (1834—1919). В наши дни его почти не знают за пределами Германии, но в свое время его работы переводились на множество языков и именно он учил немецкую нацию биологии. Тираж его книги Die Welträtsel, «Мировые загадки», за период с 1899 по 1933 год достиг 400 тысяч экземпляров. Геккель был одним из первых сторонников дарвинизма, который он популяризировал в своих работах. Он и сам был заметным ученым, причем разносторонним: помимо биологии и зоологии его исследования охватывали другие дисциплины. Основой его мировоззрения был некий мистический пантеизм, постулирующий единство органического и неорганического царств, управляемых едиными физическими законами. Это позволило ему провести ряд новаторских исследований в пограничной области между жизнью и неживой материей. Он первым предположил, что клетка играет важную роль в вопросах наследственности – однако тогда в распоряжении науки не было инструментов, которые позволили бы ему исследовать этот вопрос более детально.

К нашему повествованию непосредственное отношение имеют теории Геккеля о человеческих расах, а именно, о родственной связи человека и обезьян, а также об иерархической структуре, которая, как он предполагал, существует внутри вида Homo sapiens. «Научное обоснование» этих откровений Геккеля и подобных ему ученых, к которым, затаив дыхание, прислушивались непосвященные, ограничивалось главным образом культурными, политическими и расовыми предрассудками. «Критерии [расовой иерархии Геккеля] были самыми расплывчатыми. Они касались типа волос, цвета кожи, формы черепа и ряда других биологических характеристик [которые впоследствии использовали расистские исследователи из SS-Ahnenerbe]; применялись и другие критерии – интеллектуальные, лингвистические, социальные и т. п. Классификация Геккеля – это таксономическая фантазия»⁷⁵.

Геккель пришел к выводу, что человечество состоит из тридцати шести рас и делится на двенадцать видов. Он составил генеалогическое дерево человечества, в котором все эти расы и виды были представлены в иерархическом порядке. Удивительно, что Геккель при построении индогерманской генеалогии поместил англосаксов рядом с южными немцами (Hoch-Deutsche) – по уровню развития они оказались чуть выше, чем северные немцы и голландцы. Негритянские же племена едва ли чем-то отличались от «человеко-обезьян». Как и большинство его современников, Геккель считал, что «духовное» различие, разделявшее высших и низших людей, было большим, чем разница между низшими людьми и человекообразными обезьянами.