Большая Медведица

— Надеюсь. В следующий раз пулю словишь, ты меня знаешь. В магазин сбегай со Славкой, жратвы набери, да не скупись и ликеру путнего. Все.

Чисто выбритый и окативший себя флаконом туалетной воды из Франции, Леха, прикинутый в бордовую рубашку из вываренного шелка и зеленые вельветовые брюки, выискивал в ворохе лантухов дамские безделушки и детское белье.

— Ты далеко намылился?

— А че?

— Я Костю в продмаг угнал за шамовкой.

— Я там поем.

— Где?

— Вчера, когда мы с племяшом на базар ездили, я по пути на переговорный забежал, Хадиче брякнул. Она сегодня прикатит, у нее на «Синюшке» брат живет.

— Одна или с сыночком?

— С ним.

— Возьми меня с собой, а Ветерок?

— Зачем?

— Да ладно, не жмись. Прикину, похож хоть маленько на папашу сынок.

— Собирайся.

— Благодарствую. Шпана, Лехиному Лешке по пятерочке давайте скинемся, на хлеб с маслом.

На следующий день с Ветерком и Славой словились на центральном рынке. Набрали фруктов, овощей, пива и шикарную, готовую к любой миг брызнуть соком, дыню.

— Славка, в Иркутске есть такое место, где живностью торгуют? Дядька твой у меня недавно сенбернара на тот свет отправил, хочу вот нового завести.

— Есть, чуть выше железнодорожного вокзала. Тоже рынок, но старый. Его под «Птичий» держат.

Проводи нас туда, а потом куда нибудь на Ангару смоемся, отдохнем.

Долго и придирчиво отбирал среди вислоухих щенят что-то похожее на Линду Святой, а подельники, соблазненные торгашами, все кроме Эдика, купили вместе с алюминиевыми клетками по паре пестрых попугаев. Лобастый с мутными глазами сенбернар обошелся Олегу всего в три тысячи рублей, но не в деньгах счастье и не в их количестве. Спустя час кормил он свою красавицу на пляже Ангары рядом с громадной пристанью. Взад-вперед шмыгали прогулочные катера и моторные лодки, но на босые ступни ног накатывались удивительно чистенькие волны. Леха в трусах по колено и черных, как у Фантомаса очках, тянул из банки пиво, племянник его шкварил «жигу», свою конечно, Кот с Эдиком, настрогав в капроновый тазик огурцов с помидорами, залили их сметаной и перебуторив, вприкусь с колбасой, замельтешили ложками.

— Вовчик, в эту игру два раза не играют, — пригласил его к импровизированному столу Костя.

— Не тревожь пацана, видишь — спит, слюна бежит. Нам больше достанется.

— Братан, на телке плащ длинный был, взял?

— У нее день рождения был, пришлось оставить.

— Понятно, — Святой ссадил с колен Линду и, подойдя к Рыжему, сдернул с его лица газету. Со рта, ощеренного как у злого пса, текла не сладкая слюна сна, а желтоватая пена.

— Помогайте! Эдька, Костя, держите его за ноги и руки. Ветерок, монтировку тащи, палку или еще что, язык к челюсти прижать, а то задохнется. Шустрей!

— Что с ним? — близко не подходил Славка.

— Очухается, узнаем, — выловил из воды щенка Олег и шлепнув его по мокрой холке, посадил на багажник Вовкиной тачки.

— Вот ублюдок, болеет чем-то и помалкивает.

— Ну и что? — придавил к песку подрагивающие ноги приятеля Кот.

— Что из того, что он про беду эту никому не болтает?

— А то, что где нибудь на делюге он со страху перестреляет и продавцов, и нас.

— Не преувеличивай.

— Сгущаю, конечно, но представь себе, что, допустим, вчера с ним бы вот такое в комке произошло, что тогда?

— Добили бы, делов — то.

— Где я? — одыбал Вовчик, но никого не узнавал.

— Пока еще не в аду, но можешь не сомневаться, место для тебя там приготовлено.

— Кто ты?

— Костя, друган твой. Адрес и фамилия нужны? Эдик вывалил салат под пристань и, сполоснув тазик, положил его в Славкину «жигу». Улетучившийся аппетит Кота не возражал.

— Слава, до аптеки Рыжего свози? — попросил племяша Леха.

— Сейчас, машина чуть — чуть обсохнет.

— Ты на его садись, твоя пусть здесь стоит.

— Я сам за руль сяду, — встал на карачки Вовка.

— Твое дело, не убейся, гляди.

Вернулся Славка один и на такси. На первом же перекрестке Вовчик атаковал железный стол светофора. Столб не пострадал, а «Жигули» остались без лобового стекла и правого крыла. Ремонт обошелся бесплатно, но ушло на него двое суток. Все это время Рыжий бухал, словно прощался с жизнью. В понедельник ближе к обеду племянник Ветерка через старого знакомого, который трудился на железнодорожном вокзале начальником смены, достал три билета на поезд и вечером благополучно проводив подельников до купейного вагона, Святой с дрыхнувшим на переднем сиденье Вовкой, метанул на выход из города. До Читы добрались без приключений и ровно за двадцать четыре часа. С последними лучами солнца и каплями горючки в бензобаке, легковушка на издыхании вкатилась в ограду Областного онкологического диспансера. Вовчик ничего не спрашивал, Олег ничего ему не объяснял. Посадил за пазуху наблевавшуюся за дорогу Линду и вылез из-за баранки.

— Минут сорок меня не будет, бензин ищи.

На третьем этаже в хирургическом, стерильно уютном и стонущим на разные голоса отделении, после операции лежала Лена. Третью часть мизинца на левой руке, где притаилась злокачественная опухоль, ей три дня назад оттяпали.

— Привет, ромашка, — развернул он жену от тоскливого коридорного окошка.

Забинтованной кистью руки она провела по его небритой щеке и вроде как облегченно, выдохнула.

— Ты вернулся, значит, все хорошо. Ой! У тебя под рубашкой что — то шевелится.

— Это для тебя, ромашка.

— Что это?

— Угадай.

— Котенок?

— Ну — у…

— Щенок?!

— И не простой. Не золотой конечно, но зато сенбернар и кличут его Линдой.

— Спасибо!

— Как чувствуешь себя?

— Отлично.

— Тогда собирайся, поехали.

— Куда?

— Домой, куда же еще.

— Не, Олежка. Больничный с нарушением выдадут.

— Ну и что?

— Не оплатят.

— Я оплачу его в тройном размере. Вещи бери и во двор спускайся, я на «жиге». В двенадцать в Первомайске будем.

«Краб» был ограблен девятнадцатого июня. Решив собраться вместе пятого июля, банда на некоторое время легла на дно, хулиганить и чудить в поселке Святой запретил. Сразу после дележа дернутого, Эдик уехал к родичам. Был он холост, с Викой поссорился и теперь все денежки тратил в основном на себя. Приобрел в «Рубине» за шестьдесят штук золотую цепочку, печатку на мизинец, дал отцу с матерью и загулял. Олег с Максимом и Игорешкой гонял футбольный мяч, ходил в бассейн, спортзал и длинными вечерами просиживал у телевизора. Леха заперся на даче, отдавая все свободном время курочкам и поросятам.

Кот и Рыжий с куражей, соревнуясь между собой в щедрости, несколько дней подряд поили всех желающих горькой в «Кристалле» и «Березовой роще».

Как и уславливались, пятого числа словились в «Кристалле». Вкованные в вываренный шелк, публично никогда не матерившиеся, в рыжих гайках и цепях, выглядели на фоне заполненного ресторана приятели не просто прилично, а выделялись. Рабочий люд уже прикидывал, что это пятерочка себе на уме. Официанткам щедрые парни нравились. У Кости первый раз в жизни появилась кожаная куртка и теперь он всегда и везде таскал ее с собой.

— Брось ты, волк, шкуру эту дома, — наматывал на вилку колечки репчатого лука из салата Ветерок, — жара на улице под тридцатку давят, а ты таскаешься с ней, словно с ребенком грудным. Вон косятся на тебя.

— Кто?

— Не туда смотришь.

— А-а, вон те гаврики. Представляю — с короткой стрижкой и в пиджаке, это — Беспалый. Справа от него, тот, что мордастый — Леха, еще его дразнят пингвином. Слева кент, они вместе на зоне хряпали — Слепой, Олегом зовут. Путем его не знаю, сидит постоянно, а рядом за соседним столиком шпана их. Сэва, Кореш, Десяток. Одногодки все и даже когда — то в одной школе учились вместе. Лет по двадцать им примерно. Жук, царство ему небесное, с ними вращался.

— Слепому сколько лет?

— Двадцать восемь кажется, он Беспалого то ли на год, то ли на два постарше.