Истории, связанные одной жизнью

У нас, у командировочных, был один радиоприемник и мы были в курсе событий. Легли спать, и вот поздно ночью, где-то около двух часов, нас разбудило жуткое завывание сирены — боевая тревога. Все, началась война — какие мысли еще могли возникнуть? Нам говорят, что всем надо собраться в каком-то помещении. Вопросы почему-то никто не задает, хочется оттянуть тот миг, после которого уже нет возврата к старой жизни. Но трагедия, к счастью, заменятся фарсом. Не оказался ночью в своей постели наш сотрудник, Николай Петрович. Конечно, жизнь одного человека — это очень много, но все же это не ядерная война. Тем более, еще не известно, что с ним случилось. Нам дают резиновые плащи, выстраивают в линию и предлагают прочесать лес. Мне, как всегда, не повезло — через пятьдесят метров после начала движения я наткнулся на сук, порвал свой плащ и лишился защиты от промозглой сырости ночного леса. Часа через два-три мы услышали опять завывание сирены, но кроме удовлетворения, оно никаких эмоций у нас уже не вызвало — Николай Петрович нашелся. Где он пропадал — точно никто так и не узнал. По официальной версии, он действительно заблудился, а по неофициальной — заночевал у одной молодухи. Ну а пока, оказавшись уже в лесу, мы разбились на группы и всерьез занялись грибами. Осень была для Севера поздняя, грибная пора уже отошла, и грибы попадались редко. Но зато на болотистых местах нам встречалась клюква размером с хорошую вишню. Она была сочной и даже сладкой, есть ее можно было без конца. Тем не менее, наш главный специалист по грибам, Александр Трифонович Барабанов, вышел на облепленный опятами пень, и грибов тут оказалось такое количество, что мы заполнили ими все возможные емкости. Правда, нашлись скептики, которые усомнились в качестве найденных грибов — ведь существуют очень ядовитые ложные опята. “Ладно, — сказал Александр Трифонович, — я первый начну есть, и если через час я еще буду жив, то вы присоединитесь ко мне. В противном случае вам придется воздержаться”. Конечно, не только час, но даже пять минут никто не смог удержаться от замечательно пахнувшего блюда из тушеных грибов с картошкой и уже разлитой по стаканам прозрачной жидкости. За столом нас было человек шесть-семь, но запомнил я только четверых: Женю Ельяшкевича, упомянутого Александра Трифоновича, Игоря Кривцова, будущего главного инженера, а затем Генерального директора института, ну, и конечно, себя. Мы веселились не зря — ведь именно с этого дня противостояние ядерных держав резко пошло на убыль — ответственность, воля и разум победили.

Мне хочется упомянуть здесь об одной покупке, связанной с этим периодом моей жизни. В первый же приезд в Северодвинск в магазине культтоваров я купил спортивный набор, о котором я мечтал давно, но реальность его использования появилась только вместе с собственной квартирой. В состав этого набора входили кольца, трапеция и качели, каждый из которых, по выбору, мог с помощью карабинов подвешиваться на тросах. Я пробил в стенах коридора сквозные дыры, вставил в них крюки и в течение более чем тридцати лет, ежедневно, практически без пропусков, делал силовые упражнения на кольцах. Включая, например, такие как стойка, выход в упор и различные перевороты. Тело мое окрепло, исчез живот, и для меня любая физическая работа, включая будущие строительство дома и земляные работы, была по плечу. Но на вопрос, как это повлияло на возникшие позже сердечные проблемы, я ответить не могу.

К большому сожалению, задуманная мной работа не была завершена. Когда уже все было готово, проверено и перепроверено, и оставалось только подключить штепсельные разъемы нашей моделирующей установки к бортовому разъему ракеты, потребовалась простая формальность — виза руководителя испытаний на проведение контрольного моделирования. Руководитель испытаний, представитель фирмы-разработчика самой ракеты, неоднократно интересовался нашей идеей и состоянием дел, относился к нашей работе вроде положительно, но в самый решительный момент у него появились сомнения, и он сказал “нет”. Ни мои пояснения и гарантии, ни уговоры старшего представителя нашего института на него не подействовали.

Наше предложение было инициативным, за реализацию такого предложения высшее начальство может даже и не похвалить. А вот если что случится, если произойдет даже небольшая задержка в пуске ракеты, то надо будет давать объяснения. А зачем? Так почти впустую было потрачено много времени и сил. Говорю “почти” потому, что помимо приобретения полезного опыта, некоторые наши идеи контрольного моделирования, возникшие и отработанные на технической позиции, в дальнейшем были воплощены в контрольной аппаратуре бортовой системы управления, также разрабатываемой в нашем институте.

Шестидесятые были для нашего Миши не только годами взросления, но и, что естественно, годами становления личности, как оказалось, творческой личности. Сразу должен сказать, что мы, его родители, в этом плане не были на должной высоте. Не буду перечислять все наши огрехи, но скажу только об одном, последствия чего он особенно ощущает сейчас, живя в Америке. Мы не предоставили ему возможности овладеть иностранным языком. Вместо этого, как большинство еврейских родителей, мы решили приобщать его к музыке. Вначале, во втором или третьем классе, к нему несколько месяцев приходила преподавательница игры на фортепьяно — результатов не было никаких. Затем он был определен в кружок при заводском Доме культуры по обучению игре на аккордеоне, благо такой инструмент у нас имелся. Здесь он продержался немного дольше, но все закончилось трагикомично — на показательном выступлении Миша сыграл свою вещь, не расстегнув нижний ремешок аккордеона. Его преподаватель заявил нам, что, несмотря на безусловное наличие хороших музыкальных способностей, мы напрасно тратим его время и наши деньги — музыканта, даже любителя, из него не получится. Думаю, что он был не совсем прав. В старших классах он овладел гитарой и с большой охотой устраивал импровизированные концерты, под битлов, со своим товарищем, Юрой Ивановским. Вроде потом это увлечение затухло. Однако совсем недавно мой сосед по Needham спросил меня, слышал ли я песни Миши, он был от них в восторге. На Мишином сайте я действительно нашел эту запись, где он, под собственный аккомпанемент на гитаре, исполнил несколько песен на слова своих стихотворений, причем музыка тоже была его. Это был настоящий мини- концерт.

Послевоенный бытовой антисемитизм, подпитываемый государственным, передавался по эстафете от взрослых к детям, а дети, в отличие от взрослых, своих эмоций обычно не скрывают. И Миша, уже в 7-8 классе, неоднократно нарывался на компанию маленьких “патриотов”, и эти встречи имели не столько физические, сколько моральные последствия. В школу он ходил сам, без провожатых, и должен был рассчитывать на свои возможности дать отпор, т. е. быть сильным и мужественным. Тем не менее, спортом серьезно он начал заниматься только в шестом или седьмом классе. Сын наших бывших соседей по Красной Коннице, Лева Леонтьев, попал в секцию атлетической гимнастики и позвал туда нашего Мишу. Результаты были быстрыми и весьма значительными. Фигура, бицепсы, но наиболее выразительными были мышцы живота, так называемый пресс. Когда Миша втягивал живот, образовывалась глубокая впадина, и положение этой впадины легко им управлялось. Однако воля, непримиримость к каким-либо унижениям и уверенность в том, что он может защитить себя и дать «сдачу» окончательно сформировались после того, как он стал осваивать боевые искусства. Так получилось, что после 8-го класса Миша вырос на 18 см., и он стал посещать секции бокса и самбо. В институте же и после окончания учебы — член секции каратэ и культуризма. Восточные единоборства, помимо физической силы и ловкости, прививают человеку чувство не только уверенности в себе, но и превосходства. Мне кажется, что эти чувства были у Миши от рождения, но освоение боевых искусств безусловно их закрепило. А для предстоящей ему далеко не простой и не легкой жизни это было очень важно.