Походные письма 1877 года

Весьма признателен добрейшей матушке за ее милое письмо, заключающее дорогие подробности о нашей дорогой и несравненной. Нехорошо лишь то, что валиде* все хворает и от меня скрывала о состоянии своего здоровья.

Хитрово вернулся из Сербии, куда он вызвался отправиться, чтобы устроить четы (банды) с помощью своих старых битольских знакомых. Назначили генеральным консулом в Сербию Персиани, хотя я возобновил предложение перевести его. Хитрово, по обыкновению, много нашумел, но мало сделал и сцепился с Черкасским, который ему сказал, третьего дня, qu'il le consid comme fou*. Виделся Хитрово с канцлером и Жомини в Бухаресте и отзывается, qu'il les a trouv tr raisonnable cette fois-ci et que le chancelier lui a fait des excuses de ne l'avoir pas nomm a Belgrad**.

Церетелев дает не весьма утешительные сведения из Сербии. Лишь чрез месяц сербы могут перейти границу (вот что значит пропустить благоприятное время и спохватиться поздно), а тогда нам пользы будет мало. Теперь именно было бы необходимо угрожать Нишу, Софии и тылу Осман-паши со стороны Сербии.

Принц Карл прибыл сюда вследствие телеграммы пригласительной великого князя главнокомандующего. Ему хочется самому командовать румынскими войсками и чтобы отряд Зотова, действующий совместно с румынами, был ему подчинен, соглашаясь взамен быть под командою Николая Николаевича, как только он сам примет начальство над войсками, сосредоточенными под Плевно. Завтра будет готов румынский мост у Карабин (выше Никополя), но уже перешли (кроме 12-ти бывших уже с нашими перед Никополем) 6 кавалерийских полков и 6 тыс. пехоты с артиллериею. Завтра будет готов мост, и перейдут две пехотные дивизии. Принцу Карлу подчиняются наши войска - корпуса Зотова и Криденера, и первый будет пока исполнять должность начальника штаба при принце Карле. Главная квартира последнего будет перед Никополем к стороне Плевно в Брилане. Удивленная Россия узнает, что после потерпенных неудач (легче было бы после успеха) два русских корпуса подчинены принцу Гогенцоллернскому, бывшему поручику прусскому, который взял к себе советником и помощником полковника Гальяра - французского военного агента. Два иностранца, на нашей службе не находящиеся, будут посылать на смерть доблестных русских людей. Мы как бы в глазах публики, не посвященной во все тонкости соображений, признали неспособность своих собственных генералов. На замечание мое мне возразили, что дело поправится тем, что как только наступит решительная минута действий, сам главнокомандующий явится под Плевно и примет тогда начальство и над румынскими войсками. Как бы то ни удался этот маневр, qui sent s'escamotage et conserve un caract louche , но впечатление в России и за границею уже будет произведено. Прибыв сюда вечером около 8 час., принц Карл сговорился с государем и главнокомандующим и выехал на другой день в 2 часа.

У наследника все тихо, только небольшие стычки. У Шибки третий день ничего нет. Это же затишье подтверждает Непокойчицкий. Около Казанлыка заметно даже отступательное движение турок. Рождается предположение, что Сулейман переводит куда-нибудь в иное место свои главные силы - или к Ловче, ближе к Осман-паше, чтобы совокупно с ним напасть на наш правый фланг, или же, подав руку Мегмеду Али, обходит наши позиции слева на Беброво и т.п. Во всяком случае и то хорошо, что атака собственно на Шибку совершенно отбита. Орловский полк, бравший эту позицию у турок, остался бессменно 7 дней и четверо суток без пищи теплой в укреплениях, не дрогнув ни на минуту. Солдаты громко говорили, что не выйдут из завоеванного укрепления и что если турок одолеет, то пусть войдет (укрепления и погреба были минированы динамитом), "мы все взлетим на воздух вместе с турками, но никто из нас не сдастся и не уйдет!". Вот дух армии, вот самоотвержение геройское русского простолюдина, верующего в Бога, царя и Россию! С таким народом людям добросовестным и умелым можно чудеса делать. Каково мне, глубоко проникнутому сим убеждением, видеть, как штаб и Главная квартира теряют бодрость, дух, надежду, голову и думают лишь, как бы кончить самими же ими испорченное дело, не заботясь о будущем, о чести армии, о славе России! Вообрази, даже некогда воинственный до крайности Нелидов (помнишь, как мне приходилось с ним и, в особенности, с его супругою спорить прошлою осенью: он хотел войну, а я предпочитал устроить мирно) пришел ко мне вчера, стараясь убедить, что необходимо безотлагательно заключить мир на каких бы то ни было условиях, ограничив Болгарию Балканами и не требуя себе ничего, лишь бы избегнуть осенней и зимней кампании. Никто не отдает себе больше отчета о трудностях поздней кампании, если главная турецкая армия опять ухитрится затянуть войну. Но я спросил Нелидова, как может он (после всего, что он доказывал в прошлом году) избрать минуту наших неудач, чтобы советовать нам просить у турок мира, как милостыню, отказавшись раз навсегда от нашей исторической роли на Востоке и от покровительства христианам. Мы не прочь от мира и желаем его, но не ценою достоинства России и нашего унижения, которого ничем нельзя будет выкупить и которое разразится внутренними бедствиями для России. Александр Иванович подал мысль обратиться государю к императору австрийскому и просить его содействовать прекращению войны! Два месяца тому назад мы гордо отвергали участие других держав, а одной неудачи достаточно, чтобы заставить нас преклоняться пред этими же державами, которым мы уже достаточно объяснили, что если они желают скорейшего мира, пусть заставят турок обратиться к нам с предложениями. Я сказал Нелидову, что пусть кто хочет заключает мир другим путем с турками, но я никогда не соглашусь принять участие в унизительных переговорах. Базили тоже раскис. А канцлер, в предположении, что на зиму война приостановится без всякого решительного в нашу пользу результата, собирается вести переговоры о мире с кабинетами в течение зимы!

Веллеслей вернулся, пробыв с женою около 10 дней в Лондоне{51}. Счастливец! Он привез мне поклон от Салисбюри. Уверяет, что королева и Дизраэли миролюбивы, но что общество английское крайне враждебно настроено: тори за то, что мы бьем турок, виги - что даем резать христиан, взявшись их защищать. Все будто бы желают войны с нами из-за Константинополя, и последние неудачи наши возобновили веру в силу Турции и надежду на ее возрождение. Англичане нас убеждают (!) вести решительную войну и, одержав победы, доставить возможность побудить турок к миру еще в нынешнем году. Английский кабинет опасается, что в будущем ему уже невозможно будет оставаться нейтральным. Все убеждает нас, что нам необходим быстрый успех, а штаб Действующей армии спит, и на Кавказе бездействуют. Все собственными руками портим. Одна надежда на Бога, он не оставит верующий русский народ, ополчившийся за крест и окруженный изменниками, крамольниками, эгоистами, себялюбцами! Напрасно называешь ты моим идеалом Карновича*. Увы, он далеко от мною желаемого и не выкупает качествами человеческими недостатков характера и ума! Ты достаточно меня знаешь, чтобы не ошибиться в понимании чувства и принципов, руководящих мною в жизни.

Мне Веллеслей не смел говорить угрожающие вещи, зная, что я тотчас же отвечу как следует, но другим он сказал, что в Англии готовят 60 тыс. войск, да еще из Индии хотят привести 50 тыс., в случае, если мы будем угрожать Константинополю. В обществе и в публике очень возбуждены против нас, в театрах требуют, чтобы играли "Боже царя храни", чтобы всякий раз освистать, а затем заставляют играть турецкий гимн, покрывают его аплодисментами. Бедная Мария Александровна и английский союз! Шувалов никогда не доносил, что до того дошло общественное настроение, а обязанность посла употреблять все средства для противодействия дурному направлению и для приобретения своему отечеству благорасположения публики и людей с весом. В Англии еще недавно была русофильская партия. Шувалов уцепился в одного Дерби вместе с графинею, и вообразил, что достаточно. Судя по всему, вывожу заключение, что нам нужно во что бы то ни стало кончить войну до ноября. Теперь Англия к войне не готова, но приготовится к весне. Теперь парламент закрыт, все разъехались и будут поглощены охотою до поздней осени. Но в декабре агитация против нас усилится и может принять угрожающие размеры, когда пред Рождеством или тотчас после соберется краткая сессия парламента. Все должно быть нами покончено до этого времени. Главнокомандующий этого не понимает, но государь, кажется, разделяет это мнение.