Десант на Эльтиген

Половина солдат спали мертвым сном, половина — копали. Работали и с надеждой смотрели на север. Каждый орудийный выстрел оттуда мы готовы были принять за начало артподготовки, каждое заметное движение — за начало наступления 16-го корпуса. Но там было спокойно. Момент, когда возможный успех мог стать действительным, истекал.

После полудня 7 декабря противник, видя, что с фронта никто не наступает, подбросил резервы и атаковал десант с северо-запада. Немцы потеснили Ковешникова и заняли одну господствовавшую на левом фланге Митрадата высотку. Отсюда они уже все время держали под артиллерийским и минометным обстрелом позиции десанта. У нас, кроме автоматов и ручных гранат, не было ничего. Полковник Никифоров вызвал огонь армейской тяжелой артиллерии, но та стреляла на предельной дистанции, ее снаряды, случалось, падали на наши боевые порядки.

Обстановка для нас опять становилась напряженной. Стараясь сбросить десант с Митридата, немцы поставили артиллерию на прямую наводку. Разведчики доносили: подходят танки. Из частей сообщали: ручных гранат осталось мало. В 14.00 командарму была послана радиограмма: "Противник сосредоточивает все новые и новые подразделения. Уже со всех сторон замкнул кольцо вокруг захваченного нами рубежа. У нас сил мало. Боеприпасы на исходе. Раненые сосредоточены у пристани… Нам нужна срочная помощь в людях и боеприпасах. Выбрасывайте ко мне десант. Гору Митридат не сдадим. Это такой рубеж, который обеспечит победу над противником, занимающим Керчь. Боеприпасы сбрасывайте самолетами в район отметки 91,4."

Через час получили ответ:

"Части 16-го стрелкового корпуса начнут действовать в 16 часов и будут продолжать всю ночь. Готовлю к ночи вам крупную партию пополнения и боеприпасов. Днем боеприпасы будем сбрасывать с воздуха, а ночью подам морем. Петров".

Дело шло к вечеру. Противник торопился засветло разделаться с нами. Дмитрий Ковешников с остатками своего полка и Беляков с отрядом морской пехоты дрались неистово. У подножия и на склонах высоты, где располагался штаб десанта, бой все время переходил в рукопашные схватки. Вражеские штурмовые группы скатывались вниз и молча лезли снова по крутому скату.

Они овладели вершиной и держали под обстрелом все входы и выходы из капонира.

Но в этот раз враг не смог окружить штаб. Отряд морской пехоты, человек сорок, бросился навстречу гитлеровцам, приближавшимся к капониру. Редкие выстрелы. Патронов мало. Наших гранат не слышно — их уже не было. Яростная русская ругань и пронзительные выкрики на немецком языке.

Со звоном лопнуло стекло в окне. Все бросились на пол. Свистнули осколки. Иван своим телом прижал меня к стенке, тяжело дыша, задыхаясь от пыли, поднятой разрывом гранаты. Блохин привстал. Сел, ухватившись руками за голову. Через минуту он возился у рации, проверяя ее исправность. Грузное тело Никифорова лежало посредине блиндажа. Полковник был убит.

Командовать артиллерией поручаю подполковнику Иваняну. Для нас делом жизни было наладить точный и организованный огонь армейской тяжелой артиллерии. Иванян справился с задачей. Это был энергичный, образованный гвардеец-офицер. На "Огненной земле" его называли грозой танков! При штурме Митридата подполковник первым ворвался в блиндаж одного из артиллерийских НП и крикнул "Руки вверх!" находившимся там немцам. На помощь ему подоспел мой ординарец Байбубинов, и они вдвоем очистили наблюдательный пункт, уничтожив до 25 фашистов.

Спасительная темнота опустилась на нашу высоту. Оставлять штаб здесь было нельзя. Получив приказ, Бушин увел всю штабную группу в капонир на отметке 91,4.

Мы с Виниченко задержались, поджидая командира 39-го полка. В воздухе нарастал рокот моторов. Наши самолеты кружились над Митридатом. Они несли жизнь — боеприпасы! Отдав Ковешникову указания по удержанию высоты, мы пошли на новый командный пункт. Кто-то невидимый бежал навстречу. Неуверенные шаги и прерывистое рыдание. Остановились. Из темноты появилась небольшая фигурка. На шинели погоны лейтенанта. Автомат болтается на плече. Я узнал Сашу Покалявину, секретаря дивизионного трибунала. Эта 19-летняя девушка, дочь бакинского корабельного мастера, пошла добровольцем на фронт, мечтая об авиации или танковой части. Но ее послали на юридические курсы, а оттуда — в нашу дивизию. В Эльтигене мы часто видели ее: то бежит с документами, то помогает перевязывать раненых, то подносит снаряды.

— Куда бежите, лейтенант?

— Трем солдатам-штрафникам сняли судимость, товарищ полковник, нужно вручить справки.

— Почему же сегодня? Уже темно. Где их найдете?

— Я знаю, они в цепи тридцать девятого полка. Днем я их видела. Надо отдать до завтрашнего боя.

— Почему же вы плачете? — спросил я ее.

— Юру похоронила. Вон под той сопкой… — Девушка махнула в темноту рукой и перехватила ею ложе автомата. — Это его автомат.

Саша Покалявина училась с Юрием Бандуркиным в одной школе. До восьмого класса. Потом она поступила в техникум, а он работал на заводе, но дружба их не прервалась. Война разъединила молодых людей. И вдруг вчера при выходе с "Огненной земли" Саша увидела знакомое дорогое лицо. Да, это был Юрий. Он возмужал. Гвардеец. Сержант-связист. Они шли по болотам рядом, забыв обо всем на свете. Бросались в грязь при свете прожекторов, принимали лицом хлещущий декабрьский дождь, а перед глазами возникал прекрасный мирный город, набережные Баку, школьные дни и светлые надежды, во имя которых нужно было бороться и идти вперед по этой страшной степи.

Днем на Митридате то и дело прерывалась связь с 37-м полком. Сержант Бандуркин два раза выходил на линию, исправлял повреждения. Он пошел в третий раз и был убит. Еще одна любовь сгорела в огне войны, оставив вместо себя неутолимую ненависть к врагу.

Девушка-лейтенант стояла рядом с нами, сжимая автомат погибшего друга.

Ночью десантники усовершенствовали позиции и готовились к отражению вражеских атак. В небольшой комнате капонира на отметке 91,4 находились я, Копылов, Бушин, Ивакин и Иванян.

Подмоги все не было. 16-й корпус не прорвал вражескую оборону.

— Не надо было нам задерживаться на Митридате — задумчиво произнес Ивакин. — Прорвали бы с ходу оборону восточнее Керчи…

— Нет, — покачал головой Копылов, — Не могли мы двигаться дальше Митридата. Людям нужен был отдых. Да и отдать Митридат, это, знаете ли… совесть не позволила бы!

— Ничего, товарищи! — бодро заявил Иванян. — Сейчас мы ближе к огневым позициям нашей армии. Дадим цели и с утра будем отбивать атаки!

— А танки чем будешь отбивать, подполковник? — спросил Ивакин. — Кулаком?

— Не в том дело, — сказал Бушин. — Главное — время уже упущено. Сегодняшней ночью противник подгонит к Керчи те дивизии, которые до сих пор были привязаны к Эльтигену.

Начальник штаба был прав. В ночь на 8 декабря немцы подбросили в район Керчи свои резервы и части, которые действовали против "Огненной земли". Наступать Приморской армии теперь будет еще труднее.

Майор Кащенко, войдя в капонир, доложил, что самолеты начали сбрасывать боеприпасы. Мы с Копыловым и Ивакиным вышли из КП.

— Я пойду соберу политработников, — сказал Копылов.

С вершины было видно, как то в одном, то в другом месте вспыхивали автоматные очереди: должно быть, противник прощупывал наши позиции.

Проверив, как организована приемка боеприпасов, мы возвратились в штаб, Иванян и Бушин спали, сидя за столом. Их сморил тот мертвецкий крепкий сон, когда можно стрелять над ухом и человек не шевельнется. А нам с Ивакиным не спалось. Предложив ему сходить к Челову и проверить, как организована оборона, я пошел к Блбуляну. Его полк занимал северо-восточную окраину керченского предместья. Для обороны подполковник использовал противотанковый ров, подготовленный немцами в качестве третьей позиции их главной обороны. За рвом было три дота, а впереди стояли проволочные заграждения. Эта хорошая оборонительная позиция помогла полку крепко удерживать рубеж.

Свой штаб Блбулян разместил в подвале пустого дома. Здесь же лежали раненые, сновали медицинские сестры и санитары.