Романовы

В то время как царь развлекался охотой, положение Меншикова всё ухудшалось: вначале у него отобрали все награды, в том числе и кольцо, подаренное Петром II невесте, затем настала очередь лошадей и экипажей. Доказать обвинение светлейшего князя в государственной измене не удалось, но его вотчины с десятками тысяч крепостных и движимое имущество стоимостью примерно в 400 тысяч рублей были конфискованы. Архивные документы свидетельствуют, что юный царь проявил интерес к делу Меншикова только тогда, когда стали делить драгоценности его семьи. Так, ордена Святой Екатерины и Александра Невского Пётр II пожаловал Ивану Долгорукову, а своей сестре Наталье подарил бриллиантовый крестскладень, золотой пояс с пряжкой и многие другие украшения. Позже конфискованные богатства Меншикова пошли на покрытие расходов на коронацию Петра II, а часть драгоценностей князя — на изготовление царской короны.

Девятого января 1728 года огромный «поезд» царя, сопровождаемый пушечной пальбой, медленно двинулся из Петербурга. Ещё раз увидеть основанную дедом новую столицу Петру II было не суждено.

«Не хочу учиться»

Сохранившиеся портреты и гравюры не дают возможности сказать что-либо определённое о характере юного императора. На них предстаёт в традиционном парадном облачении — латах, мантии, пудреном парике, орденских лентах — рослый светловолосый мальчик с миловидным, но не очень выразительным лицом. «Он высокого роста и очень полон для своего возраста, так как ему только пятнадцать лет. Он бел, но очень загорел на охоте; черты лица его хороши, но взгляд пасмурен, и, хотя он молод и красив, в нём нет ничего привлекательного или приятного», — считала жена английского консула Уорда. И другие иностранцы, часто видевшие Петра II, единодушно утверждали, что он выглядел старше своих лет.

Подросток унаследовал от отца и деда не только рост, но и взрывной темперамент, а также упорство в достижении целей. Сверстникам и свите он доставлял немало хлопот. Уже в октябре 1727 года Лефорт писал: «Царь похож на своего деда в том отношении, что он стоит на своём, не терпит возражений и делает, что хочет». Выйдя из-под опеки Меншикова, Пётр не очень стеснялся в выражении своих чувств. Он мог отказать в аудиенции фельдмаршалу М. М. Голицыну, нагрубить на ассамблее своему наставнику Остерману, а разговору с австрийским послом предпочесть общение с конюхами. Порывистый, живой и своенравный подросток, видимо, гораздо комфортнее чувствовал себя в неофициальной обстановке — на охоте, с расторопными егерями, весёлой тёткой Елизаветой, услужливыми и предупредительными Долгоруковыми, умевшими выполнять любой его каприз, — чем во дворце, в атмосфере придворного этикета и светской утончённости.

Таким же был в молодости и его великий дед, который стал царём в том же возрасте и рос без особого надзора вдали от двора, в Преображенском. Внуку, казалось, должно было быть легче. В 11 лет он стал законным и всеми признанным главой государства, с которым вынуждена была считаться вся Европа. В его распоряжении были талантливые министры и генералы, а его учителями были не голландские мастеровые, а выдающиеся дипломаты, как А. И. Остерман, и профессора Академии наук. И сам Пётр II был юношей энергичным, увлекающимся.

Однако созданный дедом механизм абсолютной власти оказался не по плечу юному государю. Рядом с ним не было никакого утверждённого правом или традицией учреждения, способного сдерживать проявления неограниченной власти, оказавшейся в руках мальчика. Все качества юного царя с самого начала стали эксплуатироваться придворными интриганами: соперничавшие группировки стремились вырвать Петра друг у друга, а для этого надо было держать его при себе, доставлять ему всевозможные удовольствия, удалять от серьёзных занятий. У Петра II, в отличие от деда, не было надёжных друзей, выросших вместе с ним (кроме, пожалуй, сестры Натальи); едва ли часто видел он и своих учителей — их заменили фавориты.

Титулы, чины, имения — перспектива получения всех этих благ заставляла стремиться к единственному их источнику и любой ценой искать его милости. Не случайно немногие сохранившиеся именные указы Петра II (как правило, они передавались в Верховный тайный совет через Остермана или Долгоруковых) — это распоряжения о пожалованиях в чины или выдаче денег и «деревень». Согласно «Выписке о раздаче деревень с 1726 по 1730 г.» из бумаг Остермана, наибольшие пожалования были сделаны любимой тётке царя Елизавете (9382 двора, 35 тысяч душ); более скромные награды предназначались офицерам гвардии — поручику И. Любимову, капитанам А. Танееву и Ф. Полонскому. Своим родственникам Лопухиным Пётр подарил 740 дворов, 1800 дворов получил генерал Матюшкин, тысячу — майор гвардии Г. Д. Юсупов, более шестисот душ — капитан-поручик П. Колокольцев. Достались пожалования и канцлеру Г. И. Головкину (220 дворов), и генералу В. Я. Левашеву (200 дворов), и, конечно, ближнему придворному кругу: Долгоруковым, «метр-де-гардероб» Петру Бему, интенданту П. Мошкову, гофмаршалу Д. Шепелеву, камер-юнкеру М. Каменскому.

Нельзя сказать, чтобы об образовании царя совсем забыли. Академик-физик Георг Бильфингер составил и опубликовал в 1728 году «Расположение учении его императорского величества Петра Второго...». Юному монарху рекомендовалось изучать французский и немецкий языки, латынь, а также «статскую историю», «общую политику» и военное искусство. Прочие науки — математику, «космографию», «знания естественные» и геральдику — предлагалось преподавать так, как «к увеселению потребно». Особый упор был сделан на историю и «нынешнее всех государств состояние». На поучительных примерах прошлого и сведениях о государственном устройстве, армии, законах и политике европейских держав, считал почтенный академик, Пётр «своё государство, оного силу, потребность и способы как в зеркале увидит и о всём сам основательно рассуждать возможет». Бильфингер полагал необходимым особенно заботиться о том, чтобы его величество «...жития и дел Петра I и всех приключений его владения довольное и подлинное известие имел».

Специальное руководство о «Наставлении в христианском законе» для Петра написал Феофан Прокопович. В Академии наук Я. Германом и Ж. Делилем было составлено и издано «Сокращение математическое ко употреблению его величества императора всея России», включавшее изложение арифметики, геометрии, географии и фортификации. Автор знаменитой «норманнской теории» Готлиб Байер сочинил для Петра II пухлый учебник античной истории от «сотворения мира» до падения Рима. На освоение всей программы Бильфингер отводил два года при условии, что монарх будет заниматься по 15 часов в неделю.

Однако все эти планы оказались ненужными — даже по облегчённой программе Петру учиться не пришлось, да и сам он явно предпочитал иные занятия. Правда, Бильфингер уверял, что в отношении иностранных языков юный государь «в великое совершенство пришёл», но австрийский посол граф Вра-тислав был очень рад, когда император в 1729 году смог, наконец, произнести несколько слов на немецком языке. Подводя итоги первому году правления Петра II, Лефорт писал: «...молодость царя проходит в пустяках; каждый день он участвует в Измайлове в детских играх... он не заботится о том, чтобы быть человеком положительным, как будто ему и не нужно царствовать. Остерман употреблял всевозможные средства, чтобы принудить его работать, хотя бы в продолжение нескольких часов, но это ему никогда не удавалось».

Одиннадцатилетнего Петра, наверное, можно понять: учиться в XVIII веке было очень трудно. Современному школьнику едва ли доставило бы удовольствие заучивание наизусть с голоса правил: «Что есть умножение? — Умножить два числа вместе значит: дабы сыскать третие число, которое содержит в себе столько единиц из двух чисел, данных для умножения, как и другое от сих двух чисел содержит единицу...» Но окружение Петра, может быть, за исключением Остермана, как раз меньше всего было заинтересовано в его серьёзном образовании и воспитании. Под руководством восемнадцатилетнего Ивана Долгорукова Пётр постигал совсем другие науки. В начале 1728 года Лефорт сообщал: «Царь с некоторого времени взял привычку ночь превращать в день и целую ночь рыскает со своим камергером Долгоруким», — а спустя несколько дней добавил: «Говорят, что он начинает пить...» Именно при Петре II при дворе стало модно играть в карты. Вскоре и сам император, по мнению осведомлённого Лефорта, увлёкся карточной игрой, предпочитая её порой «игре в любовь».