Арина Родионовна

Но ещё более удивительно, что о месте захоронения Арины Родионовны ничего не было известно сыну Ольги Сергеевны (умершей в 1868 году) — Льву Николаевичу Павлищеву (рожд<ения> 1834 года), к которому И. Щеглов в своё время обращался по этому поводу.

Установление даты смерти Арины Родионовны должно повести к другому чтению и пониманию приводившейся неоднократно разными авторами записи поэта в тетради № 2371, л. 16 об. Самую дату записи должно читать не 25 июня, а 25 июля. Крестик рядом со словом «Няня» надо понимать как отметку, что она умерла. Запись об опере «Elisa е Claudio» имеет в виду спектакль 27 июля.

Написанный в рукописи поэта в конце записи жирно слог «Ня» можно понимать как намерение поэта отметить смерть няни или как начало заглавия какого-то поэтического ей посвящения.

Возможно, что поэт записал первоначально необходимость посетить её больную, а после хотел отметить её смерть, но, не дописав, поставил крестик к прежней записи.

Не случайно запись поэта от 25 июля находится рядом с наброском «Волненьем жизни утомлённый». Они тематически и хронологически связаны между собою.

Лишь 28 июля 1828 года Николаем I было утверждено заключение Государственного совета по делу о распространении Пушкиным в списках стихов из «Андрея Шенье», понятых как стихи о декабрьском восстании. По этому заключению утверждён был негласный полицейский надзор за поэтом и отобрана от него подписка, что до рассмотрения цензурой он обязуется своих произведений в рукописи никому не сообщать. Но уже к этому времени против поэта было возбуждено другое дело, о принадлежности ему «Гавриилиады».

(«Предчувствие», 1828 г.)

Такова была обстановка, в которой поэт переживал горечь утраты своей няни и друга.

Только указанными и продолжавшимися тревогами в жизни поэта и его последующими частыми и продолжительными отъездами из Петербурга можно объяснить, что могила няни оказалась забытой и уже через полтора года затерянной.

Жизнь Ольги Сергеевны была также не лишена треволнений: сначала из-за временного разлада с родителями, на почве выбора ею друга жизни и тайного от них венчания, а затем из-за начавшихся ссор с мужем, приведших уже в 1830 году к временному разрыву.

Следует отметить, что на кладбищах к могилам незнатных особ, тем более крепостных, не проявляли никакого внимания, и оставленная без присмотра могила няни оказалась вскоре затерянной.

Вместе с тем надо придти к выводу, что Ольга Сергеевна Павлищева поселилась в доме Дмитриева гораздо позже 1828 года — после того, как она в первый раз разъехалась с мужем (1830 г.), и если мы не встречаем в приходе Введенской церкви её дворовых в 1831 и 1832 годах, то лишь потому, вероятно, что в связи с отсутствием самого Павлищева дисциплина в доме Ольги Сергеевны сильно пала, а сами слуги — молодые Груша и Пётр — не были склонны ходить на исповедь в церковь.

Попутно укажем, что в том же Владимирском приходе проживали: Ганнибал (вероятно, Семён Исаакович, бывший одно время частым гостем Ольги Сергеевны), Дельвиги, Дмитрий Максимович Княжевич (писатель и общественный деятель, товарищ А. Н. Вульфа по университету и знакомый Пушкиных). Проживанием Пушкиных (после весны 1828 года), Павлищевых, А. П. Керн, Дельвигов и Княжевича в одном приходе объясняются частые посещения их А. Н. Вульфом осенью 1828 года, в бытность его в Петербурге.

Разумеется, о нахождении могилы Арины Родионовны на Смоленском кладбище не может быть и речи. Только потеря могилы вскоре после погребения няни могла привести к тому, что не был воздвигнут ей памятник ещё при жизни поэта, а тем более в дальнейшем.

Когда мы писали эту главу, мы надеялись, что 12 августа 1938 года (31 июля-старого стиля), то есть к 110-летию со дня её смерти, на кладбище, где «улёгся изнуренный трудом и бременем годов» её дорогой для нас прах, с самыми тёплыми и трогательными воспоминаниями будет закреплена вечная о ней память. Но, увы! Этого не осуществилось.

II

Е. Поселянин

РУССКАЯ НЯНЯ [510]

Среди прилетевших из разных мест России вестей о том, как поминали 26 мая Пушкина, нельзя было не остановиться с сочувственною улыбкой и тёплою благодарностью на следующих словах телеграммы из Кронштадта: В несть няни Пушкина дан обед городом старушкам богадельни.

Трогательный, милый Кронштадт!

Как этим он сумел хорошо выразить и усердие к памяти поэта, и понимание его жизни, и признательность той силе — спокойной, могучей, тому Русскому народу, который бережно, не спуская с него глаз, стоял при Пушкине в его детстве, стоял при нём в годы завершавшегося его расцвета — годы «Евгения Онегина» и «Годунова», и лишь тогда отошёл от него, когда Пушкин вырос в полную меру величайшего народного поэта России. Ведь Арина Родионовна была олицетворением и главною посредницей между душою Пушкина и Русским народом.

Вопрос этот настолько важен, что заслуживает обсуждения.

Значение Пушкина для России бесконечно, и чрез него громадное значение сообщается всему, что создавало его жизнь и что способствовало к выработке из него именно того человека, каким мы его знаем. А к числу важнейших слагающих сил типа Пушкина, несомненно, принадлежит его няня.

Сама судьба приставила эту коренную и выдающуюся, даровитую художественную (конечно, бессознательно) русскую натуру к колыбели Пушкина. Те сказки, которые знала она, неистощимо богатая и памятью, и даром рассказа, сыпавшая без меры пословицами, прибаутками, присказками, всеми сокровищами меткой, игривой, живой русской речи, — эти сказки Арины Родионовны были первым посвящением Пушкина в мир поэзии. Это он признал сам, говоря, что его муза, муза лицейских дней — уже являлась ему раньше в виде старушки. И в образе этой старушки всякий узнаёт Арину Родионовну, видоизменённую в волшебницу.

Няня первая заронила в чуткого ребёнка те настроения, которые позволили ему воскликнуть о своём первом крупном произведении: