Меншиков

В тот же день князь отправил еще одного курьера, на этот раз в Митаву. Представителя России при дворе курляндской герцогини цалмейстера Петра Бестужева Меншиков обязал, чтобы курьера, а им был морского флота капитан Галлер, в Митаве «приняли со всяким почтением и дарили знатными подарками, ибо сие царскому величеству угодно будет». Чтобы подвигнуть митавский двор на щедрые подношения, Меншиков написал Бестужеву: «А по нашему мнению надлежит его, капитана, подарить знатным подарком от всей земли, ибо во оной много знатных господ обретаетца». [216]

За себя и за московского губернатора хлопотал Меншиков, подготавливая поездку Петра на Марциальные воды. Ничего удивительного не было в том, что Меншиков обеспечивал царя транспортом, когда тот выезжал из Петербурга, – это входило в компетенцию губернатора, поскольку первый в России курорт находился на территории, ему подведомственной. Но петербургский губернатор не обязан был заботиться о проезде царя из Москвы – такого рода поручение, видимо, дано было самим Петром.

Предполагалось, что Петр ранней весной 1718 года, после отречения царевича Алексея от престолонаследия, отправится из Москвы на Марциальные воды (курорт, расположенный в шестидесяти километрах от Петрозаводска). Поездка, как видим, полностью была на попечении Меншикова, и он из Петербурга наказывал своему генерал-адъютанту Степану Нестерову измерить расстояние от Москвы до Марциальных вод, определить станции, где должны были менять лошадей, и сообщить день выезда царя. «Подтверждаю, – наставлял Меншиков Нестерова, – дабы вы того не пренебрегли, и нас о том обстоятельно уведомили». [217]Поездка царя на курорт в 1718 году не состоялась, ее пришлось отложить, поскольку следствие по делу царевича Алексея затянулось, его вынуждены были перенести в новую столицу и закончилось оно только со смертью царевича – 26 июня 1718 года.

Как видим, Меншиков, помимо обязанностей сугубо губернаторских, выполнял множество личных поручений царя. Но князь считал своим долгом и сам вмешиваться в дела, которые, употребляя современную терминологию, не входили в его компетенцию, не гнушаясь при этом и мелких дел, проявлял рвение, отнюдь не свойственное вельможам его времени.

Не будь Александр Данилович фаворитом, московский вице-губернатор Воейков, возможно, мог бы ослушаться и не выполнить его предписаний капитально отремонтировать мост через Неглинку у Боровицких ворот. Эту неисправность, надо полагать, в июне 1722 года могли видеть и сам вице-губернатор, и находившиеся в то время в Москве сенаторы, но взгляд всех безучастно скользил по обветшалому мосту. Таким же образом князь поступил годом раньше на острове Котлин. Там он велел заменить лестницу у причала, «понеже старая зело крута и худа, и сход трудной, о чем мы в бытность нашу указывали и приказывали». Забота о лестнице – дело президента Адмиралтейской коллегии Федора Матвеевича Апраксина, в ведомстве которого находилась стоянка русского флота на Котлине, но Меншиков не стал ожидать его распоряжений и настойчиво добивался исполнения своего приказа: первый раз он отправил послание бригадиру Порошину 23 июня 1721 года, через шесть дней напомнил и успокоился лишь после того, как 2 июля Порошин отрапортовал ему, что лестница установлена. [218]

В 1722 году царь готовит Каспийский поход. Он едет сначала в Москву, а затем в Астрахань, чтобы оттуда двинуться с армией. Меншикову, как и всегда, поручена судьба новой столицы. Однако ранее, если Петр отбывал, скажем, в Прутский поход или в заграничное путешествие, то в Петербурге безвыездно сидел светлейший, и напротив, когда Меншиков находился за пределами Петербурга, и даже за пределами России, например в Померании или на Украине, столицу не покидал царь; на этот раз ни царя, ни Меншикова в новой столице не оставалось – Северная война благополучно закончилась, и столице более ничто не угрожало.

Руководил и направлял энергию своих помощников и подчиненных Меншиков из Москвы, а это было столь же сложно, как руководить сражением, пребывая вдали от него. И если Александр Данилович без существенных изъянов справился с поручением, то благодаря ответственному отношению к делу – спустя рукава он никогда ничего не делал и так же, как и царь, целиком отдавался начатому делу и не успокаивался до тех пор, пока не приводил его к желаемому концу.

Князь не поленился сесть в карету и отправиться в новую столицу, чтобы на месте решить вопросы, требовавшие его вмешательства.

В Петербурге он пробыл несколько недель, возвратился в Москву 2 августа и на следующий день отправил царю донесение с отчетом о проделанной работе, начинающееся словами: «По прибытии моем в С.-Петербурх все работы осмотрел и, каким порядком оные исправлять, определил».

Демонстрировать свое усердие светлейший умел, хвастливого тона в донесениях ему тоже не занимать, но в этот приезд он действительно не пропустил ни одной стройки: среди инспектированных Меншиковым сооружений встречаем как грандиозные сооружения, так и небольшие палаты, строившиеся в Петергофе, на Котлине, Стрелиной Мызе и в самом Петербурге. К осени заканчивали первую очередь Сестрорецкого завода, канал на Котлине, соединяющий море с доком, выложенный камнем «саженей на 50–60», и новую «сетодель» (цитадель) – искусственный остров с поставленными на нем пушками, которые «когда достроится, то от оной как гавани, так и Кроншлоту великая будет оборона», ибо вся площадь между материком и островом будет находиться под обстрелом. К концу подходило строительство дворца, канала и флигелей в Петергофе.

Возобновились работы в столице, приостановившиеся было из-за нехватки рабочей силы: строился Петропавловский собор, постоялые дворы, «бечевник» вдоль Невы, оживилась постройка кораблей в Адмиралтействе. Меншиков использовал самый доступный ему способ обеспечения строек рабочей силой – как президент Военной коллегии, он определил на работу солдат нескольких полков – Черниговского, Киевского, Невского, Великолуцкого и других. [219]

И все же Меншикова не покидало чувство беспокойства. Можно даже сказать, что князь никогда не был так озабочен, какую оценку даст царь им содеянному. Видимо, он серьезно опасался за свою судьбу, боялся падения. Далее в книге будет рассказано, чем были вызваны опасения светлейшего. Пока же отметим, что следы беспокойства Александра Даниловича обнаруживают и деловые письма.

Волнение князя нарастало по мере приближения дня отъезда царя из Москвы в Петербург. Меншиков был уверен, что царь немедленно отправится осматривать все работы, «а особенно у новопостроенных домов». Поэтому светлейший предупреждал коменданта Бахмеотова, чтобы к приезду царя «оные были во всякой чистоте». Через два дня, 24 февраля, он требует от Бахмеотова и Девиера: когда царь «изволит смотреть тамошних работ, и угодны ль оные его величеству будут – извольте нас уведомить».

Проходит две недели – в Москву не поступает никаких известий. Меншиков был уверен, что царь успел уже все осмотреть, ему не терпелось знать его оценку, и поэтому он шлет новое напоминание: «Меня уведомить, угодны ли которые работы или строения его величеству».

Следы тревоги князя видны и в его письме к царю от 1 марта с неизвестной ранее просьбой: «При отшествии вашего величества в С.-Петербурх просил я ваше величество, ежели тамошние работы, как по указу вашего величества были в моем ведении, умением моим исправлялися не так, как ваше величество повелел, чтоб, по превысокой своей отеческой ко мне милости, в том меня изволили простить».

Особенно беспокоили князя постоялые дворы. Столичные гостиницы еще не были готовы, а он 19 декабря 1722 года распорядился, чтобы все столичные домовладельцы, сдававшие свои дома внаем, были предупреждены, что впредь им это делать запрещается. По окончании строительства предстояли торги для тех, кто пожелает взять дома на откуп. От внимания Меншикова не ускользали всякого рода мелочи: он требовал от Бахмеотова, чтобы потолки светлиц в гостиницах были подбиты прутьями, а затем обмазаны известью, чтобы при каждых трех домах было сооружено по одной лавке, чтобы в том случае, если не найдутся желающие взять дома на откуп, Бахмеотов разыскал среди обер-офицеров «доброго и правдивого человека, придав к нему несколько человек солдат», и передал им гостиницы, в которых должны были поселиться приезжие иностранцы на «коликое время кто похочет».