Тайна гибели адмирала Макарова. Новые страницы русско-японской войны 1904-1905 гг.

Но все ли?..

Степан Осипович легко встал, подошел к иллюминатору. Он был выше среднего роста, коренаст, крепок, подвижен, густая, как у Черномора, борода словно восполняла рано возникшую у него лысину. За окном легкий туман, но видимость неплохая, даже на небе можно разглядеть редкие звезды.

Да, да, он хотел подумать и взвесить продуманное по поводу питерских рабочих-судостроителей. Ему не впервой с ними общаться, на заводах ли Петербурга или Кронштадта, в Англии или Америке. Это была весьма опытная и дельная часть рабочего сословия, умельцы. Макаров, выросший в Николаеве, около знаменитой судоверфи, что на реке Буг, всегда очень их ценил и уважал.

Вчера, полдня проведя среди них на поврежденном броненосце, он чувствовал какую-то отчужденность. И это он, человек простого происхождения, начисто лишенный всякого подобия барства! На их лицах он читал раздражение, видел, что работали они как-то вяло, неохотно. Случайно Макаров встретился взглядом с молодым рыжеватым рабочим, худощавым, с утомленным землистым лицом. Он смотрел на адмирала с ненавистью, с трудом отвел глаза, но ненависть в них — адмирал ясно заметил — не погасла.

Что такое? Почему?

Уже на борту «Ретвизана» Макаров наскоро переговорил с главным механиком: как тут устроены рабочие? Тот кратко и дельно объяснил, что все в порядке: получают они в два раза больше, чем дома, а в полдень обедают из матросского котла. Макаров с детства знал цену трудовой копейке, но не менее хорошо знал он и то, что опытные кораблестроители в Петербурге получали месячное жалованье не меньше, чем преподаватели гимназии. Конечно, здесь они живут в стесненных условиях, что ж, так здесь устроены почти все, но ведь и в Питере не в особняках же они обитали!

Сердцем Макаров чувствовал — тут надо присмотреться. Никому ничего не говоря, он про себя уже решил это. Завтра же. Нет, сегодня вечером, когда завершится выход эскадры в море…

Того сидел за небольшим письменным столом. На столе в стаканчике из рыбьего зуба, украшенного затейливой резьбой, торчали кисточки для иероглифического письма. Рядом — фарфоровый флакончик с тушью. Вице-адмирал был в мундире, но ни одна из многочисленных наград его грудь не украшали: война есть обычное будничное дело самурая, служащего своему Императору. Награды, как и праздники, потом — после победы.

Нетрудно было заметить, что Того был значительно выше низкорослых, в общем-то, японцев. Лицо его было бледным, чуть смугловатым, с правильными приятными чертами. Руки по обычным понятиям прилично были сложены на животе. Махать или жестикулировать, как это делают европейцы, а в особенности эти развязные янки, — немыслимое неприличие для всякого уважающего себя самурая.

Хейхатиро-сан как-никак вел свой род по прямой мужской линии с XVII века, если мерить по-европейски, а для японца — со времени славного сёгуна Токугава. Именно он навел порядок в Стране восходящего солнца после целого столетия смут и раздоров. Токугава закончил долгую смуту тем, что приказал казнить лютой смертью сто тысяч самураев, шайки которых грабили и разоряли страну. Отдаленный предок Хейхатиро-сан принимал участие в этом благородном деле, был замечен великим сёгуном и возведен в самурайское достоинство. Подлинный акт об этом — тоненький, узенький свиток рисовой бумаги — хранится как величайшая святыня в небольшом семейном храме.

Перед Того сидел на краешке стула низкорослый широкоплечий капитан первого ранга, вся его поза выражала бесконечную почтительность. Начальник отдела разведки штаба Соединенного флота заканчивал свой доклад, только что вернувшись на самом быстроходном миноносце из Токио:

— Итак, ваше превосходительство, наши агенты ведут упорную работу во всех военных базах Балтийского флота нашего противника: Санкт-Петербурга, Гельсингфорса, Ревеля и Либавы. Наших агентов на Черном море перебросили на север, туда же, ибо теперь совершенно достоверно известно, что противник не сможет вывести свою сильную Черноморскую эскадру: турки, по настоянию нашго союзника — Соединенного Королевства и его короля — да хранят его боги, — русских не пропустят через черноморские проливы. Могу я продолжить, ваше превосходительство, я не утомил вас?

Лицо Того не выразило ничего, ни одна черточка не дрогнула, он не издал ни звука. С одной стороны, то было милостивое разрешение, с другой — сердце каперанга даже участило удары — упрек. Но в чем? Он, как самурай, обязан служить старшему со всей преданностью и почтительностью, вот он и перебил себя после долгого доклада выражением сыновнего почтения. Странно, что вице-адмиралу не нравятся вековые обычаи предков… И вообще, почему мы сидим за европейским столом, таким неудобным? Ведь даже заседание Кабинета министров в присутствии Священной особы Императора — да продлят его жизнь боги! — высокие лица, одетые в дедовские наряды, сидят на циновках, скрестив ноги.

Однако эти нескромные мысли каперанг поспешно отогнал от себя и тем же ровным, тихим голосом продолжил:

— Под конец моего доклада я обязан сообщить самое существенное. Знают об этом лишь несколько наших непосредственных исполнителей в Европе; а в Токио — военный министр, начальник разведки Главного штаба, я, скромный посыльный, теперь вы, ваше превосходительство — четвертый и последний.

Того опять остался неподвижен, но в душе клокотал: по сути этот человечек передал мне приказ об ограничении моей воли и праве распоряжаться этими данными по собственному усмотрению… Дело, конечно, не в нем, а в Токио. Что там вокруг него давно плетутся интриги и растет зависть, он догадывался давно. Ладно, потом разберемся, после войны. Только надо ее выиграть, особенно на море — именно он за это отвечает перед богами и божественным императором.

А за войну в Маньчжурии пусть отвечает главнокомандующий сухопутных войск Гэнро (князь) Ивао Ояма, маршалом стал, у него теперь на две звезды больше, чем у Того. Но чья задача сложнее? Русский флот многочислен и силен, и напротив, их войска в Маньчжурии малочисленны и плохо снабжены.

К сожалению, Отдел разведки в штабе Соединенного флота подчинен ему, Того, лишь внешне, главный их командир — Генеральный штаб. Надо признать, что поработали японские разведчики хорошо. В боевой рубке его флагманского броненосца «Микаса» лежала подробнейшая карта внутреннего порт-артурского рейда, где точнейшим образом было обозначено расположение всех кораблей, и не только крупных.

Конечно, это расположение постоянно меняется, но данные, полученные им, Того, были сообщены по состоянию на 6 часов вечера 8 февраля. Минных заграждений у русских нет. Из 542 орудий береговой обороны — огромная сила! — к стрельбе готовы были только 108. Немало тоже, но огонь будет в пять раз меньше, чем предполагалось. Наконец, разведка доложила то, что потрясло Того, опытного моряка, более всего: русские не вели дальнего патрулирования сторожевыми кораблями и слабо вели его даже на ближайших подступах к Порт-Артуру!

4 февраля в Токио на совещании высших сановников Японии под председательством самого Священного Микадо было принято решение: начать войну и отбросить северного медведя, опасно нависшего над Страной восходящего солнца. В тот же день вице-адмирал Того получил долгожданный приказ об атаке Порт-Артура!

…Много-много раз в продолжение своей долгой жизни, а скончался он в возрасте восьмидесяти семи лет, Того с удовольствием перебирал в памяти те напряженные дни, последние перед войной. Уже к 5 февраля все корабли Соединенного флота, кроме тех, кто нес дозорную службу в море, сосредотачивались в главной военной базе Японии Сасебо. Того собрал всех командиров кораблей в кают-компании броненосца «Микаса». Двери и иллюминаторы были плотно закрыты, на палубе установлен караул из старших унтер-офицеров, вооруженных винтовками.