Южане и северяне

В этот день поздней зимы погода была на редкость мягкая. Облака висели над землей довольно низко, словно предвещая обильный снегопад. Группами по несколько человек мы вошли в зал, где еще чувствовался затхлый запах после недавней уборки. Осмотревшись, старосты групп рядами устроились на полу.

Некоторое время спустя в сопровождении председателя Союза демократической молодежи в зале появился человек, которого все ждали. Глядя на него, я подумал, не Чон Сандон ли наш гость. Уж очень был похож на него. Подойдя к столу, над которым висел большой национальный флаг тхэгыкки [6], председатель сказал:

— Сегодня мы решили послушать необычный доклад. Дело в том, что уважаемый всеми нами Чон Сандон несколько дней назад прибыл из Сеула, где в наши дни он возглавляет борьбу против проекта реорганизации Сеульского государственного университета ^{11}. Попросим нашего уважаемого старшего товарища рассказать об этой борьбе!

Чон Сандон, слегка улыбаясь, направился к столу. Первые несколько секунд он стоял у края стола молча. Потом тихим голосом сказал:

— Только что председатель Союза демократической молодежи сказал, что я руководитель борьбы против проекта реорганизации Сеульского государственного университета. Это не совсем так. Я не являюсь руководителем, я всего лишь один из участников этого движения.

Одновременно с этими словами он посмотрел на председателя Союза демократической молодежи и слегка улыбнулся. И мы, сидевшие на полу, также улыбнулись, глядя на него.

В самом деле, по его внешнему виду нельзя было сказать, что он активный борец. Он производил впечатление довольно мягкого и нежного человека. Но говорить начал уверенно, четко расставляя акценты. Прежде всего он начал свою речь с прямой постановки вопроса: что такое проект реорганизации Сеульского государственного университета? Чьи это козни? Кому это выгодно? Говорил он просто, ясно, но основательно, так что все хорошо его понимали. Его выступление резко отличалось от тех, которые обычно слушали учащиеся. Раньше ораторы говорили долго, нудно, навязывая своим слушателям идеологические штампы. Чон Сандон же говорил очень конкретно, уделяя основное внимание анализу современной обстановки. В его общении с аудиторией не было абсолютно никаких негативных моментов, будь то верхоглядство или возвеличивание собственной персоны, как это часто бывало у других докладчиков.

Его улыбка была похожа на наивную, детскую, но в целом он производил сильное впечатление. Именно сочетание этих приятных качеств способствовало его успеху в борьбе против проекта реорганизации Сеульского государственного университета в Южной Корее.

Вполне логично возникает вопрос, почему такие люди, как Чон Сандон, которым до смерти надоели такие люди, как учитель Чхве Санхо, Пак Чхонок и им подобные типичные образцы северокорейской системы, выступили против проекта реорганизации Сеульского университета.

Именно Чон Сандон был тем человеком, через которого я более или менее узнал о реальной жизни в Южной Корее. И вот вскоре он снова ушел на Юг через 38-ю параллель. С того момента в течение вот уже сорока лет от него нет никаких вестей. Есть только предположения. Например, о том, что 25 июня [7] Чон Сандон был убит в Сеуле северянами или южанами, или о том, что он перебрался на Север добровольцем в Народную армию. При таких предположениях он никак не мог сказать в начале весны 1947 года такие слова: «Я на моей земле хожу там, где хочу, и никто мне не запретит». Впрочем, есть еще одна версия о нем. Быть может, он, воспользовавшись сложной обстановкой в стране, вместе с семьей эмигрировал в США в 1950-х годах? Теперь же, будучи гражданином США, как важный господин путешествует по горам Кымгансан или Пэктусан? Такая версия также не исключается…

3

Одним из эпизодов моего знакомства с южнокорейской жизнью была встреча с человеком по имени Ли Гванчжин. Он жил; в местности Хончхон провинции Канвондо. Мы были одноклассниками. В нем не было простоты, свойственной деревенским мальчишкам, и с самого начала пребывания в нашем классе он привлекал к себе внимание. Как и другие ребятишки из соседних деревень, он пришел учиться в нашу школу после освобождения Кореи. Вообще, в то время быстро появлялись новые школы. Этому, в частности, способствовала большая тяга людей к знаниям после изгнания японских колонизаторов.

Дети из ближних деревень Анбён, Мунчхон, дальних южных районов Сепхо, из отдаленных северных сел Ковон и Ёнхын жили в пансионате и ежемесячно платили за жилье по два маль риса [8]. Большинство этих деревенских детей отличались простотой, добродушием и трудолюбием. У них была как бы своя атмосфера. Не случайно за какие-то пару лет они добились больших успехов в учебе, общественной деятельности. Многие из этих ребят занимали руководящие должности в Союзе демократической молодежи и играли важную роль в школьной жизни.

Между тем Ли Гванчжин, будучи также родом из деревни, отливался от своих сверстников. Прежде всего, он выделялся своим внешним видом, выглядел щеголевато даже по сравнению с городскими ребятишками. Зимой он носил дорогое пальто с капюшоном, а под ним — добротный свитер серого цвета с белым волнистым узором на груди.

Формально в графе о социальном происхождении было сказано, что он из средних крестьян. Однако стоило копнуть немного глубже, как выяснилось, что его семья занималась не только земледелием, но и торговлей, в частности рыбной. Факты говорили о том, что он выходец из состоятельной семьи. К тому же его родной брат окончил медицинское училище «Северанс» [9] и работал врачом-стажером в больнице. В то время беднякам такое образование было фактически недоступно. Дети из торговой среды учились не хуже других, и Ли Гванчжин был тому отличным примером.

По натуре он был вспыльчивым и неуравновешенным человеком. Например, если возникали ссора или драка между учениками, то он набрасывался на других с шилом в руке. Голос у него был чуть болезненный и осипший.

Был такой случай. Кажется, это происходило во втором классе средней школы в конце второго семестра на экзамене по родному языку. Ли Гванчжин сидел недалеко позади меня. Ответив на вопросы экзаменационного билета, я немного призадумался о чем-то, точнее — думал, что делать дальше. В это время по моей спине сзади легонько стукнули три-четыре раза. Когда я тихонько повернулся, он быстро губами подал знак, чтобы я подвинул экзаменационный билет к концу стола. Я был слегка растерян, потому что впереди стоял экзаменатор, наблюдавший за нами. Кстати говоря, в физике и химии Ли Гванчжин разбирался лучше, чем я, и в классе между нами происходила незаметная конкуренция за звание лучшего ученика. Не ответив на его просьбу, я подошел к экзаменатору, положил на стол билет и удалился. Выходя, я украдкой оглянулся.

Успел заметить, что Ли Гванчжин нервно кусает кончик карандаша, лицо его было багрово-красным от волнения. Потом мы встретились на стадионе. Со злостью он сказал мне, что мой поступок является мелочным и смешным из-за какого-то престижа. Но никто из присутствующих при этом разговоре не поддержал его. Тогда спрашивается: если он не стремится занять почетное место в классе, то почему хотел воспользоваться чужим экзаменационным листом? Но присутствующие не задали ему этого вопроса. Видимо, им не хотелось накалять обстановку, глядя на его поведение. Все знали, что он большой эгоист и в любой момент может выкинуть какой-нибудь неприятный номер.

Изменения, происходящие в школьной жизни, все больше раздражали Ли Гванчжина. Например, он с самого начала невзлюбил Пак Чхонока. При случайной встрече с ним его трясло от ненависти, как гусеницу шелкопряда. У него менялся цвет лица, он с отвращением харкал и исчезал как можно быстрее.