Эрнест Хемингуэй: за фасадом великого мифа

Всего в 20 лет Хемингуэй уже был человеком с ранениями, и он рано насытился опытом войны. В письмах, что он писал родителям, он пытался как-то успокоить их относительно своего состояния, но тем не менее за завесой иронии мы можем почувствовать страх: «Снаряды не так уж страшны, если нет прямого попадания. Конечно, может задеть осколком. Но при прямом попадании на тебя градом сыплются останки товарищей. Буквально сыплются». И там же: «В этой войне нет ничего смешного. И это так. Не скажу, что война – ад […], но раз восемь я предпочел бы угодить в преисподнюю» [13].

Позже Эрнеста перевезли в Милан, в роскошный особняк, превращенный в госпиталь. Независимо от проблем со здоровьем его восстановление шло неплохо: он каждое утро получал настоящий американский завтрак, мог есть на террасе, лежа в плетеном кресле и слушая между редкими звуками ПВО голоса медсестер, весьма чувствительных к очарованию этого молодого офицера, элегантного и довольно красивого. Среди них Эрнест быстро отметил некую Агнес фон Куровски, уроженку Филадельфии, в которую он не замедлил влюбиться. Агнес было 26 лет, и это была красивая девушка с серыми глазами и ярко-рыжими волосами. Высокая, с «мужественной» походкой, она, видимо, пришлась по вкусу Хемингуэю, который каждый день ждал ее появления со все возрастающим нетерпением.

Пока ее не было, Эрнест тайком пил мартини и коньяки, которые приносил ему в том числе и его друг капитан Джеймс Гэмбл, герой войны и аристократ из Филадельфии. Хемингуэй любил вести с ним продолжительные беседы об искусстве и итальянской живописи. Став первым раненым американским солдатом в Милане, Хемингуэй не испытывал недостатка в визитерах, которые вместе с частыми письмами от членов его семьи позволяли ему спокойно дожидаться возвращения Агнес. В августе месяце та записалась добровольцем на ночную смену, и ночи теперь проводила большей частью… в комнате Эрнеста. Днем они вместе гуляли по городу, беря лошадь с коляской. Они ходили в галереи, обедали в ресторане, делали покупки и даже слушали оперные произведения, такие, как «Кармен» и «Богема». Очень скоро Эрнест влюбился в нее и снова стал планировать женитьбу, хотя очевидная легкость Агнес в поведении с мужчинами несколько беспокоила его. «Я не хотел влюбляться в нее, – говорил он потом устами Фредерика Генри в романе «Прощай, оружие». – Я ни в кого не хотел влюбляться. Но, видит бог, я влюбился и лежал на кровати в миланском госпитале, и всякие мысли кружились у меня в голове, и мне было удивительно хорошо».

Но 15 октября Агнес перевели в госпиталь Флоренции, где она должна была пробыть в течение шести недель. Хемингуэй воспользовался этим, чтобы открыть для себя Италию, и посетил город Стреза на озере Гарда, где познакомился с графом Греппи. Потом вернулся на несколько дней в Скио, чтобы повидаться со своими друзьями из IV взвода, а также провел немного времени в Бассано, где он имел возможность испытать на себе страшный эффект нового коктейля на базе смеси рома и эфира. В конце октября он возвратился в миланский госпиталь, где письма Агнес, которые он читал по два раза в день, позволили ему дождаться ее возвращения в город 11 ноября. И они вновь вернулись к своим сладким ночным привычкам бродить вдоль каналов и порой добираться до Сан-Сиро, чтобы посмотреть скачки. Но Агнес снова призвали, на этот раз – на север от Тревизо, и Хемингуэй плохо перенес разлуку именно в тот момент, когда они только собрались пожениться. Письма, которыми они обмениваются каждый день в течение этого периода, едва скрывали тревогу Эрнеста: а правда ли она поехала в Тревизо добровольцем? Что стоит за этим новым отъездом? И, конечно же, Эрнест спрашивал себя, а действительно ли Агнес любит его. Но, успокоенный нежными словами своей молодой невесты, он решил вернуться домой, чтобы зарабатывать на жизнь и наконец жениться.

21 января 1919 года корабль «Джузеппе Верди» из Неаполя прибыл в порт Нью-Йорка. На причале Хемингуэя ждали два человека, один из которых был репортером «Нью-Йорк Сан» – ему Эрнест дал интервью в качестве «первого американца, раненного в Италии». В Оук-Парке он не без труда вернулся к жизни, весьма серой по сравнению с той, что он вел в Италии. В рассказе «Солдат дома», написанном в 1924 году, он так описал свою праздность: «В городе ничего не изменилось, только девочки стали взрослыми девушками […] Ему не хотелось возвращаться домой. И все-таки он вернулся. И сидел на парадном крыльце».

Девочки на самом деле изменились, и многие стали приятными молодыми женщинами, которым Хемингуэй, слишком поглощенный своей историей с Агнес, оказывал не слишком много внимания. «Попробуй прийти в себя, – писал он Биллу Хорну, – среди 6 000 000 самок, в большинстве своем незамужних и возрастных, и 8 000 000 самцов, в большинстве своем жирных и разложившихся, требующих эмоций из вторых рук. Все эти люди хотят испытать ужас, но по доверенности! Боже мой, как же мне надоела эта страна». Тем не менее Эрнест прекрасно видел все те преимущества, что он мог извлечь из своей войны, ибо одно агентство из Чикаго тут же заказало ему серию лекций, с помощью которых он сумел заработать 172 доллара. Эту сумму Эрнест отложил для своей будущей свадьбы с Агнес, но, к сожалению, в начале марта 1919 года он получил из Италии удивительную новость: Агнес собиралась выйти замуж… за одного итальянского офицера. Эрнест был ранен во второй раз, но эту рану любви он сумел прижечь, прибегнув к помощи продолжительной «лечебной выпивки».

Менее чем за год Эрнест распрощался с детством, и лейтенант Хемингуэй, герой Италии, дважды награжденный там, уже не имел ничего общего с бывшим лицеистом из Оук-Парка. Он видел войну и смерть, испытал дружбу, скрепленную огнем, он любил и страдал, и весь этот опыт через десять лет послужит ему в работе над его первым произведением, имевшим большой успех: над романом «Прощай, оружие».

Хотя роман «И восходит солнце», опубликованный за три года до этого, уже имел своих читателей, но именно «Прощай, оружие» действительно стал первым шедевром Хемингуэя. Во-первых, опубликованный в виде фельетонов в «Скрибнер’с Мэгэзин», роман вышел в свет в 1929 году. Тираж составил 31 000 экземпляров, и книга имела мгновенный успех, да такой, что более чем 20 000 экземпляров было продано в первые месяцы. Затем пошли многочисленные адаптации как для театра, так и для кино, что выдвинуло Хемингуэя на литературную авансцену, сделав его вполне обеспеченным человеком.

Хемингуэя часто спрашивали об автобиографической стороне его книг. Это вопрос, который критики и читатели очень любили и любят задавать. Но не надо забывать, что со времен Артюра Рембо «я – это другой», и что герой и писатель – это два разных человека. В предисловии к «Человеку на войне» Хемингуэй пишет, что «степень верности истине должна быть настолько высокой, что то, что [автор] изобрел на базе того, что он знает, должно формировать более правдивую историю, чем точные факты». Это удалось сделать в романе «Прощай, оружие», ибо многие критики не могли поверить, что Хемингуэй не участвовал в отступлении от Капоретто, о котором рассказывает книга. Тем не менее мы должны признать, что Хемингуэй-автор все-таки предпочитает оставаться в тени своего героя. Как и тот, Эрнест был санитаром на итальянском фронте; как и он, влюбился в медсестру в миланском госпитале. Но Фредерик – не Эрнест, и сражение при Пьяве – не отступление от Капоретто, и Агнес – не Кэтрин Баркли. «Прощай, оружие» станет для Эрнеста возможностью сублимировать эту несчастную любовь, и смерть Кэтрин в швейцарском госпитале, без сомнения, является символом его разрыва с Агнес фон Куровски.

Такое вот жонглирование реальными фактами и вымыслом Хемингуэй более или менее формализовал в своей теории invent truly, «правдивой лжи», что является просто способом завуалирования реальности вымыслом. «Большая ложь более вероятна, чем правда, – напишет он позднее. – Если бы фантасты не писали, они бы, возможно, стали очень искусными лжецами». С этой точки зрения, правду у Хемингуэя, возможно, лучше искать в его романах, чем в различных заявлениях, сделанных для прессы. В одном интервью, которое он дал в Оук-Парке по возвращении в США, Эрнест преувеличил свои подвиги и даже претендовал на то, что он сражался на стороне итальянских партизан и что у него удалили из тела без анестезии двадцать восемь пуль. Ранение, полученное Фредериком при поглощении спагетти, не может быть славным, но оно, конечно же, более правдиво, чем история, рассказанная Эрнестом о своем ранении.