Образ и личность Ломоносова

“И сама Церковь присоединяется к общему торжеству своим молитвенным воспоминанием о приснопамятном юбиляре, как об одном из славных питомцев своей школы, двигателе духовнаго просвещения и незабвенном певце величия Божия. Да будет же благословенною память о нем из рода в род!” (Боголюбский Н. Речь в храме Имп. Моск. Университета).

Итак, Ломоносов по праву стал кумиром весьма тонкого слоя читающей публики. Время государственного внимания придёт позже.

Вернёмся к последнему году жизни Ломоносова. Документы свидетельствуют о тяжёлом кризисе, длительно развивавшемся и достигшем апогея приблизительно за месяц до его кончины. Трагическим был в жизни Ломоносова 1764 г. Ранее счёл за лучшее покинуть Россию И. И. Шувалов. Теряет влияние К. Г. Разумовский, пытающийся отказаться от должности Президента Академии. Ломоносов всеми силами тщится привлечь нового покровителя — всесильного Г. Г. Орлова. Развеялись надежды на вице-президентство в Академии. Академическая среда прекрасно обходится без него. Он одинок, у него нет друзей и союзников, в лучшем случае — это собеседники.

Кризису способствовал выход на первый план в Академии молодых лиц: в естественных науках — С. Я. Румовского (1734–1812 гг.) ив гуманитарных (филология, история) — А. Л. Шлёцера (1735–1809 гг.). Оба талантливы и друзья, оба с младых лет посвятили себя науке, оба достигли профессиональных вершин. Вышколенные профессионалы неминуемо сменяют в науке талантливых и самоотверженных дилетантов. Но если стезя Румовского — это всё-таки сторонняя для Ломоносова астрономия, то немец Шлёцер посягает на изначально русские, выношенные и выпестованные Ломоносовым области знаний. И этот соперник не только получает поддержку на выборах в профессора Академии, но высоко оценен при дворе и одарён правом представлять свои сочинения непосредственно императрице. История уже рассматривалась не только как набор фактов и анекдотов. Были сделаны первые шаги в методологии поиска объективных первопричин событий и анализа их развития.

Печальной оказалась судьба материалов, собранных Ломоносовым для Российской истории. Он отказался передать их Шлёцеру, просившему об этом, и вручил документы Ф. А. Эмину, человеку случайному в исторической науке. Написанный и изданный Эмином труд не оказался достоин памяти Ломоносова.

Весной 1764 г. он составляет “Обзор важнейших открытий, которыми постарался обогатить естественные науки Михайло Ломоносов”. Применительно к классу “гуманиорум” (истории, филологии и т. д.) или стихосложению, ничего подобного “Обзору” в его бумагах не найдено. В его глазах они малозначимы сравнительно с естественными науками.

“Обзором”, привычно написанным в третьем лице, Ломоносову необходимо поддержать себя верой в значимость собственных научных заключений. Не будем комментировать представленные 9 пунктов, укажем только, что наблюдения прохождения Венеры по диску Солнца в эти пункты им не были включены. Слог “Обзора” чеканен и безжалостен к оппонентам, увы, давно минувших лет. Современные Ломоносову авторы опущены. И не случайно! Причину он раскрывает сам.

В эти же дни (весна 1764 г.) им сделаны наброски плана “Системы всей физики”. Перечисленные в ссылке номера пунктов плана отражают и в разных словах многократно формулируют общее научное кредо Ломоносова: “Пусть физик не подчинит свой ум какому-либо знаменитому и прославленному своими заслугами автору”.

Красной нитью через череду документов 1764–1765 годов проходит стремление Ломоносова осмыслить своё место в науке, итоги многолетнего в ней пребывания, отсутствие достойного признания отечественных и зарубежных коллег. И мы воочию наблюдаем драму личности, не удовлетворённой этими итогами, личности, лишь раскрывшей, но далеко не во всём реализовавшей свои дарования. Можно строить догадки о причинах выбора Ломоносовым естественных наук как критерия личной оценки. Время и потомки выделили совсем другую сторону его деяний. Но Ломоносов воспринимал науку как главное призвание жизни, и сознание не свершённых Великих Дел, соразмерных трудам гигантов, означало для него не менее как жизненное поражение.

Февраль-март 1765-го года. Ломоносов всё так же член Канцелярии, ему подчинены научная деятельность Академии, ее гимназия и университет, он имеет чин статского советника, владеет деревнями и крепостными, обладает правом на получение дворянства, получает небывалое для Академии жалованье. У него собственный дом на Мойке, в центре столицы, с садом и лабораторией. Устроена судьба дочери, недавно обручённой. Только что благополучно разрешилась проблема его долгов. Как и ранее, он обласкан фаворитом императрицы. Его проект поиска северного прохода поддержан властью и активно реализуется. “Заклятый враг всех честных людей” Г.-Ф. Миллер удален в Москву. Казалось бы, во всем, чему Ломоносов посвящал свой талант и длительные усилия, он добился успехов и восхищения сонма поклонников. Но вчитаемся в строки, выведенные его рукой за месяц до кончины, какое же смятение человеческой души, какой надлом скрывается за ними:

“1. Видеть Государыню.

2. Показывать свои труды.

3. Может быть, понадоблюсь…

4. Беречь нечего. Всё открыто Шлёцеру сумасбродному. В Российской библиотеке есть больше секретов. Вверили такому человеку, у коего нет ни ума, ни совести, рекомендованному от моих злодеев.

5. Приносил его высочеству дедикации <посвящение>. Да все! И места нет.

6. Нет нигде места и в чужих краях.

7. Все любят, да шумахерщина.

8. Multa tacui, multa pertuli, multa concessi [многое принял молча, многое снес, во многом уступил].

9. Зато терплю, что стараюсь защитить труды Петра Великого, чтобы выучились россияне, чтобы показали свое достоинство pro aris etc. [за алтари и т. д.].

10. Я не тужу о смерти: пожил, потерпел и знаю, что обо мне дети отечества пожалеют.

11. Ежели не пресечете, великая буря настанет”.

Но будем верить, что в последние дни отчаяние покинуло его, и светлый духом он отошёл в лучший из миров.

Прохладным, мягко говоря, было отношение к покойному близкого круга императрицы. Оно было высказано достаточно откровенно устами наследника престола 11-летнего Великого князя Павла Петровича. Услышав о смерти Ломоносова в день его кончины, он отозвался: “Что о дураке жалеть, казну только разорял и ничего не сделал”. В памяти еще были свежи расходы на мозаику “Полтавской баталии”. Высказанное, конечно, не являлось его собственным мнением, оно лишь отражало общие суждения воспитателя цесаревича, канцлера Н. И. Панина, которые не могли противоречить взглядам Самодержицы. Присутствуя за столом с особами, “которых и в мыслях тронуть боязно”, наследник впитывал их отношение к конкретным лицам.

К счастью, не сбылись искренние, высказанные в последние дни его жизни и донесённые до нас Штелиным опасения Ломоносова о крахе Академии по его кончине: “Смерть встретил с духом истиннаго философа; сказал: жалею только, что покидаю недовершенным то, что задумал я для пользы отечества, для приращения наук и возстановления упавших дел академических: оно умрет со мною”.

Обстановка в Академии к этому времени претерпела существенные изменения. В Россию вернулся великий Л. Эйлер с сыном, управление Академией приобрело элементы коллективного руководства под началом нового, юного директора графа В. Г. Орлова (1743–1831 гг.), профессор Академии Г.-Ф. Миллер был избран в первый российский парламент. Академия активно подготавливала посылку нескольких экспедиций по наблюдению грядущего в 1769 г. прохождения Венеры по диску Солнца. Паллас, Гильденштедт, Лепехин, Фальк и другие начинают интенсивно исследовать неизмеримую Империю, как бы вновь открывая её для человечества или, вернее, открывая её для мира впервые. Экспедиции, как известно, завершились весьма успешно, к вящей славе венценосной покровительницы наук.

Имя Ломоносова временно покинуло Академию и упоминалось в ней лишь по случаю очередного издания его стихов. Уместно отметить весьма умеренные тиражи издания произведений. В интервале 1751–1784 гг. были установлены всего лишь 13 изданий его произведений средним тиражом около тысячи экземпляров.