Поход в Россию. Записки адютанта императора Наполеона I

Но такая слава не была суждена нам!

Кто из нас во французской армии не помнит, какое удивление испытали все мы, находясь среди русских полей, когда пришло известие о роковых договорах Александра с турками и шведами [7]! С каким беспокойством обращали мы тогда взоры на свой открытый правый фланг, на ослабленный левый и на то, что отступление могло быть нам отрезано!

Французский император, во главе 600 тысяч человек, зашел уж слишком далеко и надеялся, что его сила решит все, и победа на Немане разрушит все дипломатические затруднения, которыми он пренебрегал раньше. И тогда все европейские принцы, вынужденные признать его звезду, поспешат вступить в его систему, и он увлечет за собой, в своем вихре, всех этих спутников.

Девятого мая 1812 г. Наполеон, до этой минуты не знавший поражений, вышел из дворца, куда он должен был вернуться только как побежденный [8]!

Его поход из Парижа в Дрезден был триумфальным шествием. Побежденные и смирившиеся немцы, частью из самолюбия, частью из склонности к чудесному, готовы были видеть в Наполеоне сверхъестественное существо. Удивленный и словно охваченный восторгом, этот добродушный народ был увлечен всеобщим движением и старался быть сосредоточенным там, где надо было только казаться таковым.

Народ стоял шпалерами по сторонам длинной дороги, по которой следовал император. Немецкие принцы покинули свои столицы и наполнили города, где должен был останавливаться на несколько мгновений этот властитель их судеб. Императрица вместе с многочисленным двором сопровождала Наполеона. Он шел навстречу всем ужасным случайностям страшной войны, как будто бы уже возвращался после нее торжествующим победителем! Не так он в прежние времена отправлялся в поход!

Он желал, чтобы австрийский император, многие короли и целая толпа принцев приехали в Дрезден встретить его [9]. Его желание было исполнено. Все съезжались туда! Одними руководила надежда, другими двигал страх. Но Наполеон хотел только убедиться в своей власти, показать ее другим и насладиться ею [10]!

Его честолюбию льстило, что он мог демонстрировать в этом семейном собрании свое сближение с древним австрийским двором. Наполеон думал, что такой блестящий съезд государей составит контраст с изолированным положением русского монарха и тот, быть может, испугается при мысли, что его все покинули. Словом, это собрание союзных монархов как будто указывало, что война с Россией была европейской войной.

Там, в Дрездене, Наполеон находился в центре Германии. Он показывал ей свою супругу, дочь цезарей, сидящую рядом с ними. Целые народы покинули свои места, чтобы броситься по его следам. Бедные и богатые, дворяне и плебеи, друзья и враги скорее сбежались туда, толпа, любопытная и внимательная, теснилась на улицах, на дорогах и площадях. Люди проводили целые дни и ночи, не спуская глаз с дверей и окон его дворца. Но не корона его; не ранг и не блеск его двора привлекали толпы любопытных.

Все сбегались смотреть только на него и его черты хотели сохранить в своей памяти, чтобы потом иметь возможность сказать своим менее счастливым соотечественникам, что они видели Наполеона!

В театрах поэты унизились настолько, что обожествляли его в своих произведениях, и целые народы становились его льстецами [11]!

Его утренний выход представлял замечательное зрелище. Владетельные принцы дожидались тут аудиенции победителя Европы. Они до такой степени смешивались с его офицерами, что эти последние часто предупреждали друг друга, чтобы быть осторожнее и как-нибудь не оскорбить этих новых царедворцев. Присутствие Наполеона уничтожало все различия: он был столько же их вождем, сколько и нашим. Эта общая зависимость, казалось, все уравнивала вокруг него. Однако плохо сдерживаемая военная гордость многих французских генералов, может быть, тогда-то и шокировала немецких принцев, так как французские полководцы думали, что уже возвысились до них. Ибо, каковы бы ни были знатное происхождение и ранг побежденного, победитель всегда будет считать себя равным ему!

Между тем наиболее благоразумные из нас были напуганы. Они говорили, хотя и втихомолку, что надо было считать себя в самом деле сверхъестественным существом чтобы безнаказанно все смешать подобным образом, не опасаясь быть унесенным этим всеобщим водоворотом. Они видели этих монархов, выходивших из дворца Наполеона с подавленной злобой и жаждой мщения, и представляли себе, что эти государи, оставшись ночью наедине со своими министрами, изливали накопившуюся в их сердцах горечь обид, которые они должны были сносить. Все складывалось так, чтобы усиливать их скорбь! Как была назойлива эта толпа, через которую надо было им проходить, чтобы добраться до дверей своего высокомерного повелителя! А между тем у их дверей никого не было, так как все, даже их собственный народ, как будто изменили им! Провозглашая счастье этого властителя народов, разве не оскорбляли их, подчеркивая их несчастье? Они же сами явились в Дрезден, чтобы еще увеличить блеск торжества Наполеона! Ведь это он над ними торжествовал! Каждый восторженный возглас по его адресу заключал в себе упрек им! Его величие было их уничтожением, его победы — их поражением!

Вероятно, они именно так выражали свое огорчение, и с каждым днем сердца их наполнялись ненавистью все больше и больше. Один из принцев поспешно уехал, чтобы избежать тяжелого положения. Австрийская императрица, предков которой генерал Бонапарте лишил их владений в Италии, с трудом скрывала свое отвращение к нему. Наполеон улавливал это на ее лице и, улыбаясь, заставлял ее смиряться. Но она пользовалась своим умом и грацией, чтобы проникнуть в сердца других и посеять в них свою ненависть к нему.

Французская императрица, помимо своей воли, только усиливала это роковое настроение. Она затмевала свою мачеху блеском украшений, и если Наполеон требовал от нее больше сдержанности в этом отношении, то она противилась и даже начинала плакать. Наполеон уступал, может быть, из нежности к ней или же вследствие усталости и рассеянности. Уверяют, кроме того, что, несмотря на свое происхождение, эта принцесса не раз оскорбляла самолюбие немцев бестактными сравнениями между своей прежней и новой родиной. Наполеон бранил ее за это, но слетка, так как этот патриотизм, который он сам внушил ей, нравился ему, и он полагал, что может загладить подарками ее неосторожное поведение.

Это собрание в Дрездене могло лишь задевать самые разнообразные чувства. Наполеон, стараясь понравиться, полагал, что этим он удовлетворил всех. Дожидаясь в Дрездене результата передвижений своей огромной армии, многочисленные колонны которой еще проходили через земли союзников, Наполеон преимущественно занимался политикой.

Генерал Лористон, французский посол в Петербурге, получил приказание просить у русского императора разрешения приехать в Вильну для сообщения ему окончательных предложений Наполеона. Генерал Нарбонн, адъютант Наполеона, поехал в главную императорскую квартиру к Александру, чтобы уверить его в мирных намерениях Франции и постараться, как говорят, заманить его в Дрезден. Архиепископ Малинский был послан, чтобы руководить порывами польского патриотизма. Саксонский король ожидал, что ему придется потерять великое герцогство, но льстил себя надеждой получить более солидное вознаграждение.

Между тем все в первые же дни обратили внимание, что прусский король Фридрих не появлялся при императорском дворе. Скоро, однако, сделалось известно, что вход к этому двору был ему как будто воспрещен. Этого принц испугался сам тем больше, чем меньше был виноват. Его присутствие могло стеснять, но поощряемый Нарбонном, он все-таки решился приехать. Когда сообщили о его приезде императору, тот рассердился и сначала даже отказался его принять. Что ему нужно, этому принцу? Достаточно уже его назойливых писем и постоянных требований! К чему же еще надоедать своим присутствием? Чего он хочет? Но Дюрок настаивал. Он напомнил Наполеону, что Пруссия, может быть ему нужна в борьбе против России, и тогда двери императора открылись для прусского короля. Его приняли с почестями, приличествующими его высокому рангу. От него были получены новые уверения в преданности; которую он, впрочем, доказал уж много раз.