В водовороте века. Мемуары. Том 2

И он устремил на меня покрасневшие глаза, ожидая от меня подтверждения своих слов.

Меня сильно тронула его неизменная воля, воля коммуниста. Пора была такая тревожная — не говоря уж о своем идеале, революционерам трудно было даже сохранить свою личную жизнь от грозящей опасности. Но он не падает духом перед наскоками врага, не пугается их, а наоборот, вот так переодеваясь, заходит к товарищам и ищет нового выхода в борьбе.

— Да, наша революция продвинется вперед под новым знаменем. С таким твоим взглядом я тоже согласен, Гван Су. А что такое это знамя? По этому вопросу я много и много думал в тюрьме и пришел к выводу, что теперь нам, молодым коммунистам, следует создать партию новой формации и перейти на рельсы вооруженной борьбы. Только вооруженная борьба спасет страну от гибели, принесет нации освобождение. Борьба корейского народа во всех ее формах должна перерасти в общенациональное, общенародное сопротивление, которое развернется под единым руководством партии, главным образом, в форме вооруженной борьбы.

Так я выложил ему все, о чем думал в тюрьме. Чха Гван Су целиком и полностью согласился с моей мыслью. Тут еще было сказано, что об этом обсуждалось и в Синьаньтуне с Ким Хеком и Пак Со Симом и что все они сошлись во мнениях на этот счет. Не взяв в руки оружие, нельзя спасти Корею, а не руководствуясь новой линией, нельзя продвигать революцию вперед. Таково было единодушное мнение молодых коммунистов.

Итак, вооруженная борьба стала назревшим требованием конкретной действительности Кореи. К тому времени фашистский режим насилия, проводимый японским империализмом, достиг своего апогея. Нестерпимыми стали бесправие и нищета корейской нации. Волны экономического кризиса, начатого в мире с 1929 года, набегали и на Японию. Японские империалисты, найдя свой выход из большого кризиса именно в агрессии на азиатском материке, наращивали темпы военных приготовлений и вместе с тем усиливали колониалистские репрессии и грабеж в Корее.

Если они видели путь обогащения своего государства и укрепления вооруженных сил в грабеже и угнетении корейской нации, то сама же она, наша нация, нашла путь к национальному возрождению в борьбе против японских оккупантов. И было не случайно, что рабочее, крестьянское, другое массовое движение, не вышедшее из рамок экономической борьбы, начало развиваться, постепенно приобретая характер восстания.

Что же касается стачки рабочих Синхынской шахты, — за ее ходом я следил в то время с большим интересом, — то и она переросла, в конце концов, в восстание. Сотни забастовщиков под руководством стачкома напали и разрушили контрольный пункт шахты, служебные помещения, механическое и электрическое отделения и частную квартиру начальника дирекции, порезали все электропровода на территории предприятия, ломали лебедки, насосы и другое производственное оборудование. Забастовщики нанесли большой ущерб компании. Сами японцы, управлявшие предприятием, вопили, что на восстановление шахты уйдет два месяца.

Восстание это, сотрясавшее всю страну, показало такую ужасную картину, что поднялась на ноги вооруженная полиция и арестовала более сотни стачечников.

Это восстание произвело на меня глубокое впечатление. Поэтому, когда у нас развернулась вооруженная борьба, я сам с риском для собственной жизни пробрался в район Синхына и встретился с руководителями рабочего движения.

И по своей организованности, сплоченности, продолжительности и солидарности борьба корейского рабочего класса показала качественно новое развитие по сравнению с движением предшествующего периода.

Более двух тысяч рабочих, состоявших в Вонсанской федерации труда, под ее руководством и при поддержке свыше 10 тысяч членов своих семей проводили упорные забастовки в течение нескольких месяцев.

В поддержку этой всеобщей забастовки в Вонсане рабочие и крестьяне всей страны посылали стачечникам вдохновляющие телеграммы, письма и денежные средства в помощь, направляли своих представителей, выражая поддержку и солидарность с бастующими.

С ними солидаризировались не только профсоюзные организации Хонвона, Хвэрена и других районов страны. Даже из Гирина, отдаленного за тысячи ли от Вонсана, члены общества Хансонхвэ, подведомственного созданному нами Антияпонскому профсоюзу, послали денежный фонд в помощь Вонсанской федерации труда. Сам этот факт свидетельствует о том, насколько был высок в то время уровень сознания корейского рабочего класса.

Генстачка в Вонсане как кульминация корейского рабочего движения 20-х годов вписала в историю мирового рабочего движения яркую страницу боеготовности и революционности рабочего класса Кореи.

Внимательно рассматривая в тюрьме весь процесс этой стачки, я думал, что она впишет особую страницу в историю рабочего класса нашей страны и что этому ценному опыту борьбы следует учиться всем участникам социального движения в Корее.

Если бы в то время новое руководство федерации труда не предложило рабочим снова начать работу и продвинуло забастовку до конца, если бы все рабочие, крестьяне и интеллигенты страны, откликнувшись на рабочую забастовку, перешли на настоящую организационную борьбу, то выступления вонсанских рабочих, наверно, увенчались бы победой.

Неудача генстачки вонсанских рабочих еще раз глубоко убедила меня в необходимости скорейшего создания в Корее марксистско-ленинской партии, которая бы победоносно организовала и направляла выступления рабочего класса. Я был уверен в том, что когда активно развернется вооруженная борьба, став главной осью национально-освободительного движения, то под ее влиянием будет еще больше нарастать и массовая борьба рабочих, крестьян и всех других слоев населения.

Поскольку враг своим железным кулаком варварски подавлял национально-освободительное движение, то и выступления корейского народа были вынуждены приобретать насильственный характер. Именно революционное насилие стало самым надежным средством для достижения победы над контрреволюционным насилием вооруженного до зубов врага. Враги бряцали штыками оружия — и корейская нация должна была вооружаться. Оружию нужно было противопоставить оружие.

Ни чистое «движение за выращивание реальных сил», нацеленное на развитие просвещения, культуры и экономики, ни конфликты рабочих и крестьян, ни дипломатическая деятельность не могли принести стране независимость. Всеобщая стачка вонсанских рабочих и восстание синхынских шахтеров укрепили наше доверие к рабочему классу Кореи. В ходе этого несравнимо углублялась моя привязанность и гордость за замечательный наш рабочий класс, за боевую нашу нацию.

Все решили бы линия и руководство. У меня зародилась твердая вера, что правильная линия, отвечающая велению времени, и верное руководство приведут к победе над любыми сильными врагами. На неотступные свершения торопила меня мысль о том, что нужно немедленно восстановить и привести в порядок разрушенные организации, непрерывно повышать сознательность масс, объединять их в организации и как можно скорее подготовить к решающей битве с японским империализмом. Сердце у меня зажигалось, как неугасимое пламя.

Между тем весть о моем освобождении из тюрьмы собрала моих товарищей из разных мест одного за другим.

Вместе с активистами комсомола, Антияпонского союза молодежи, Антияпонского профсоюза, Крестьянского союза, действовавшими в Гирине и его окрестностях, я обсуждал вопрос о том, как восстановить и привести в порядок разрушенные организации, как сплачивать массы в условиях усиления белого террора со стороны противника.

Слово «вооружение», так взволновавшее Чха Гван Су, вызвало и здесь огромные волны поддержки молодежи. Это с новой силой окрыляло меня.

Мы обсудили меры по активизации комсомольской работы в Цзяньдао и в северном пограничном районе Кореи, по ускорению процесса революционного воспитания жителей этих районов, а также другие актуальные задачи, в том числе и по тщательной подготовке к созданию партии. Для выполнения поставленных задач подпольщики были направлены в разные районы.