Ханс Кристиан Андерсен

— Ясное дело, у него в голове не все в порядке. Наверно, и он будет сумасшедшим, как его дед.

Ханс Кристиан похолодел от ужаса, услышав эти слова. Он боялся своего деда и, завидев его худую долговязую фигуру, всегда старался убежать подальше. Правда, обычно старик вел себя очень тихо. Он сидел около огромной пузатой печки в своем крохотном домике и вырезал из дерева причудливые фигурки — зверей с крыльями, людей с птичьими головами. Набив ими полную корзину, он отправлялся бродить по окрестным деревням и раздавал фигурки ребятишкам, а крестьянки, жалея безобидного старика, совали ему в корзину лепешки и яйца. Но иногда на него находили приступы буйного веселья. Он украшал цветами и пестрыми тряпочками свою продавленную шляпу и истрепанный сюртук и, громко распевая что-то бессвязное, бежал по улицам Оденсе.

— Сумасшедший Андерс идет! — вопили мальчишки и бросали ему вслед комья грязи и камни.

И вот черноглазая Сара предсказала такую же страшную судьбу его внуку только за то, что он хотел подарить ей свой сказочный замок! Любовь Ханса Кристиана не выдержала этого жестокого испытания. Он пересел подальше от Сары и старался не смотреть на нее во время уроков. Сначала это было ужасно трудно, потом легче. А потом и Сара ему помогла: она уехала куда-то к родным, и больше он ее никогда не видел.

В мечтах Ханс Кристиан переделал и исправил всю эту историю: он спасал Сару из огня, и она благодарила его, жалея, что раньше смеялась над ним. Потом они играли в чудесном саду, рвали самые лучшие цветы и, сидя в беседке, рассматривали книги с красивыми картинками. Потом сама Сара оказывалась графской дочерью, и они уезжали вместе в далекие края.

Все это было очень утешительно. А с Оле из Виссенберга отношения наладились даже не в мечтах, а на самом деле.

Карстенс никогда не бил учеников. Но если кто-нибудь баловался, он применял очень действенную меру: озорник должен был стоять на столе лицом к классу. Самые стойкие через несколько минут сдавались под тяжестью позора. Попал однажды на стол и Оле. Постояв немного, он засопел и зашмыгал носом, бросая отчаянные взгляды на учителя. Но Карстенс не обращал на него внимания. Хансу Кристиану так живо представился весь ужас положения Оле, что он расплакался еще раньше, чем наказанный, и стал упрашивать Карстенса простить его и отпустить на место.

— Ладно уж, слезай, — сказал Карстенс Оле, — да смотри сиди смирно!

После этого случая Оле во всеуслышание объявил, что маленький Андерсен хоть и чудак, но все же славный парень и обижать его он никому не позволит.

Некоторое время все шло хорошо. Дети часто пели хором, и Карстенс хвалил высокий звонкий голос Ханса Кристиана. Не было у него соперников и в чтении, не говоря уже о декламации. Только письмо не давалось, и, глядя на его испещренные ошибками каракули, Карстенс вздыхал и качал головой.

— Ну, ничего, подрастешь — будет лучше получаться, — говорил он, замечая огорчение своего любимца.

Однако вскоре так удачно наладившаяся школьная жизнь Ханса Кристиана неожиданно оборвалась. Расходы Карстенса слишком выросли по сравнению с доходами. Ему пришлось закрыть школу и поступить на службу в почтовую контору.

Когда это стало известно дома у Ханса Кристиана, отец уныло покачал головой:

— Ну вот, и здесь неудача… А я-то радовался твоим успехам! Теперь придется тебе посидеть дома.

— Ничего страшного! — сказала Мария. — Он еще мал, впереди время есть. Пусть отдохнет от ученья.

Но отдыхать было не очень-то весело. На дворе стояли морозы, без теплой одежды гулять и думать было нечего. Ханс Кристиан нагревал на печке медную монету и прикладывал ее к заледеневшему окошку. Через прозрачный кружочек видно было ярко-голубое небо, голые черные сучья тополя и нахохлившиеся воробьи. Они тоже ждали весны. Скоро ли она придет наконец? Отец был сумрачен и рассеян, он часами бродил по комнате и что-то шептал про себя Работы почти не было — прямо будто люди перестали рвать обувь! Изредка забегал кто-нибудь с пустяковой починкой: зашить лопнувший шов, положить набойку. Но это давало всего несколько скиллингов. Мария со вздохом пересчитывала серебряные монетки и часть их прятала в сундук.

— Это для уплаты за квартиру, — объяснила она сыну, — а то хозяин рассердится и выгонит нас на улицу.

— Как же на улицу, когда холодно? — удивился Ханс Кристиан. — Разве хозяин такой злой человек?

— Злой не злой, а свои денежки не хочет терять… Ну, ничего, я как-нибудь наскребу, чтобы уплатить в срок. Ты об этом не заботься, сынок, играй себе спокойно.

Но игра не клеилась: старые игрушки надоели, а маленькую соседку Лисбету, которая так послушно участвовала во всех его затеях и всегда готова была представить себе, что кусочек дерева — это настоящий осел, везущий на мельницу мешки с мукой, которая никогда не смеялась над ним и охотно слушала придуманные им истории, ее бабушка увезла куда-то в деревню, — там легче будет прокормиться, сказала она, а то здесь и с голоду пропасть недолго…

Однажды отец вдруг уселся на верстак и стал строгать кусочки дерева. Он решил сделать кукольный театр, чтобы развлечь мальчика да и самому отдохнуть от тревожных мыслей.

— У нас будут и актеры, и сцена, и занавес! — сказал он Хансу Кристиану. — А ты попроси у матери и у бабушки ненужных лоскуточков и шей актерам костюмы. Мать научит тебя, как это делается.

Ханс Кристиан горячо взялся за шитье. Мария охотно поощряла увлечение мальчика: с малых лет научится держать в руках иголку, а там и пригодится. Выучится — станет мастером.

Постепенно деревянные актеры оделись в пестрые наряды, а если один рукав бывал короче другого, то ведь и у настоящих портных это случается! Зато у короля была настоящая корона из сусального золота и деревянный меч, а для королевы бабушка пожертвовала свой лучший шелковый лоскуток, хранившийся с незапамятных времен.

Дни теперь проходили удивительно быстро. Отец брал с полки томик Гольберга, и они с Хансом Кристианом с увлечением разыгрывали в своем театре одну комедию за другой. Мальчик легко запоминал наизусть целые сцены и вскоре мог уже один говорить за всех действующих лиц. Это случалось, когда отец был не в духе и отказывался участвовать в игре.

Незаметно подошла весна. Поглощенный своим театром, Ханс Кристиан почти не замечал, как уменьшается число картофелин, оставляемых матерью на обед, как растут горы белья в ее корзине, как мрачнеет с каждым днем лицо отца.

Сведя дружбу с разносчиком театральных афиш Педером Юнкером, он получал от него чудесные шуршащие листы с яркими заманчивыми заглавиями.

«Абеллино, знаменитый бандит, представление в 5 актах», — с трепетом восторга читал Ханс Кристиан и старался представить себе потрясающие похождения этого таинственного злодея.

Бабушка брала его с собой в госпиталь, где она ухаживала за садиком старого привратника Гомара. Она уверяла всех, что Гомар не кто иной, как французский эмигрант, — вероятно, из знатного рода! — и иметь такого хозяина очень лестно. В свое время его даже приглашали в крестные отцы к Хансу Кристиану. Бабушка не уставала толковать внуку, что и их семья знала когда-то лучшие дни: у деда был и дом и стадо, но только дом сгорел, а на скотину напал мор, вот он и обеднел. Ну, а о ее собственной родне и говорить нечего: она по благородству не уступит Гомару. Все погубила легкомысленная прапрабабушка: она безумно влюбилась в бедного актера и бежала с ним, а знатные родные тогда отреклись от нее. Ханс Кристиан свято верил этим рассказам, хотя в действительности легендарная прабабка была женой почтового кучера, а Гомар — отставным солдатом.

Впрочем, предполагаемая знатность не украшала Гомара в глазах мальчика. Старик был угрюм и сварлив. Сидя на лавочке у ворот госпиталя, он переругивался с проходящими старухами, подозревая их в том, что они крадут траву из сада. И Ханс Кристиан старался незаметно проскользнуть мимо сердитого крестного. Зато со старухами из богадельни при госпитале, сидевшими в большой комнате за прялками, он охотно проводил целые часы. Они терпеливо слушали все истории, которые он сочинял, все стихи и сцены из комедий, какие он помнил, и не уставали дивиться его необыкновенному уму: «Ну и голова же у этого мальчика! Наверно, он не заживется на этом свете…»