Ханс Кристиан Андерсен

Новое событие вошло в его жизнь и оттеснило в сторону все прежние увлечения: он прочитал Шекспира.

В том же приюте для престарелых дам и девиц, где жила мадам Йенсениус, у него завелись приятельницы, две тихие старушки Бункефлод. Старая Иоганна, ходившая к ним делать уборку, рассказала ему, что у них множество книг, прямо диву даешься, как это люди могут все прочесть.

Как-то раз она взяла его с собой и представила хозяйкам. Доверчивый и любознательный мальчик понравился старушкам, и они стали давать ему лоскутки для кукольного театра, учили, как получше смастерить костюмы, давали и книги. От них он и получил толстый том трагедий Шекспира. Перевод был плохой, многие места искажены, но этого Ханс Кристиан не мог заметить. Глубина шекспировских образов тоже была пока ему недоступна. Зато он был в восторге от необычайных событий, кровавых эпизодов, появления ведьм и призраков. Ему казалось, что он видит перед собой все, о чем говорится в книге, чувствует то, что переживают герои. Он мгновенно запоминал наизусть целые страницы и, к ужасу Марии, потрясал стены маленькой комнаты монологами Лира и сценами из «Макбета», накинув на себя материнский платок вместо королевской мантии. Его деревянным актерам тоже пришлось с головой окунуться в море шекспировских страстей.

Потом ему захотелось сочинять самому. Такие попытки он делал еще при отце, пользуясь немногими немецкими словами, которые тот вывез из Гольштейна, — ведь в театре актеры обычно говорили по-немецки. Охотнее всего он оперировал словом «Besen» — оно такое звонкое, ни за что не подумаешь, что это просто метла!

— Ну вот, хоть малышу мое путешествие пригодилось! — грустно усмехался отец, слушая, как деревянный король величественно произносит «Besen!», а придворные хором вторят ему.

Но теперь Ханс Кристиан собирался сочинить самую настоящую трагедию, где герои страдают, произносят длинные монологи, а потом все погибают — это казалось ему особенно необходимым, иначе что же за трагедия?

Недолго думая, о «взялся за дело. Герои получили звучные имена — Абор и Эльвира, так называлась и вся трагедия. Они любили друг друга, но злая судьба, разумеется, разлучила их, и в конце концов они скончались с монологами на устах. Были еще там и седобородый отшельник с сыном, они тоже любили Эльвиру, произносили монологи (речи отшельника были взяты напрокат из религиозной брошюрки «Обязанности по отношению к ближнему») и оба закалывались над ее могилой.

Хансу Кристиану его творение казалось верхом совершенства, и он читал его всем, кто только соглашался слушать.

Старушки Бункефлод благосклонно качали головами: они уважали сочинителей, ведь покойный пастор Бункефлод сам был поэтом. Старая Иоганна сказала, что, наверно, в самом заправском театре сочиняют не лучше, а про мать и бабушку говорить нечего: они всегда готовы были восхищаться своим любимцем.

Но смертельную обиду нанесла ему тетка Катрина. Послушав немного, она расхохоталась и сказала, что все это чепуха какая-то, ничего нельзя разобрать и зовут-то героев не по-человечески. Нет чтобы Марен или Педер, а то Абор и Эльвира! Лучше бы уж тогда прямо Окунь и Треска (датское слово «Aborren» — «окунь» — она смешала с именем героя).

Ханс Кристиан был совершенно раздавлен этой беспощадной критикой. Мария тоже обиделась за сына.

— Знаю я, что тут кроется! — сказала она. — Ей просто завидно, потому что ее-то сорванец Кристиан сроду бы ничего такого не выдумал, сиди он хоть целый век!

Ханс Кристиан, вечно терпевший пинки и насмешки от сына тетки Катрины, был несколько утешен этими словами. И потом он напишет еще много трагедий, да таких, что даже тетка Катрина придет в восторг. В оставшейся от отца солдатской книжке он записывал их заглавия и считал, что полдела сделано: остальное уже не так-то трудно придумать.

С приездом нового губернатора принца Кристиана город Оденсе сильно оживился. Чуть не каждый месяц улицы иллюминировались, а в небо взметались с шипеньем и треском огненные струи фейерверков. Главным мастером по их устройству был старый знакомый Ханса Кристиана Педер Юнкер, бывший разносчик театральных афиш, и мальчик иногда получал разрешение помочь ему. За принцем в город потянулась знать, по улицам разъезжали кареты с гербами. Появилось множество фокусников, канатных плясунов и вырезывателей силуэтов, демонстрировавших на рыночной площади свое искусство. Дома Ханс Кристиан брал ножницы и пытался воспроизвести их быстрые точные движения. Он вырезал аиста на дереве, балерину, балансирующую на одной ножке, ангелов с крыльями, и у него получалось неплохо.

В огромном зале ратуши давались пышные балы, и из окон слышались веселые польки, кадрили и плавные менуэты. А на окраинах по-прежнему свирепствовала нищета. У Западных ворот обнаружилась целая воровская шайка, состоявшая из мальчиков четырнадцати-пятнадцати лет.

Ожесточенно колотя вальками по мокрому белью, прачки на реке обсуждали эту новость.

— Недавно они украли у одной женщины банковый билет в пятьдесят ригсдалеров, на этом и попались, — рассказывала жена тюремного привратника Шенка. — Захотелось им полакомиться черносливом, зашли в лавку, ну, а хозяин сразу сообразил, что дело нечистое: откуда у мальчишек такие деньги? Ворованное они сбывали жене Ханса Дру, того самого, что в праздничных процессиях так потешно изображает арлекина, а его сынишка был у них главным. Теперь они все сидят под замком. Говорят, что и Педер Юнкер сюда замешан…

— Вот я всегда и говорю своим детям: чем брать чужое, лучше работать, пока кровь из-под ногтей не брызнет! — назидательно заметила тетка Катрина. — Моего Кристиана вечно бранят, а он бы не пошел на такое дело. И то сказать, некогда ему, ведь он теперь на фабрике работает. Хоть немного домой приносит, а все же помощь, да и мальчишке некогда по улицам болтаться. Вот и вам бы, Мария, своего паренька туда отдать.

— Жалко мне его, он ведь слабенький, — нерешительно возразила Мария.

— Ну да, а свяжется с какими-нибудь бездельниками, так хуже будет! Ведь одиннадцать лет парню, давно пора работать.

Этот разговор сильно подействовал на Марию. Конечно, Ханс Кристиан не такой мальчик, чтоб сделать что-нибудь дурное, а все же сердце не на месте, как подумаешь, что он бегает без призора. Вот уже с Карен вышла беда: завела себе парня, который и в мыслях не имеет на ней жениться. Конечно, девчонка давно от рук отбилась, никого не признает, но соседки-то все равно осуждают мать. И за Ханса Кристиана сколько ей приходится выносить насмешек и укоров, что она вырастила бездельника… Видно, придется все-таки последовать совету тетки Катрины и доказать, что ее мальчик не хуже других.

— Я решила, сынок, что ты пойдешь на суконную фабрику, где работает соседский Кристиан! — объявила она вечером сыну. Бабушка от этого известия расстроилась до слез: никто из Андерсенов еще не опускался так низко, сказала она. Ведь на фабрике работают только дети нищих, а у Ханса Кристиана прапрабабушка была из благородных.

— Ах, матушка, мне и самой нелегко было решиться! — вздохнула Мария. — Но как понаслушалась я об этой шайке у Западных ворот, а тут еще с Карен укоров не оберешься, сами знаете… Так пусть я хоть про мальчика буду знать, где он, с кем он и что делает. Это поважнее тех денег, которые он заработает!

Ханс Кристиан долго не мог заснуть: у него перед глазами стояло мрачное здание тюрьмы, он слышал доносящиеся оттуда крики, песни и грубый смех, видел бледные лица за решетками. Ужасно подумать, что там теперь сидят знакомые мальчики, которые недавно бегали по улицам. Но самое страшное, что будто и Карен как-то причастна к воровской шайке (так он понял слова матери). А вдруг и она попадет за решетку, какой это будет позор! И давнишняя неприязнь к сводной сестре оживала в нем с новой силой.

На другое утро заплаканная бабушка отвела его на фабрику.

В грязной низкой комнате с окнами, повсюду заткнутыми тряпьем и бумагой, было душно, грохотали машины, кричали люди — с непривычки можно было оглохнуть. Здесь работали немецкие мастера и подмастерья, к ним в подручные шли оденсейские бедняки, дошедшие до крайней нищеты: не одна только бабушка Ханса Кристиана считала, что работать на фабрике — это последнее дело. Кроме того, тюремное начальство охотно посылало сюда арестантов. Их помощниками оказывались дети девяти-двенадцати лет, получившие здесь первые жизненные уроки от воров и бандитов. Ханс Кристиан был в ужасе от доносившихся до него разговоров и грубой брани. От работы ломило руки и спину, голова кружилась от шума и духоты. Дома он сваливался без сил.